Сократ – персонаж, если можно так выразиться, с огромным мемным потенциалом: страшненький, лысенький, пузатенький, чуток пьяный, но при этом всегда в трезвом уме, полный иронии, готовый поддеть так что никому мало не покажется. Все эти характеристики, конечно, слились в некий единый образ по прошествии тысячелетий. Что до исторического Сократа, то историки философии так к единому мнению и не пришли. Каким же он был и что такого действительно совершил в философии?
Дошедшие до нас источники – прежде всего, диалоги Платона, «Мемораблии» Ксенофонта, отрывки диалогов Эсхина и Антисфена – создают уж очень путаную картину, причём настолько, что единый портрет Сократа крайне сложно собрать даже при нынешних методах исследования. В итоге у читателя может возникнуть резонный вопрос: «А был ли Сократ? Или это всё набор анекдотов двухтысячелетней давности?»
Сократ, конечно же, был, и одно из самых тонких и красивых объяснений имеющегося разноголосия даёт Вернер Йегер во втором томе своей монументальной «Пайдейи».
То, что Сократ был личностью из ряда вон, пишет Йегер, не отрицает никто (даже весьма холодно настроенный по отношению к нему Ницше), впрочем, одни авторы видят в Сократе главным образом человека, другие - философа, впервые заговорившего о мире идей. Об этом можно ещё спорить долго. В нашем же контексте интересен эффект противоречивости Сократа? Почему так рознится образ, почему от учения Сократа отпочковались такие разные в своих концептуальных установках школы?
Даже современный «мемный» образ Сократа представляет нам его как неуёмного человека, достающего из своих собеседников понятия добра, любви, красоты. Из молоденьких мальчиков, вроде Лисида и Менексена, юношей, таких как Алкивиад или Федр, и серьёзных мужей, как Лахет или Никий. И что примечательно, Сократ рассуждает об общих понятиях, но при этом всегда обращается к индивидуальной душе ученика. Сократ как бы говорит: «Ты повествуешь мне о дружбе, ну и как ТЫ это понимаешь, каков ТВОЙ опыт проживания идеи? Не соседа, не краснобая-софиста, а ТВОЙ?». Вот она, пайдея Сократа-Платона – индивидуальный, глубоко личностный, интимный подход к ученику и взращивание в нём понимания себя и мира. А понимания без понятий не бывает. Как в последующем скажет Хайдеггер: «Язык – дом бытия».
Чем же ответили ученики Сократу? Его смерть по приговору афинского суда стала трагедией, перевернувшей душу не только Платону, и ученики Сократа делают всё, чтобы сохранить его там, где он всегда останется жив, – в памяти. А как это сделать, ведь со смертью тела не остаётся ни одного физического артефакта - Сократ категорически не желал ничего записывать. Что же будет той прустовской печенюшкой-мадленой, которая сможет реактивировать поток ускользающей памяти? Безусловно, увековечить Сократа можно было согласно существовавшему канону –– типизировать, мифологизировать, идеализировать, как классическую статую, как скульптуру бога или героя. Но семена сократовой фило-софии, иначе говоря, поиска своего (первоначальный смысл слов «филос», «фили» - «свой», «своя») в чём-то недоступном и трансцендентном уже дали всходы. Ученики Сократа жаждали сохранить то, для чего ещё не было даже термина – личность, личность учителя во всей её неповторимости. Как пишет Йегер: «ученики Сократа, изучая личность покойного учителя, обратились к приемам индивидуальной психологической характеристики». И Платон опередил всех, так как имел необходимые для данной работы способности, ведь начинал он как талантливый поэт и драматург.
Да, Сократ неуловим, противоречив, как неуловима и противоречива личность живого человека, значит и жанр, в котором эта личность может ожить, должен предполагать проживание опыта личности снова и снова. Так рождается новая философия и новый жанр – диалог.