Серафима никогда не думала, что смерть может пахнуть лавандой. Она стояла у окна в палате хосписа, рассеянно теребя цепочку старинных карманных часов, доставшихся ей от прадедушки. За окном моросил мелкий дождь, превращая больничный двор в унылое марево.
— Сима, ты не могла бы помочь с капельницей в третьей палате? — в дверях показалась голова старшей медсестры Антонины Игоревны.
— Конечно, сейчас подойду, — откликнулась Серафима, пряча часы в карман форменного халата.
Она ещё раз бросила взгляд в окно и вздохнула. «Интересно, — подумала она, — прадедушка Елисей тоже чувствовал эту тяжесть на сердце, работая военным врачом? Или со временем привыкаешь к постоянному соседству смерти?»
Серафима направилась в третью палату, где её ждал новый пациент — Марат Ильич, бывший профессор филологии. Он поступил вчера вечером, и Серафима ещё не успела с ним толком познакомиться.
— Здравствуйте, Марат Ильич, — улыбнулась она, входя в палату. — Как вы себя чувствуете сегодня?
Худощавый мужчина с редеющими седыми волосами повернул голову и смерил Серафиму внимательным взглядом.
— А, это вы, сестрица, — проскрипел он. — Знаете, я тут лежу и думаю: не странно ли, что «жизнь» и «смерть» — существительные женского рода? Как будто сама природа намекает нам на что-то...
Серафима замерла с капельницей в руках, не зная, что ответить. Внезапно в коридоре послышались громкие голоса, и через мгновение дверь распахнулась.
— Вот ваша палата, доктор Шубин, — раздался голос главврача. — Марат Ильич, позвольте представить вам нашего нового врача — Филимон Аркадьевич.
Серафима обернулась и встретилась взглядом с высоким молодым мужчиной. Его пронзительные серые глаза, казалось, смотрели прямо в душу.
— Добрый день, — сухо кивнул доктор Шубин. — Я бы хотел ознакомиться с историей болезни пациента.
— Конечно, сейчас принесу, — пробормотала Серафима, спеша покинуть палату.
Выйдя в коридор, она прислонилась к стене и глубоко вздохнула. Что-то в этом новом докторе заставило её сердце учащённо забиться, и она не была уверена, что это за чувство — симпатия или беспокойство.
Внезапно часы в её кармане словно потяжелели. Серафима достала их и с удивлением заметила, что секундная стрелка движется как-то странно, то ускоряясь, то почти останавливаясь.
«Должно быть, просто барахлят, — подумала она. — Надо будет показать часовщику». Но где-то в глубине души она чувствовала, что это не обычная поломка. Что-то подсказывало ей: эти часы хранят какую-то тайну.
Дни в хосписе тянулись медленно, как густой сироп, и Серафима не могла отделаться от ощущения, что время здесь течёт по-особенному. Она всё чаще ловила себя на том, что бессознательно поглаживает карманные часы, словно талисман.
— Сима, ты не заболела? — спросила как-то Антонина Игоревна, заметив её рассеянный взгляд. — Выглядишь немного не в себе.
— Нет-нет, всё в порядке, — поспешно ответила Серафима. — Просто... задумалась.
Она не могла объяснить, даже самой себе, что с ней происходит. Каждый раз, когда она держала часы в руках, думая о ком-то из пациентов, ей казалось, будто время вокруг этого человека начинает замедляться. Сначала она списывала это на усталость и богатое воображение, но случаи становились всё более явными.
Однажды утром Серафима зашла в палату к Марату Ильичу. Профессор выглядел особенно изможденным.
— Ах, Серафимочка, — прошептал он, с трудом поворачивая голову. — Кажется, мой песок в часах почти исчерпан.
Сердце Серафимы сжалось. Она знала, что дочь Марата Ильича должна приехать только через два дня. «Неужели он не дождётся?» — с горечью подумала она.
Внезапно часы в кармане словно потяжелели. Серафима, сама не понимая зачем, достала их и крепко сжала в ладони, думая о Марате Ильиче. И тут произошло нечто невероятное. Движения профессора замедлились, его дыхание стало ровнее. Он моргнул, и это моргание длилось, казалось, целую вечность.
— Что за чертовщина? — пробормотала Серафима, в ужасе глядя на часы.
— Вы что-то сказали? — раздался голос за спиной. В палату вошёл доктор Шубин.
Серафима вздрогнула и поспешно спрятала часы.
— Нет, ничего, — пролепетала она. — Просто... проверяла пульс.
Филимон Аркадьевич окинул её подозрительным взглядом.
— Не похоже, чтобы вы проверяли пульс, — сухо заметил он. — Что у вас в руке?
— Ничего особенного, — Серафима попыталась улыбнуться. — Просто старые часы. Семейная реликвия.
Доктор Шубин нахмурился, но не стал развивать тему.
— Что ж, давайте лучше обсудим состояние пациента, — сказал он, переключая внимание на Марата Ильича.
Следующие несколько дней Серафима экспериментировала с часами, пытаясь понять, как они работают. К своему изумлению, она обнаружила, что действительно может замедлять время для отдельных людей, давая им драгоценные дополнительные часы и даже дни жизни.
Марат Ильич дождался приезда дочери. Их встреча была трогательной и горькой одновременно. Серафима наблюдала за ними из коридора, чувствуя одновременно радость и тяжесть от осознания своей роли в этом моменте.
— Вы сотворили чудо, — прошептала Антонина Игоревна, подойдя к ней. — Мы все думали, он не дотянет до её приезда.
Серафима лишь молча кивнула, боясь, что голос выдаст её волнение.
Вечером того же дня она столкнулась с доктором Шубиным в пустом коридоре.
— Знаете, Серафима, — неожиданно сказал он, — я не верю в чудеса. И то, что происходит в последнее время с нашими пациентами, кажется мне крайне подозрительным.
Его глаза сверкнули, и Серафима почувствовала, как по спине пробежал холодок.
— Я не понимаю, о чём вы, Филимон Аркадьевич, — попыталась она отшутиться.
— Не притворяйтесь, — резко ответил он. — Я за вами наблюдаю. И я выясню, что здесь происходит.
С этими словами он развернулся и ушёл, оставив Серафиму в полном смятении. Она понимала, что её тайна под угрозой. Но как объяснить то, во что сама с трудом верила? Часы в кармане тихо тикали, словно отсчитывая время до неизбежного разоблачения.
Серафима чувствовала, как стены хосписа словно сжимаются вокруг неё. Каждый подозрительный взгляд доктора Шубина заставлял её нервничать. Она старалась избегать его, но в тесном пространстве больницы это было практически невозможно.
Однажды утром в хоспис поступила новая пациентка — Агата Романовна, бывшая прима Мариинского театра. Её лицо, некогда прекрасное, теперь было измождено болезнью, но в глазах всё ещё горел огонь.
— Я не хочу умирать, не помирившись с дочерью, — прошептала Агата Романовна Серафиме, когда та меняла ей капельницу. — Мы не разговариваем уже пятнадцать лет. Какая глупость...
Сердце Серафимы сжалось. Она знала, что может помочь, но страх разоблачения сковывал её.
— Я постараюсь связаться с вашей дочерью, — пообещала она, чувствуя, как часы в кармане становятся тяжелее.
Выйдя из палаты, Серафима столкнулась с доктором Шубиным.
— А, вот вы где, — его голос звучал непривычно резко. — Можно вас на минутку?
Они зашли в пустой кабинет. Филимон Аркадьевич прикрыл дверь и повернулся к Серафиме.
— Что происходит в этом хосписе? — без предисловий спросил он. — Почему пациенты вдруг находят внутренние силы прожить еще несколько дней? И почему вы постоянно носитесь с этими часами?
Серафима почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Я... я не понимаю, о чём вы, — пролепетала она.
— Не притворяйтесь, — в его голосе звучала сталь. — Я наблюдаю за вами. Что-то здесь не так.
— Но я просто делаю свою работу! — воскликнула Серафима, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. — Забочусь о пациентах...
— Вы что-то скрываете, — прищурился Филимон. — И я обязательно узнаю, что именно.
Их спор прервал пронзительный крик из палаты Агаты Романовны. Они оба бросились туда. Балерина лежала на кровати, хватая ртом воздух. Её лицо посинело, глаза закатились.
— Сердечный приступ, — быстро диагностировал Филимон.
Он начал реанимационные мероприятия, а Серафима застыла, парализованная страхом и неуверенностью. Часы в её кармане словно пульсировали, призывая к действию.
— Не стойте столбом! — крикнул доктор. — Помогите мне!
Серафима колебалась лишь мгновение. Потом решительно достала часы и сжала их в ладони, концентрируясь на Агате Романовне. Время в палате словно застыло. Серафима видела, как постепенно расслабляется лицо Агаты, как выравнивается её дыхание. Когда эффект часов начал ослабевать, Филимон уже заканчивал реанимацию. Он с изумлением смотрел на показатели монитора.
— Невероятно, — пробормотал он. — Я никогда не видел такого быстрого восстановления.
Он повернулся к Серафиме, и его взгляд упал на часы в её руке. В его глазах мелькнуло понимание.
— Так вот в чём дело, — тихо произнёс он, глядя на часы.
В этот момент в палату вбежала молодая женщина.
— Мама! — воскликнула она, бросаясь к кровати Агаты.
— Милая, — прошептала балерина, открывая глаза. — Ты пришла...
Серафима и Филимон молча наблюдали за их встречей, потрясённые произошедшим.
— Нам нужно поговорить, — наконец сказал доктор Шубин, глядя на Серафиму. — О часах и о том, что вы с ними делаете.
Она кивнула, чувствуя одновременно облегчение и страх перед грядущим разговором. Часы в её руке тихо тикали, отсчитывая секунды до момента, когда её тайна окончательно раскроется. Серафима сидела в кабинете доктора Шубина, нервно теребя цепочку часов. Филимон Аркадьевич молча смотрел на неё, словно пытаясь проникнуть в самую суть её существа.
— Итак, — наконец произнёс он, нарушая гнетущую тишину, — рассказывайте. С самого начала.
Серафима глубоко вздохнула и начала свой рассказ. Слова лились потоком, прерываемым лишь редкими всхлипами. Она говорила о прабабушке Глафире, о странных свойствах часов, о своих сомнениях и страхах.
— Я не хотела никого обманывать, — прошептала она в конце. — Просто хотела помочь...
Филимон долго молчал, обдумывая услышанное. Его лицо было непроницаемым, как маска.
— Знаете, Серафима, — наконец сказал он, — я всю жизнь верил только в науку. В то, что можно объяснить и доказать. А теперь...
Он замолчал, словно подбирая слова.
— А теперь я не знаю, что думать, — закончил он. — Но я видел, как вы спасли Агату Романовну. И не могу это игнорировать.
Серафима подняла на него полный надежды взгляд.
— Вы... вы не расскажете никому? — робко спросила она.
Филимон покачал головой.
— Нет.
Серафима почувствовала, как с её плеч словно свалился огромный груз. Она улыбнулась сквозь слёзы.
— Спасибо, Филимон Аркадьевич.
— Знаете, — вдруг сказал Филимон, — я всегда считал, что время — наш главный враг. Особенно здесь, в хосписе. А теперь понимаю, что оно может быть и союзником.
Серафима подняла на него глаза. В тусклом свете настольной лампы его лицо казалось особенно одухотворённым.
— Вы изменили моё представление о жизни и смерти, Серафима, — тихо продолжил он. — И... о чудесах.
За окном занимался рассвет, окрашивая небо в нежные пастельные тона. Новый день нёс с собой новые надежды и возможности. И Серафима знала, что теперь она встретит его не одна. Рядом с ней будет человек, который разделяет её стремление помогать людям.
Уважаемые читатели, каждый ваш лайк, комментарий или подписка — это не просто клик. Это ваш отзыв о моем творчестве, и он очень важен для меня!