«Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина»
Книга пророка Иезекииля
Концепция межпоколенческой или трансгенерационной передачи (трансмиссии) начала складываться в 60-ых годах на пересечении трёх областей: 1) исследований психической травмы и посттравматического синдрома, 2) теории семейных систем, 3) психоаналитических исследований бессознательной динамики, движения психических элементов не только внутри индивидуальной психики, но и между индивидами — в паре, семье, группах.
Потомки переживают отдельные проявления травмы предков даже спустя несколько поколений. Внуки и правнуки тех, кто столкнулся с голодом, часто страдают расстройствами пищевого поведения — навязчивым перееданием, сверхценностью еды, иррациональным запретом на то, чтобы выбрасывать еду и т.д. Передача психических элементов между поколениями осуществляется посредством семейных традиций, нарративов, диспозиции ролей и идентификаций. В данном примере таким узловым элементом является тема еды. Для поколения, пережившего голод, еда ассоциируется с безопасностью, комфортом; кормление воспринимается как акт заботы, любви, щедрости, демонстрации собственной хорошести. Для следующего поколения, выросшего в системе «есть - значит быть, кормить - значит любить» стремление к эмансипации, автономии и независимости разворачивается вокруг темы еды: отказ от еды ассоциируется с агрессией, отвержением любящего, обвинением в пустоте и несостоятельности. Манифестации этого комплекса служат не только расстройства пищевого поведения (навязчивое переедание, анорексия, ожирение, вечная борьба с лишним весом), но и соматические симптомы расстройств ЖКТ, поскольку желудочно-кишечный тракт становится местом скопления чрезмерного возбуждения, истощающего органы и ткани. Пройдя собственную сепарацию посредством битвы за право есть то, что хочется и так, как хочется, это поколение передаёт свой бунтарский дух следующему поколению, поощряя и даже культивируя пищевой невротизм, выраженный в причудливых пищевых предпочтениях, диетах, разнообразных пищевых аллергиях, непереносимостях того и этого. Жизнь всё ещё вращается вокруг еды, хотя третье поколение отделено от первоначальной травмы десятилетиями.
Одним из механизмов передачи психического опыта является «семейное делегирование» — сознательная или бессознательная ассигнация родителями своим детям определённой миссии, например, исправления ошибки, компенсации потери, искупления вины или устранение стыдного дефекта. Эти задачи не всегда носят патологичный характер, зачастую под них даже могут быть аккумулированы и инвестированы в ребёнка существенные ресурсы. Однако, реализация этой миссии не всегда под силу ребёнку, и тогда он воспринимает себя как неудачника, а свою жизнь как поражение. Но даже если ребёнку удаётся реализовать делегированную миссию, он не может присвоить себе этот успех, постоянно ощущая, что он добивался и достиг не своей цели. Например, в нашем обществе достаточно долго существовал культ высшего образования, которое в советское время могло сыграть роль социального лифта и поднять человека и всю его семью по социальной лестнице. Однако, постепенно обрастая дополнительными смыслами личного превосходства, избранности, принадлежности к сильными мира сего, концепция высшего образования оторвалась от своей прикладной цели и превратилась в самоцель, на которую сверхадаптированные (ориентированные на социальные нормы, а не индивидуальные особенности) советские семьи направляли значительные усилия, пытаясь обеспечить своим детям эту привилегию. Довольно часто ресурсов семьи хватало лишь на то, чтобы высшее образование получил только один ребёнок, тогда как остальные дети вынуждены были обслуживать эту идею наравне с родителями. Понятное дело, что такая «избранность» была не на пользу никому. Даже после того, как институт высшего образования превратился в коммерческую индустрию и девальвировался, отголоски этого эха до сих пор испытывают те, кто почувствовал на себе каким страхом и стыдом окружена тема непоступления в ВУЗ. Пристроить своего ребёнка в университет (часто против его воли) было (и до сих пор так) сродни покупки дефицитного товара или получения земельного надела в престижном районе. Все «пристроенные» дети живут в страхе перед разоблачением и провалом, который неминуемо ждёт их там, где им придётся расчитывать только на себя. Потому что это самое «себя» оказывается недоинвестированным по сравнению с гиперинфляцией социальной маски, вынужденно надетой ради реализации делегированной семейной миссии.
Мне вспоминается история одной семьи. Мужчина — старший сын из очень простой, даже бедной семьи, сумел благодаря трудолюбию и упорству значительно улучшить своё благосостояние. Он женился на хорошей девушке и переехал жить из села в большой город. Его родители развелись, потому что отец был алкоголиком, а брат страдал шизофренией, что тщательно скрывалось не только от окружающих, но не обсуждалось и внутри семьи. Этот мужчина выстроил фасад дружной, счастливой и финансово благополучной семьи, обеспечив своим детям всё, что можно было купить за деньги — деликатесы, вещи, путешествия, престижное образование и т.д. Однако за этим фасадом скрывались истории алкоголизма, психических расстройств, финансовых и сексуальных злоупотреблений. У всех его внуков есть те или иные ментальные проблемы — от задержки развития до установленного диагноза. Его старший сын, который стараниями отца получил научную степень и должность, имеет внебрачных детей от случайных связей. Его младшая дочь вышла замуж за человека на 30 лет старше себя. Все они — вполне материально обеспеченные люди, которые постоянно жалуются на то, что бытовые заботы отнимают у них столько времени и сил, что их не хватает на духовное и интеллектуальное развитие. Они часто вспоминают, как их отец, приходя с работы возбуждённым и агрессивным, ругал их за то, что они недостаточно читают, не делают уроков сверх заданного, не достигают успехов в занятиях музыкой и спортом (они все закончили музыкальную школу и имеют спортивный разряд). Этот выходец из бедной (и больной) рабочей семьи пытался растить своих детей так, как будто это дети буржуа. Он имитировал и создавал фасад, стыдясь своей сути. Он хотел передать своим детям возможности, которых не было у него, но передал только стыд за себя. Почему так получилось?
Как у индивидов, так и у групп есть тенденция вытеснять из памяти болезненные элементы, которые подвергаются отрицанию, забвению или утаиванию, превращаясь в секрет. Чаще всего такой секрет формируется вокруг чего-то, что воспринимается как нечто слишком стыдное, чтобы обсуждать это и предавать огласке. Молчание, окружающее тему секрета, приводит в первом поколении к проблемам в отношениях с детьми и в их психическом развитии. Во втором поколении тема секрета оказывается окружена чувством стыда, хотя вербальная репрезентация этой темы и соответственно источника стыда отсутствует. Молчание, особенно в подростковом возрасте, приводит к проблемам идентичности, амбивалентности по отношению к родителям, чувству стыда, смешанному с жалостью и восхищением. Переживание стыда, в свою очередь, связано с аутодеструктивным поведением, суицидальными тенденциями, повышенной частотой попадания в несчастные случаи, рисками развития зависимостей, а также участия в буллинге — как в роли жертвы, так и в роли агрессора.
Секрет чаще всего формируется вокруг таких тем, как нежелательная беременность, аборт, незаконнорожденные дети, мезальянс, брак по расчёту, случаи суицида, психических болезней, преступлений и правонарушений, социальных изгоев и маргиналов, измен и сомнительных источников обогащения. Вокруг секрета создаётся защитный слой искажения реальности, который сбивает ребёнка с толку. Так, изменяющий своей жене мужчина, может гиперкомпенсировать свою вину подчёркнуто джентельменскими показными действиями так, чтобы у окружающих складывалось мнение о его безупречном отношении к супруге. Чем серьёзнее проступок, тем большая требуется компенсация. Мы знаем, что в криминальных кругах люди, легко переступающие через закон и общепринятые нормы морали, устанавливают особенно жёсткие правила и запреты, нарушение которых карается намного более сурово, чем нарушение законов гражданского общества. Чем более грязным способом получены деньги, тем больше они нуждаются в «отмывании». Пример коррумпированного чиновника или нечестного предпринимателя, жертвующего на постройку церкви, обустройство детских приютов и школ, стал каноничным.
Австрийская исследовательница Э. Шимпфёссль в работе, посвящённой богатым русским, получившим свои капиталы в 90-ых, отмечает как настойчиво и даже навязчиво, игнорируя явные противоречия, эти люди пытаются создать нарратив о том, что они добились своих богатств исключительно благодаря своему труду и достоинствам. Сомнительное происхождение капитала, отсутствие семейной преемственности (большинство богатых русских — это нувориши) создают внутренний конфликт у следующего поколения, которое не спешит продолжать бизнес отцов, но при этом активно пользуется поддержкой и связями родителей, убеждая окружающих и самих себя в том, что они добиваются всего исключительно благодаря внутренней силе, дисциплине и целеустремленности. Как заключает Шимпфёссль, совместить две задачи — передать детям материальные блага и привить им желательный культурный капитал — по-прежнему сложно.
Но дело ещё и в том, что многие предприниматели, разбогатевшие на нерегулируемых рынках, не могут передать своим детям опыт создания и сохранения капитала в том виде, как это было на самом деле, иначе им придётся предстать перед своими детьми в весьма неприглядном свете. Эта история не только про 90-ые; новые рынки возникают всё время, будь то современные рынки инфопродуктов, криптовалют, электронных сигарет или интернет-ставок. Такие рынки проходят свои стадии развития, и прежде чем на них установится регулирование, кто-то особенно удачливый и проворный сумеет на этом разбогатеть, но сможет ли этот персонаж сохранить капитал и продолжить развиваться в регулируемой конкурентной среде — вопрос с подвохом. Следующее поколение получает готовый капитал и искусственно созданный миф о его происхождении. Следуя этому мифу ничего нельзя добиться, поскольку он как рафинированная водичка — хорош только пока рассказываешь, но им невозможно утолить жажду, то есть приобрести реальные компетенции. Если такие родители содействуют тому, чтобы их дети получали профессиональное образование и понимали как управлять капиталом, то полученные знания очень быстро становятся источником осознания подлинного происхождения семейных ресурсов. Конфликт усиливается, ведь негоже пилить ветку на которой сидишь. Не интегрированный стыд продолжает свою трансмиссию к следующему поколению, которое занимает леворадикальную позицию и может существовать только на пособия и донаты, потому что любой вид денежных отношений оказывается окрашен невыносимым стыдом.
Таким образом, стыд оказывается очень глубоким и тяжёлым переживанием, которое зачастую не так просто распознать, поскольку стыд принуждает к сокрытию своего содержания. Но, как говорится, хочешь спрятать — прячь на видном месте. Те защитные манёвры, которые формируются для сокрытия стыда, сами по себе являются указанием на сокрытое. Дети, чьё психическое наследство отягощено опытом воспринятого от родителей стыда, бессознательно стремятся к экстернализации переданной травмы путём вовлечения в события, в которых их кажущийся беспричинным, иррациональный стыд смог бы получить объективацию и таким образом быть отторгнут или проработан. В ситуациях, когда внешне благополучная семья приходит на семейную консультацию по поводу постыдного поведения ребёнка (употребление токсичных веществ, кражи, сексуальные перверсии, булли нг и т.д.), углублённое исследование семейной истории и особенно замалчиваемых противоречий и утаиваемых событий может раскрыть неоднократные случаи измен, незаконные или аморальные источники дохода, предательства, обман, незапланированные беременности и другой прожитый, но не пережитый постыдный опыт.
Автор: Толкачёва Оксана Николаевна
Психолог, Психоаналитик
Получить консультацию автора на сайте психологов b17.ru