В ночной тишине Петербурга, пронизанной холодным ветром, по узким переулкам семенил невысокий человек в старом сером пальто. Его шаг был неровным, будто ноги его давно забыли, как ходить с уверенностью. Это был Алексей Иванович Ордынцев, человек с уже надломленной, но ещё не сломанной душой. Ему было чуть за тридцать, а жизнь казалась уже прожитой. Все, что ему оставалось, — это бесконечные терзания души и бесплодные попытки найти смысл в своем существовании.
Алексей Иванович часто задавался вопросом: существует ли истина, которой можно было бы следовать? Он считал себя человеком с моральными устоями, но чем больше он думал об этом, тем яснее понимал, что его мораль была зыбкой, словно зыбучий песок под ногами. Он был честен, но что такое честность? Ведь сколько раз он находил оправдание своим слабостям, своим мелким, ничтожным поступкам. Разве это честность?
Сегодняшняя ночь была особенной. Он шёл к своему старому другу, Дмитрию Павловичу, человеку с совершенно противоположным мировоззрением. Дмитрий был человеком практичным, действующим холодно и расчетливо, чуждым всякой романтике или философским изысканиям. Он верил в пользу и выгоду, в то, что мир — это бездушная машина, которой нужно уметь управлять, а не пытаться понять её законы.
Алексей, стучась в его дверь, осознавал, что вновь окажется в роли беспомощного мечтателя, которого вновь будет жёстко ставить на место реальность, но внутреннее напряжение заставляло его искать именно этой боли. Когда дверь открылась, Дмитрий Павлович встретил его дружелюбной усмешкой.
— Что ж, старик, опять терзаешься? — с иронией спросил он, предлагая присесть за стол.
— Да, как всегда. И не знаю, есть ли этому конец, — Алексей взглянул на друга. Его тянуло к этому противоположному полюсу, словно он надеялся найти ответы там, где всё казалось таким простым.
— Ты мучаешься потому, что не можешь принять мир таким, какой он есть, — сказал Дмитрий, наливая себе вина. — Ты хочешь, чтобы был какой-то высший смысл, какая-то правда, но ничего этого нет. Есть только факты. Люди не поступают по совести, люди поступают по необходимости. Ты сам это знаешь, но не можешь признать. Поэтому и страдаешь.
Алексей помолчал. Дмитрий был прав в том, что каждый день он видел эту правду. Он видел, как люди предают себя, своих близких ради выгоды, как законы морали гибки и изменчивы в зависимости от обстоятельств. Но разве это оправдание? Разве это причина отказать себе в поиске высшего смысла?
— Но разве, — начал он тихо, — разве жизнь не должна быть больше, чем просто ряд случайных событий? Неужели мы лишь слепые куклы на нитях обстоятельств? Неужели нет никакой истины, ради которой стоило бы жить?
Дмитрий насмешливо прищурился.
— Ты снова о вечном, старик? Нет никакой истины. Есть только ты и твои решения. Твои иллюзии делают тебя слабым. Если бы ты отбросил их, ты стал бы сильнее, но ты этого не хочешь. Тебе нравится страдать, потому что это делает тебя особенным в твоих глазах.
Алексей почувствовал, как эти слова резанули его душу. В этом был какой-то страшный смысл. Может, действительно, его страдания — лишь способ выделиться? Способ почувствовать себя глубже, лучше других? Он отпрянул от этой мысли, как от чего-то грязного, но она продолжала терзать его. А если это правда? Если он сам создал себе клетку страданий, чтобы избежать ответственности за реальные поступки?
— Но как жить без смысла? Как принять это? — вырвалось у него.
Дмитрий пожал плечами.
— Просто живёшь. Делаешь то, что нужно. Если появляется возможность — пользуешься ею. Нет? — ждёшь следующую. Всё просто.
Алексей встал, чувствуя внутри себя растущий ужас. Эта простота, казавшаяся Дмитрию естественной, для него была невыносимой. Он не мог так. Он не мог существовать в мире, где нет истины, где нет нравственного закона, которому можно было бы следовать.
— Нет, я не смогу так, — прошептал он, будто самому себе. — Это... это хуже смерти.
Дмитрий, глядя на него, пожал плечами и снова усмехнулся.
— Твоя проблема, Алексей, в том, что ты хочешь невозможного. Ты хочешь, чтобы мир был таким, каким он не может быть. И пока ты не примешь это, ты будешь страдать. Это твой выбор.
Алексей, словно оглушённый, вышел на улицу. Ветер вновь ударил ему в лицо, но на этот раз он был холоднее, чем раньше. Тусклые огни фонарей словно гасли перед его глазами. Шаги по мостовой эхом отдавались в пустоте его сознания. Он понимал, что столкнулся с истиной, которую не мог принять. Столкнулся с пустотой, которая ждала его с самого начала пути.
Алексей шёл по улице, чувствуя, как вся его внутренняя борьба превращается в глухую боль. Слова Дмитрия продолжали звучать в его голове, словно ядовитые капли, капающие на его сердце. Возможно, это и была правда? Возможно, он всю жизнь искал то, чего просто не существует? Но как жить с этим осознанием?
Его шаги становились всё быстрее, как будто он хотел убежать от этой мысли, но куда бежать, если истина в тебе самом? Алексей остановился у старого, покосившегося дома, который выглядел так же усталым и измождённым, как и он сам. Он был близок к тому, чтобы сломаться. Может быть, действительно отказаться от всех этих поисков? Жить, как живут другие? Плыть по течению?
Но тут, внезапно, он вспомнил одну старую мысль, которая когда-то согревала его в тяжёлые моменты. Мысль о том, что истина не всегда очевидна, и что, возможно, она скрыта за этим мраком. В этом и есть главное терзание человеческого существования — искать её, даже когда кажется, что ничего нет. Разве великие люди не страдали так же, как он? Разве они не сомневались в себе и мире? Но они не сдавались, не отказывались от поисков. Может быть, и он не должен?
— Значит, и дальше будешь терзаться? — вдруг раздался голос внутри него, словно второй, холодный Алексей проснулся в его душе. — Зачем? Что ты хочешь найти? Богов? Абсолют? Всё это лишь выдумки, чтобы укрыться от боли.
— Нет... — прошептал Алексей, стараясь отогнать этот голос. — Это не так. Я... Я не могу так.
Он пошёл дальше, быстрым шагом. Каждое его движение было пропитано внутренним противоречием. На мгновение ему показалось, что он стал частью огромного механизма, о котором говорил Дмитрий — бесчувственного и бездушного. Словно его действия больше не имели значения, как если бы они уже были предопределены.
Но чем больше он сопротивлялся этой мысли, тем сильнее разгоралось внутри него что-то другое. Какая-то старая, забытая искра. Разве не в борьбе с самим собой рождаются великие открытия? Разве не через боль человек находит путь к истине?
Внезапно, на перекрёстке, Алексей остановился. Он увидел нищего, сидящего у обочины, дрожащего от холода, с протянутой рукой. Этот человек был словно воплощение той самой пустоты, которой боялся Алексей. Без надежды, без мечты, без будущего.
Алексей замер, глядя на него. Всё внутри него сжалось. Этот человек уже давно принял ту правду, от которой он сам бежал. Он жил в мире, где нет смысла, и его существование стало ничем. Но Алексей вдруг почувствовал странное тепло внутри себя. Если нет высшей морали, то чем они отличаются друг от друга? Если не существует высшей истины, чем он лучше этого человека, который уже потерял всё?
Он полез в карман, нашарил несколько монет и, бросив их нищему, двинулся дальше. Казалось бы, простой поступок, но в нём была вся его борьба, всё его терзание. Алексей вдруг осознал, что сам этот акт был его ответом. Может быть, истина не в больших словах, не в философских системах, а в том, чтобы просто не пройти мимо. Помочь, даже если сам не понимаешь, зачем. Возможно, смысл в том, чтобы создать его самому.
Ночь становилась всё глубже, улицы опустели, и холод пронизывал до костей. Но внутри Алексея вдруг возникло странное, тёплое чувство. Это была не радость, не счастье, а скорее понимание. Он понял, что он может продолжать искать, может не найти ничего, но это не важно. Важно только одно — не предать себя, не уступить безразличию и пустоте. Возможно, истина где-то там, за горизонтом его страданий, и однажды он её найдёт.
А пока — он будет жить. Жить с этими терзаниями, с этими противоречиями. Ведь, может быть, именно в этом и заключается человеческая судьба — в вечном поиске, в вечной борьбе с самим собой.
И с этой мыслью Алексей Иванович Ордынцев шагнул вглубь ночи, туда, где не было ответов, но где каждое его решение становилось его личной истиной.