Из записей известного полярника А.Ф.Трешникова
Крупнейший Академик учёный-полярник Алексей Трешников более сорока лет своей жизни занимался исследованием полярных районов Земли. Во время экспедиции он вёл дневники, которые потом превратились в книгу "Мои полярные исследования". Малая толика самых ярких эпизодов, раскрывающих сильные характеры участников и суровую красоту природы Севера и легла в основу этого материала. Понаблюдаем же за этим глазами самого Алексея Фёдоровича.
Новосибирские острова
Итак, мы направлялись в пролив Санникова, где предстояла большая работа.
Пролив встретил нас бурной погодой. Сильный ветер поднял большую волну. Нос судна взлетал на гребни волн и медленно падал вниз. Через несколько часов нам открылись горы острова Котельного. Ближе к мысу Медвежьему встретилась полоса льдов, гонимых северным ветром к югу. Вошли в лед — качка прекратилась
Первое живое существо, встретившее нас здесь, был белый медведь. Сидя на льдине, он равнодушно наблюдал за продвижением судна. А когда мы подошли вплотную, он спокойно отошел в сторону, как бы нехотя уступая дорогу, и пошел прочь, не удостаивая нас даже взглядом.
Меня заинтересовала судьба медведя: куда же он направился, ведь льды должны растаять, куда он денется в открытом море? Леонов сказал, что медведь, по всей вероятности, выплывет на какой-нибудь остров. Переплыть же 20- 30 миль ему ничего не стоит.
Наконец льды пройдены, но ветер разыгрался не на шутку. Высадка на берег невозможна. 24 августа мы в полдень отдали якорь в одной миле от берега, к западу от мыса Медвежьего против устья речки Большой Эбелах. Здесь мы решили ждать, пока немного стихнет ветер, чтобы поехать на берег и выбрать место для строительства зимовки.
Ветер свирепствовал более суток. Леонид Иванович Леонов большую часть времени проводил в радиорубке. Радист передавал его телеграммы с запросами, попутно перехватывая сообщения со всех судов, плавающих в море Лаптевых.
— По-видимому, сейчас нам удастся сделать только рекогносцировку на берегу, – сообщил нам однажды Леонид Иванович. Работать в проливе не удастся, необходимо сразу же идти в Тикси. Грузовой пароход уже привез наш дом со всеми строительными материалами а людей, чтобы принять все это и рассортировать в Тикси не хватает.
Собрали небольшое совещание, и Леонов изложил наши задачи. Мы должны найти место, подходящее для строительства дома, которое должно удовлетворять таким условиям: во-первых, хороший грунт и большая ровная площадка для дома, бани, метеоплощадки, во-вторых, наличие поблизости пресной воды. И в-третьих быть удобным для выгрузки грузов с моря. Обследовать места по обе стороны мыса Медвежьего, выяснить, нет ли там уже готовых строений. Здесь должны быть промышленники, надо найти их и установить с ними связь. Они могут оказать большую помощь.
Совещание закончилось, и мы отправились на моторном катере к берегу, захватив с собой карты острова, охотничьи ружья и винтовки. Катер бросало как щепку, погода была скверная – морось, густой туман. Я вместе с еще одним участником экспедиции получил задание следовать на восток до промыслового стана Елисей. На пути нам встретились глубокие овраги. Вязкий грунт на склонах оврагов сползал вниз по крутым склонам, местами виднелся обнаженный ископаемый лед, покрытый глинистым грунтом. Как только грунт оттаивает, он начинает сползать вниз по скользкой поверхности ископаемого льда. Попытался было подняться, едва ступив на лед, но ноги мои заскользили и я на четвереньках съехал в жидкую грязь. Идти становилось все тяжелее. Не доходя до речки Большой Захарки, на низком заболоченном месте мы увидели урасу.
Ураса — временное жилище якутских промышленников конусообразной формы, построенное из плавникового леса, жердей и палок. Вдоль береговой черты островов урасы встречаются через 20-25км.
Мой спутник открыл дверь и с трудом вошел внутрь. Тяжело одетый, он едва протиснулся в узкую дверь, а когда я влез вслед за ним вся ураса была нами занята. Вдоль стен из бревен почти вровень с полом были устроены нары на двух человек.
Вышли из урасы, двинулись дальше. Иногда перед нашими глазами появлялись огромные стены ископаемого льда, которые спускались в море, словно застывшие водопады. Наконец мы вышли на берег лагуны, это было устье речки Большой Елисей. На противоположном берегу на склоне прилепился домик. Выбрав подходящее место, я пошел вброд. Прямо у двери на краю низкого топчана с сидел старик.
"Здравствуй, хозяин — сказал я — Принимай гостей непрошенных". Увидев, что я весь мокрый, старик затопил железную печку, расположенную в центре избы. Мы с удовольствием выпили по кружке горячего чаю и отдали должное лепешкам. Обсохнув, выяснив все , что нам было, необходимо, мы простились с гостеприимным хозяином. Старик перевез нас на другой берег лагуны.
На берег, где стояла наша шхуна, вернулись в девять часов утра. Здесь уже был разведен костер и нас накормили жареными гусями — это наши охотники настреляли их верховьях лагуны. Обследовав детально берег и выгрузив часть зимовочного груза, мы снялись с якоря пошли на юг, в Тикси. Суда, стоявшие на рейде, встретили нас приветственными гудками. Бухта была очень оживленной. Поселок также светился огнями, а вдали темнели громады гор и над всем этим раскинулось темное северное небо.
Прошло меньше месяца с момента нашего выхода отсюда. Но счет времени на севере другой. За этот срок здесь прошли два сезона — весна и лето — и наступила осень. Горы за время нашего отсутствия порыжели, день встретил нас бледным осенним солнцем.
Тем временем пейзаж в Тикси становился все более и более зимним. Ночи долгие, горы одеты снежным , покровом, ярче играет на небе полярное сияние.
На пустынном берегу
К утру 22 сентября закончили погрузку всего имущества нашей экспедиции. В последние ночи почти никто не спал. Нужно было следить за погрузкой, получать и разыскивать на берегу грузы, попавшие в спешке в грузы порта. Собирать из разных мест собак и следить за ними на палубе лихтера. Очень много хлопот было с этими беспокойными существами, сведенными вместе на нескольких квадратных метрах. Визг, лай, летят клочья шерсти, и только меткие пинки нашего опытного каюра на время восстанавливают мир.
Выполнить все грузовые операции в это позднее время сложно. Море может замерзнуть со дня надень, а судам надо возвращаться в Тикси на зимовку. В Шалаурове же нет продуктов, а ведь там после зимы осели 60 промышленников, которые перешли на иждивение полярной станции.
25 сентября утром перед нашими взорами открылась безрадостная картина — дрейфующий лед до самого берега. Выгрузка невозможна. Катера не могут ходить с грузом среди такого льда. Повернули обратно.
— Что будем делать дальше? Запрашивать директора Арктического института о возращении домой, в Ленинград? — задал нам вопрос начальник.
-А что, если высадиться здесь и зимой на собаках добраться до северного берега Малого Ляховского? Это хоть не мыс Медвежий, но зимой можно перебазироваться к проливу Санникова, — сказал я. — Обидно ведь возвращаться не солоно хлебавши.
Лицо Леонова просветлело.
Правильно. Я уже думал об этом. Но предупреждаю, будет много трудностей и лишений Поэтому, кто сейчас остается, должен быть готов к ним.
Остаться пожелали все.
К вечеру 28 сентября все было выгружено. В последний раз подошли на катере к борту "Якутии," погрузили личные вещи и точные приборы, хранившиеся в наших каютах. Пароход с пустым лихтером на буксире развернулся и пошел на юг, в Тикси. Прощальный гудок прозвучал над морем, и скалы острова несколько раз повторили его. Стало немного грустно.
Но долго грустить не пришлось. Над головой открытое небо. Стали устанавливать палатки — наши временные жилища. Установив в палатке печку, Леонов сказал — теперь все зависит от нас, от нашей выносливости и выносливости собак.
— Между прочим — продолжал он — в последний момент я получил телеграмму с указанием возвращаться в Ленинград. Но я ответил, что мы уже высадились и программу зимних работ в проливе Санникова выполним.
Установив палатки, мы залезли в спальные мешки и сразу же уснули. Все последующие дни мы обживали наш берег. Прежде всего была установлена большая палатка для столовой. В ней оборудована железная печь, устроена кухня, и наш повар мог приступить к своим обязанностям — труд его был не менее напряженным, чем наш: три раза в день накормить десять дюжих молодцов, работающих на свежем воздухе — дело не легкое.
Каюр же занимался, главным образом, своим "собачьим хозяйством": кормил собак, разнимал их при драках и готовил упряжь.
Наш дом рос не по дням, а по часам. За неделю поставили стены, настлали пол и потолок. Научные работники оказались совсем неплохими плотниками И как только навесили двери, все перебрались сюда из палаток.
Дружно принялись за уборку. Не только пол, но и внутренние стены были тщательно вымыты. Вымылись в бане, устроенной в одной из палаток, сделали кровати, наглухо прикрепив их к стенкам и большие полки для нашей библиотеки. Теперь можно было найти любую книгу. Дом приобретал вполне жилой вид.
Наконец, в ночь с 8 на 9 октября сильным северо-западным ветром пригнало льды, и море, так упорно сопротивлявшееся, встало. Еще накануне бились волны, а утром 9-го октября уже до самого горизонта белели покрытые снегом льды. В журнале ледовых наблюдений записали:"Установился припай 10 баллов".
Обсудив план нашего продвижения к проливу Санникова, мы начали готовиться к рекогносцировочному маршруту.
5-го ноября Леонов вместе с каюром отправились на упряжке из 12-ти собак к проливу Санникова. Выяснив, можно ли передвигаться по льду, они должны были проложить первый маршрут и выбрать место для организации базы на берегу пролива.
В полярную ночь
9 ноября солнце надолго скрылось за горизонтом. Теперь мы его увидим снова только в первых числах февраля. 12 и 13 ноября разразилась первая метель. Она намела огромные, сугробы снега, собрав его с ровного льда. В эти дни мы особенно волновались за судьбу наших товарищей, уехавших к проливу Санникова, пытались представить себе, где они могут укрыться от непогоды. Двое суток свирепствовал ветер, но вдруг как-то внезапно стих. Снова наступила тихая, ясная морозная погода.
14 ноября начальник и каюр возвратились из разведки И вот что Леонов рассказал.
Дорога по льду до Малого Ляховского острова оказалась хорошей. Лед вдоль самого берега ровный. На северном берегу острова подыскали место для базы. Пытались проехать к мысу Медвежьему, но встретили в шести км от берега огромную гряду торосов. Эта гряда образовалась в последние дни под силой северо-восточного ветра. Нагромождения льдов послужило барьером, предохранившим путников от натиска всё разрушающего ветра.
Надо было готовиться к следующему, более основательному рейсу, чтобы перенести место наших наблюдений к проливу Санникова. В первую очередь наметили отправить туда метеоролога и радиста. Они должны начать регулярные метеонаблюдения и передавать данные в бюро погоды.
После непривычно длительного путешествия собаки отощали, поубавили свою резвость и в первое время даже плохо ели. Севка — самый резвый и ласковый пес — заболел, забился в угол, ничего не ел и дрожал всем телом. Его перенесли в дом. К утру у него отнялись ноги и в сильных судорогах пес издох. Это событие испугало нас не на шутку. Если это какое-нибудь инфекционное заболевание, мы можем потерять многих собак, а ведь это наш основной транспорт.
Опасения наши, к счастью не оправдались. В последующие дни все псы снова приобрели бодрый вид.
В ночь с 21 на 22 ноября начальник, каюр, радист, и метеоролог отправлялись во второй маршрут до будущего лета. Радист и метеоролог уезжали из теплого обжитого дома до будущего лета.
Сердечно с ними простились.
Вечером 23 ноября вахтенный геолог, возвратясь после наблюдений заявил, что на небе малиновое сияние. Мы высыпали на улицу. Я впервые увидел такую картину: сильный мороз с леденящим ветром, а на небе настоящая буря. Огромные вихри возникали сверху и мгновенно исчезали. В вихрях преобладал ярко-красный цвет, от которого снег и наше жилище казались малиновыми.
24 ноября, вечером к нашему дому подкатила собачья упряжка. С пустой нарты соскочил человек в малице и оленьих торбазах. это был среднего роста мужчина с худым лицом.
— Я промышленник Серкин с Хаастыря, — отрекомендовался он. — Приехал к вам с письмом от Леонова. Мы пригласили его в дом.
— Дела у ваших неважные,— рассказал нам промышленник. — Привез я одного вашего, оставил на Кигиляхе, в больнице. Фамилии не помню, а зовут его Лёня.(Лёня —к это был наш метеоролог.)
— А что с ним? — забеспокоились мы.
Оказывается, наш метеоролог отморозил себе ногу. Вдвоём с радистом они отстали от нарт и в темноте провалились в трещину. Радист тут же снял валенки и выжал портянки, а Леня легкомысленно пошел дальше с мокрыми ногами. Мороз был сильный, да ещё с ветром. Они догнали нарты и чтобы не задерживаться, решили начальнику ничего не говорить. Вышли к берегу, раскинули палатку развели костёр. Метеоролог стал раздеваться, но нога уже распухла, и валенок снять было невозможно. К счастью, это было недалеко от дома Серкина. Выйдя из дома кормить собак, он увидел километрах в трех огонь на берегу. Он не знал об экспедиции, но понял, что костёр развёл кто-то не из промышленников, которые были хорошо знакомы с этим берегом и не остановился бы на ночевку под открытым небом невдалеке от жилья. Серкин разбудил своего товарища. Запрягли собак и поехали к огню. Начиналась пурга, но собаки быстро домчали промышленников до лагеря. И они вернулись в свой дом со всей группой. Нога у метеоролога была сильно отморожена. Леонов, по словам Серкина был в большом расстройстве. Тогда Серкин предложил свою помощь — съездить к нам в лагерь, привести замену метеорологу, а больного отвести к врачу на станцию Кигилях. В письме Леонов предлагал направить на замену меня. Это предложение заставило меня призадуматься. Я имел некоторую практику в метеорологических наблюдениях на существующих метеостанциях. Но ведь здесь нужно было самостоятельно организовать все с самого начала, установить по всем правилам приборы. На всякий случай отобрал из библиотеки основные руководства по этим вопросам. На следующее утро мы выехали. Промысловый стан представлял собой просторную избу, в которой жили две семьи, но нашлось место и для нас.
Отдохнув, выехали на другой день в утренние сумерки, мы двигались по льду к южному берегу Малого Ляховского острова, пользуясь ручным компасом. На базе Толля на южном берегу острова устроили небольшой отдых, а затем двинулись дальше и с большим трудом добрались до цели нашего путешествия — устья речки Отобой.
Наше новое помещение представляло собой снаружи небольшой холмик, покрытый снегом. Внутри очень тесно. Посредине стоит железная печка, вдоль стен настланы доски в виде нар для трех человек. Мороз больше тридцати градусов, приходится непрерывно топить железную печь, иначе очень холодно. Дров здесь вволю. Выброшенные морем огромные деревья с корнями, доски, бревна скопились в течение многих лет на прибрежной террасе.
Распорядок нашего дня строг и размерен. Через каждые шесть часов наблюдение на метеорологической площадке: отсчет температуры воздуха, влажности, определение скорости и направления ветра ,затем описание форм и вида полярных сияний и разного вида атмосферных процессов — инея мглы, ледяного тумана.
Эти показания цифрами и условными значками заносятся в журнал метеорологических наблюдений. Закончив все наблюдения, я составляю сводку, а радист сразу передает ее в Тикси, бюро погоды. Оттуда она передается в Якутск, Москву, Ленинград, и через несколько часов мои наблюдения в виде точки, окруженной условными значками появляются на сотнях других синоптических картах.
28 декабря. Ура! мы уже начали получать поздравительные новогодние телеграммы от родных и знакомых. Как много радости приносят короткие и теплые фразы. В ночь под Новый год мы снова развернем эти телеграммы и прочитаем их с той же радостью, как и сегодня.
1 января 1941 года. Новогодняя ночь. Холодно, мерцают звезды, кружатся в безумной пляске огни полярного сияния. Мороз очень крепкий, огромное количество инея. Все столбики, веревки покрыты белой бахромой, Природа устроила нам новогодний праздник под огромным темно-синим небосводом. Назавтра у нас был праздничный обед и мы ходили на лыжах.
5 января наши еще не приехали. Отгоняем от себя мрачные мысли. Часто поодиночке, или все вместе выходим на лед и прислушиваемся, не скажет ли нам что-нибудь морозный ветер, не принесет ли долгожданный собачий лай?
7 января. Вчера в девятнадцать часов пришли обе нарты. Леонов и каюр здоровы, собаки целы. В большой брезентовой палатке установили железную печку, настлали просторные нары. Кроме продуктов нам привезли много поздравлений Специально было отмечено вступление в строй новой полярной станции. В палатке царит шумное оживление.
Каюр, удерживаясь от смеха рассказал, как Саша-химик поймал "полярного волка". Оказывается, в Саше с некоторых пор пробудилась страсть к охоте. Однажды, намотав на голову сверх шапки большой шарф, он отправился в тундру на лыжах проверить капканы. Через полчаса прибегает назад и кричит:"Волк, волк в капкане!" Каюр, Леонов и все, кто был дома, быстро оделись, взяли винтовки и направились к капкану. Саша показывал дорогу. В самом деле впереди копошилось что-то черное. По всем правилам с винтовками наперевес окружили это место... И что же! У капкана лежал наш молодой пес Пацан и тихо повизгивал, ему прищемило лапу дужками капкана.
Пацан — самая безобидная и ласковая собака. Вероятно, он увязался за Сашей, а так как собак всегда гнали обратно к дому, чтобы не отпугивали песцов. он обежал стороной и угодил в капкан. Сконфуженный Саша с тех пор забросил все свои капканы, но товарищи еще долго посмеивались над ним.
Снежная весна
25 марта прибыли снова на двух нартах Леонов и каюр, а через два дня я вместе с ними отправился на разведку на север через пролив Санникова — на мыс Медвежий. Я бежал впереди на лыжах, выбирая более ровную дорогу. Собаки бежали резво по моему следу и мне приходилось очень туго. Я слышал их разгоряченное дыхание. Приходилось напрягать все силы, чтобы их не задерживать. Несмотря на мороз и ветер, мне было так жарко, что я снял меховую рубашку и бежал в одном легком свитере. Направление я определил заранее по карте, с которой снял истинный курс, исправил его на магнитное склонение этого района и теперь шел по ручному компасу. Изредка останавливался, выбирал далеко впереди приметный торос и потом уже не глядя на компас шел до этого тороса.
Наш путь пролегал по сильно торосистому льду, ровный путь найти было невозможно. Приходились перелезать через торосы и перетаскивать на себе нарты. Мокрые от пота мы все чаща останавливались и ложились на снег Над нами столбом стоял пар. Собаки тоже выбились из сил, на каждой остановке ложились в снег. Через шесть часов достигли центра пролива, здесь в апреле будет установлена наша основная гидрологическая станция. Надвигалась ночь и мы решили отдохнуть. Выбрали большой высокий торос и с подветренной его стороны раскинули в снегу палатку.
Прежде всего накормили собак, потом разожгли примус и вскипятили чай. Крепкий чай — это обязательный напиток в наших санных поездках и поглощаем мы его в огромном количестве. Поужинали мы с большим аппетитом, а затем расстелили брезент на снегу, а на нем спальные мешки. Заснули моментально.
Когда я проснулся, в палатке уже шумел примус. Быстро позавтракали, впрягли собак. Вскоре увидели очертания острова Котельного. Собаки дружно понесли нас к стану Михайлова. Встретили нас очень гостеприимно. В благодарность за рыбу, которую мы оставили на Медвежьем осенью, они дали нам много оленьего мяса.
Приближалось наступление полярного дня, кончается песцовый сезон: под яркими лучами солнца песцы начинают линять и шкурки их уже не представляют ценности. С начала апреля промышленники закрывают ловушки.
13 апреля мы получили радиограмму, извещавшую, что с Кигиляха выехали наши партии. Рано утром мы выехали к нашей станции. Через два дня прибыла вторая партия. Метеоролог Леня здоров вполне, лишь слегка прихрамывает. Он принял от меня метеорологическую станцию и стал здесь хозяином. Во вторую партию вошли Леонов, Отпущенников, и я. Нам предстояло пройти по льдам около 400 км в одну сторону и столько же обратно. О том, как прошло путешествие нашей второй партии в восточную часть пролива рассказано будет дальше. А пока попьем чайку. Во льдах пролива попутный ветер поднимал поземок. 20-го апреля мы двинулись с Малого Ляховского на Землю Бунге на двух собачьих упряжках. За первый день прошли 40 км. Заночевали в центре пролива. На землю Бунге прибыли22 апреля. Нас поразило обилие плавника у береговой черты. Огромные горы бревен и целых деревьев с корнями накопило здесь море в течение десятилетий. Промышленники из этого леса построили себе большой дом, но пока он пустовал.
Я бродил по тундре с ружьем, стрелял куропаток. Прошел по берегу, посмотрел гряду торосов вдоль него. У выдающихся в море мысов торосы достигают высоты 10-15 метров.
После отдыха промышленник, который вез часть нашего груза, уехал обратно, а мы двинулись на восток с одной нартой, в которую были впряжены десять собак. Груз у нас увеличился до 500кг. Собакам везти его было не под силу. Чтобы помочь им , пришлось нам впрягаться самим.
Земля Бунго — это огромная песчаная равнина, незначительно возвышающаяся над уровнем моря. Ровная, как стол, покрытый белой скатертью. Северные острова опустели, зимний промысловый сезон закончился. После суточного отдыха пошли дальше на восток, вдоль южного берега о. Фаддеевского. Первые три часа после отдыха собаки бежали дружно, но скоро утомились от непосильного груза и начали часто останавливаться. Пришлось нам снова надеть лямки. Нагнувшись вперед всем корпусом медленно тянули нарты.
Наконец, после 28-ми часов непрерывного пути, мы остановились в урасе, расположенной у устья небольшой речки, стекающей в море с острова Фаддеевского. В урасе не оказалось железной печки. В центре ее был расположен лишь небольшой камелек из камней, а для выхода дыма в потолке имелось отверстие. Разожгли огонь в камельке, вспомнили что скоро Первое мая. Постарались привести себя в праздничный вид. Побрились, починили обувь и одежду.
Вскоре Леонов и я двинемся на лед, — в центр пролива Санникова, а Отпущенников будет следить за работой мареографа, наблюдать ветер, температуру, влажность воздуха... Пока мы возились с установкой всех приборов для измерения уровня, Леонов сортировал и подсчитывал груз. Мрачным тоном он мне сообщил, что бидон с керосином, привязанный к нарте немного протекал и в нем вместо сорока литров осталась половина. Это очень плохо — ведь вдали от берегов при работах керосин — основное топливо. Положение с продовольствием было тоже не блестящим: вместо запланированных до Фаддеевского восьми дней пути мы потратили вдвое больше времени.
— Петр! — обратился Леонов к Отпущенникому — тебе мы оставляем мало продовольствия. Распредели его равномерно, чтобы хватило на 20 дней до нашего возвращения.
— Обо мне не беспокойтесь. У меня остаются местные ресурсы — вон вокруг летают куропатки, а скоро прилетят гуси. Ружье у меня есть. Вернетесь, накормлю вас дичью, приготовлю отменное угощение.
4 мая мы выехали с Фаддеевского на юг. 70 км надо было пройти нам по льдам пролива к месту работы и столько же обратно. Трое суток заняло нас этот путь с двумя длительными остановками на отдых. Приехали. Выбрали место посредине ровного поля, выдолбили две лунки, установили приборы и над ними поставили палатки. Теперь это будет нашим жилищем, стены палатки обложили снегом, чтобы не продувало. В палатке тесно, приборы, вещи, а рядом вода в лунке. Обычно с утра я вставал и приступал к наблюдениям. Леонов кормил собак и варил кашу на завтрак, обед и ужин. После такого обеда я съел бы еще раз в пять больше, но нельзя, все рассчитано на граммы. На моих глазах заметно похудел Леонов. Собаки сильно отощали, мало дрались и большую часть времени лежали у стенки палатки, переходя за солнцем от одной стены к другой.
На наше счастье стояла тихая солнечная погода, тишина кругом поразительная. Ни одного живого существа на сотни км. Один только раз прилетела пуночка, полетала, почирикала у нашего лагеря и улетела. На двенадцатые сутки над самыми льдами с юга пролетела стая гаг. Но прошумев крыльями птицы улетели прямо на север в Благовещенский пролив. Значит, и в самом деле весна! На следующий день появилась и другая дичь. Я спал крепким сном. В восемь часов утра Леонид Иванович тихим голосом разбудил меня: Алексей Федорович! не пугайтесь выстрела, в лунке нерпа.Я открыл глаза: из лунки торчали усы и нос кольчатой нерпы с любопытными глазами. Но как только Леонов осторожно вынул карабин, на нырнула, окатив нас фонтаном брызг.
— Какой вкусный паштет можно было приготовить из нерпичьей печенки, — огорчался Леонид Иванович. — Я бы и спать не ложился, а сделал чукотский жирник и на нем стал готовить. Тогда бы и на собаках можно было домой возвратиться со свистом.
22 мая рано утром разбудил меня и сообщил, что температура воздуха повышается, снег сделался рыхлыми и может так развести, что при наших ослабевших силах и отощавшими собаками отсюда не выбраться. Решили в ночь сниматься и двигаться в обратный путь. С нечеловеческим трудом пробираясь среди торосов в вязком снегу, мы каждый шаг отвоевывали от пространства. Наконец показались берега острова, но как долго мы шли до них! Через каждые сто-сто двадцать метров ложились на снег и несколько минут отдыхали. Собаки сдавали одна за другой. Упадут носом в снег и не хотят подниматься. Мы их отстегивали , они едва плелись по нашему следу. Первым сдал наш лучший пес Мальчик. Вначале он шел как-то боком, повисая на лямке, потом ткнулся носом в снег, не смог подняться, и лежал, беспомощно перебирая ногами. Я отвел его назад, метров 200 он плелся за нартой, а потом выбрал место в снегу и лег. Глаза его выражали бесконечную тоску и усталость. Положили его на нарту. Вскоре все собаки за исключением трех плелись сзади. Нарту мы тащили сами.
Добравшись до полосы ровного льда, окаймлявшей берег, мы решили все приборы оставить на льду и налегке добраться до урасы, где оставался Отпущенников.
В урасе мы нашли печальную картину. Мы надеялись,что Отпущенников настрелял дичи, как обещал, но увы, он сам был в состоянии еще более тяжелом, чем мы. У него началась цинга. Он не мог уже ходить.
Вот выдержки из его дневника, который он вел в наше отсутствие.
22мая. С 14 мая кроме соли и чая не имею никаких продуктов. Охота дала за все время 4 куропатки и одну сову, которых я съел без остатка. Из-за слабости от голода далеко ходить по тундре не могу. С наблюдениями пока справляюсь, но возвращаюсь от мареографа с сильным сердцебиением. К мареографу буду ползать до тех пор, пока не покинет сознание. Четыре раза в сутки ходить к мареографу не могу, решил ограничиться двухкратным посещением.
Наконец-то сегодня приехали со льда мои товарищи.
Настроение наше упало. Мы чувствовали в себе силы перейти пролив и добраться до станции на Малом Ляховском, но как быть с Отпущенниковым? Идти самостоятельно он не мог, а наши истощенные собаки его не довезли бы. Нужно было искать какой-то выход. Леонов обшарил все мешки и нашел несколько граммов жира и еще кое-какие крохи, сварил бульон и стал им кормить Петра Николаевича. Затем я взял двустволку и пошел бродить по тундре. Мне повезло, я подстрелил двух куропаток. Подкрепившись, на другой день я пошел на лыжах вдоль берега к мысу Песцовому, где была основная зимняя база промышленников. Здесь я надеялся найти остатки съестного. В большой, просторной урасе я действительно нашел килограмма два муки, медвежью лапу, изрыл все кругом и набрал целый рюкзак костей с остатками мяса.
Каждая кость вываривалась тщательным образом до такого состояния, что в баке получался студень.
Благотворно подействовала эта пища на Отпущенникова. У него появился аппетит стали проходить признаки цинги. Он снова стал жизнерадостным и подвижным.
Лед в проливе начал разрушаться, и мы решили готовиться к походу через пролив. Из упаковочных жестяных ящиков, соорудили портативную железную печку, заготовили в дорогу сухих дров. В ожидании подходящего момента мы тщательно следили за процессами таяния льда, Выходили часто на лед, измеряли его толщину в разных местах. Кстати, и охотились на нерп.
Наконец, 11 июня на всем доступном глазу пространстве лед обсох, дул попутный северный ветер. Воспользовавшись этим, мы установили на нарте мачту с парусом. Парусом нам служила брезентовая палатка. Эта идея принадлежала бесконечно изобретательному Леонову. Собаки, отъевшиеся на нерпичьем жире, бежали легко и охотно. Но легкой езда была только на ровных участках Мягкий, пропитанный водой снег не выдерживал тяжести нарт и собак. Собаки по брюхо проваливались в месиво и с трудом из него выбирались. Мы продолжали тащить нарту увязая по колени, напрягая все свои силы Иногда среди лабиринта торосов попадали в такое месиво, что с трудом выбирались по старому следу.
Во время этого пути мы трижды останавливались лагерем на льдах пролива. На четвертые сутки хорошо стали видны темные берега острова Малого Ляховского. Вдоль берега чернела полоса воды шириной около пяти км. Я и Леонов пошли в разные стороны на разведку, прощупывая дорогу лыжными палками. Я решил войти в воду. Слой воды надо льдом оказался около 30 см Ветер дул прямо на берег. Отпущенков наладил парус на нарте, я поднял собак и мы поехали. Собаки добежали до воды и резко повернули в сторону — не хотели идти в воду. Я взялся за ременной потяг и потащил их в воду. Они скулили, барахтались в воде, еле доставая лапами скользкое ледяное дно. Нарта, попав на скользкий лед, покрытый водой, под парусами пошла легко. Я побежал рядом, держась за веревку, привязанную к передней дуге теперь уже не я тянул нарту, а она тянула меня на буксире. Собаки не впереди, а уже где-то сбоку с жалобным визгом барахтались в воде. Я два раза падал и несколько метров тащился по ледяной воде, не выпуская веревку. Вот и желанный берег. В двух км на запад находится дом промышленника Петухова. Леонов приказал мне немедленно бежать туда.
— Мы справимся здесь и без вас, — сказал он, с тревогой поглядывая на меня.
Я бежал, стараясь согреться. Намокшая меховая рубашка и ватные штаны висели на мне огромной тяжестью. Добежал до дома. Не видно ни собак, ни людей — промышленники перебазировались. Я вспомнил: Петухов мне говорил, что весной они будут жить на базе Толля, где много озер — там обычно охотятся на перелетную дичь.
Печка была в порядке, около нее лежали сухие дрова, на полке я нашел спички. Дрожащими руками растопил печку, снял с себя всю одежду и развесил сушиться. Как камень повалился на стоящую у стены кровать Откуда-то издалека в сознание проникли голоса моих спутников, а потом все исчезло.
Проснулся от ощущения голода. На столе рядом со мной гора лепешек. Съел их не вставая с кровати. Мои спутники спали на нарах. Я встал, одежда моя высохла Оделся, нашел мешок мукой и начал месить тесто, чтобы испечь лепешки.
— Отоспались? — услышал я голос начальника.
— Отоспался.
— А знаете сколько вы проспали? Двадцать восемь часов! Мы уже думали, не случилось ли с вами чего. Несколько раз принимались будить, но вы так безмятежно храпели, что решили оставить вас в покое.
— А мы сильно беспокоились о вас, специальному самолету поручено вас разыскивать — сказал радист.
— Сообщите скорее, что никакого самолета не надо, все живы и здоровы. — приказал ему Леонов. После чего немедленно послали успокоительные телеграммы родным.
Полярное лето
Как это ни странно, несмотря на многие лишения, длительный голод и неоднократные купания в холодной воде, никто из нас не заболел. Особенное уважение и восхищение вызывал во мне мой старший товарищ Леонид Иванович Леонов. Ведь ему шел пятый десяток. Он совершил уже много подобных путешествий. Зимовал на Земле Франца-Иосифа, на острове Белом, на острове Генриетты. Однако проведя многие годы в Арктике, он не чувствовал себя утомленным и в любой момент был готов отправиться в любую экспедицию.
Не прошло и суток после нашего возвращения, как я почувствовал себя отдохнувшим, и меня снова потянуло бродить.
Я снова начал вести дневник привожу записи этих дней.
25 июня 1941года. Только сегодня по радио мы узнали о том, что наша страна подверглась вероломному нападению гитлеровской Германии. Уже четыре дня советский народ ведет войну с фашистскими бандами. Наши мысли, чувства, желания с теми, кто защищает Родину на передовых позициях
Завтра отправляемся с Петром Николаевичем на собаках на Станчик, нужно подбросить на станцию продуктов и решили пожить там несколько дней, чтобы поохотиться в окрестностях — в том районе дичи больше. Вчера, возвращаясь из Станчика, пережил небольшое приключение. Я выехал на лед на нарте. Собаки бежали легко, я смотрел на берег, где порхали куропатки. Вдруг собаки рванулись и понесли меня к берегу. Впереди летели две утки и собаки мчались за ними с лаем визгом. Нарта перевернулась в воде. К счастью весь груз был завернут в брезент и крепко увязан веревкой. Собаки занесли меня туда где лед подтаял, и мне как ледоколу пришлось пробить канал к берегу и потащить за собой по этому каналу собак и нарту.
В довершении всего в последний момент у передовой собаки оборвался ремень, так называемый "алык", соединявшей его с общим ремнем всей упряжки, "потягом". Собака получив свободу, выпрыгнула на лед и пустилась наутек. Придя в себя я начал звать ее, но она убежала не реагируя на мой зов. Это была единственная собака-"передовик", которая понимала команду. Остальные собаки, привыкнув бежать за "передовиком", команд не понимают. Пришлось мне встать во главе упряжки и выполнить роль собаки-передовика.
Возвращался на базу я с тяжелым чувством, продуктов у нас в обрез, а тут еще я их вымочил. Но все обошлось благополучнее, чем я ожидал. Пропала только некоторая часть сахара и вымокли папиросы. Мои товарищи отнеслись сочувственно к этому происшествию. Никто из них не сказал мне ни слова упрека.
5 июля. Каждый день хожу на охоту. Дичь служит хорошим подспорьем в нашем питании. Собаки, несмотря на то, что вокруг много дичи и леммингов, также нуждаются в дополнительном питании. Для них бьем поморников и чаек, а сегодня Леонову удалось убить на льду нерпу.
10 июля. Пришли на базу Толля. Здесь живет Петухов с семьей и двумя членами его промысловой бригады, тоже якутами. Встретили нас промышленники как всегда очень радушно.
Гостеприимство промышленников-якутов заслуживает всяческой похвалы. они всегда готовы поделиться последним, уступить гостям все лучшее. Вот и теперь, когда мы пришли усталые и голодные, они накормили нас и уступили свои кровати, устроившись на полу. Природный такт, внимательность, вежливость и спокойствие проявляются во всех их действиях.
Распрощавшись, мы отправились в обратный путь вдоль берега. К вечеру пришли в Станчик. Сколько раз уже эта гостеприимная ураса спасала меня от непогоды. Сейчас вокруг нее зеленели лужайки, порхали птенцы пуночек.
Ходил по речке Отобой. Увидел первый гусиный выводок: два серых гуся, вытянув шеи быстро убежали от нас, прячась в траву, а за ними с писком, кувыркаясь через бугорки, катились пушистые желтенькие комочки — недавно вылупившиеся гусята. Я оставил их в покое.
11 августа. Осень, часто идет мокрый снег. Отцвели полярные маки. Невольно думаешь, как неустойчивы наши представления о времени. Как долго тянулась полярная ночь. Минуты казались часами. Но вот прошел год и кажется , что он пролетел мгновенно.
Это была моя первая зимовка в Арктике. В эту зимовку я держал экзамен, мне кажется, что я его выдержал.
После этого я бывал в Арктике ежегодно — плавал на экспедиционных судах, летал на самолетах через огромные арктические пространства. Но никогда больше я уже не испытывал той остроты переживаний, как в ту зимовку, когда мне впервые удалось осуществить мечту далекого детства — участвовать в арктических экспедициях.
С началом войны как-то внезапно кончилась моя юность. После прибытия в Тикси мы прошли море Лаптевых, Карское и порт на Енисее Игарку. В Ленинград мы уже не попали. Вверх по Енисею наша экспедиция прибыла в Красноярск. Мы надеялись, что нас сразу же отправят на фронт. Однако по прибытии планы изменились. Было решено оставить полярников для обслуживания арктических операций до конца войны. Арктический институт функционировал в Красноярске до лета 1944 года. Я и другие гидрологи летали на самолетах .
В последующие годы я неоднократно пролетал над Новосибирскими островами, выполняя ледовую разведку. Я всматривался в "свои" острова с воздуха. Как на географической карте, подо мной простирались такие знакомые мне долины речек, приметные мысы, покрытые льдом заливы и проливы.
Автор: Марина Антоненко