Единственная за всю жизнь поездка в летний лагерь произошла со мной в четырнадцать лет. К этому моменту я пережила целую одну влюбленность, длинную и первую. А, может, уже и не одну? Впрочем, речь вообще не об этом.
Поездка в лагерь была для меня глобальным событием, как позитивным с одной стороны - я люблю новое и интересное, так и негативным - в лагере были незнакомые люди, а я же не люблю незнакомых людей.
Лагерь был православным и находился при монастыре на Череменецком озере. А послали нас туда на автобусе от какого-то большого белого храма в городе Пушкин. Название храма уже не помню, уж не обессудьте.
И это, кажется, даже было бесплатно. Впрочем, я не помню.
В автобусе все сидели парами. Они все уже были друг с другом знакомы, и это была для меня трагедия, потому что вот так просто влезть в чужой коллектив я не умела в то время. Да и сейчас не особо навык прокачан. Поэтому я сидела с куратором. Или вожатой? Или воспитателем? Ну, короче, с тетенькой, которая всеми командовала. У нее был громкий голос и уверенные интонации, а еще дочка-балерина. А еще она была чем-то отдаленно похожа на мою мать. И это было жутко и привлекательно.
Дочка ее потом подходила ко всем и спрашивала:
- А вы любите морковь?
- Да, конечно!
- А я ее ненавижу!
Ну так вот, поселили меня в самом крайнем домике с двумя девочками, которые были старше мня на 2 года. В том возрасте это было критично. Девочки вовсю курили - убегали недалеко в лес. Обсуждали какие-то свои взрослые темы. Развешивали модные шмотки для дискотек, причем, заняли весь шкаф.
Это угнетало. Хотелось кого-то более комфорного рядом со собой.
И... я свалила от них на следующее утро. Встретила девочку у умывальников. Нормальную девочку, свою ровесницу. Без ненужных понтов.
Они жили с сестрой в одной комнате, и третья кровать была свободна. Я быстро собрала частично распакованные вещи и переехала к ним. Девочки Ира и Маша были первыми, с кем мне удалось наладить контакт. А потом дело пошло на лад - появились еще люди, еще друзья. Новая музыка - бесконечные "Руки вверх" и Андрей Губин на дискотеках.
Маша любила Виктора Цоя, а Ира - Филиппа Киркорова. И, если я кое-как знала почти наизусть звезду по имени Солнце, то с Киркоровым был полный швах - с его творчеством я была не знакома.
Потом, кстати, уже после лагеря вырезала из газет статьи про Филиппа Бедросовича и посылала Ире в письме. Да, мы с ней некоторое время переписывались. Она любила писать письма - украшала их, вкладывала какие-то рисунки и вырезки из журналов. А я терпеть не могла эпистолярный жанр. Что странно, да? Но вот именно письма я писать не любила. Но я старалась отвечать почти сразу, тоже пыталась раскрашивать уголки бумажного листа с текстом.
Не помню, насколько меня хватило, но вроде на пару лет. И это, конечно, достижение. Это был единственный в моей жизни человек, с кем я вела переписку, превышающую обмен 1-2 письмами.
Да, я до сих пор помню и "Крошку мою", по которой так неистово скучал Сергей Жуков. И Лизу, которая зачем-то улетала и уплывала одновременно, бросая бесконечно влюбленного в нее Андрея Губина на произвол судьбы. Дословно, ребята, дословно! Уже 20 лет прошло, а я еще не забыла текст.
Были дискотеки, где все вставали в круг и переминались с ноги на ногу - типа танцевали.
Были посиделки у костра со страшилками. Были какие-то праздничные вечера и конкурсы. Я много пела. Я знала наизусть три или четыре подходящие песни и исполняла их на бесконечном повторе. Вот вроде одна из них была "Русь называют святой". И я даже помню, что я ее пела очень круто.
Да, я в начале упомянула, что лагерь был при монастыре. А в монастыре были монахи. Я тут же задружилась с одним, очень похожим на князя Мышкина. Он был очень спокойный и благостный. Но при этом молодой и красивый. А еще умный - мы беседовали на философские и богословские темы, и это была сама крутая встреча за тот год. Ну, я люблю снимать лапшу со своих ушей. И развешивать на чужие уши тоже люблю.
Этот замечательный монах-князь Мышкин взялся за нас - он помогал нам собирать кедровые шишки (на территории монастыря росло штук шесть настоящих кедров), он вывозил нас в лес за грибами и учил собирать странные желтые поганки под названием Турецкие колпаки. Ну или просто турки. Этих турок мы набрали тогда несколько корзин. Или турков? Ну, короче, грибов.
Еще я дружила с медсестрой и ее детьми. У нее было два мальчика, одного звали Сережей, а второго я не помню, но он был маленьким. Я дружила с Сережей, но на самом деле он был только поводом, чтоб ходить к ним в домик и с ней беседовать. Вот не помню, чем она так меня привлекла тогда?
Я придумывала себе температуру, боль в желудке, покалывание в сердце - да что угодно, только бы пробраться в медкабинет и пообщаться с ней.
В последний день в лагере случился проливной ливень. И я, возвращаясь с озера, под него попала. Вы думаете "промокла до нитки" - это просто речевой оборот и так не бывает? Так вот, бывает! На мне не было вообще ничего сухого.
Я понуро плелась под дождем к своему домику - смысла бежать уже не было. И тут меня встретил вроде даже директор лагеря. Ну, какой-то товарищ, который был самый главный там. Он быстро затащил меня к себе в домик, включил обогреватель и сказал, чтоб я повесила на него одежду и посушила ее.
А сам вышел.
Ну, я сняла кофту и платье, повесила их на обогреватель. Сижу, завернувшись в плед, жду. И тут обогреватель ломается. Оказывается, он был с вентилятором и его нельзя было завешивать.
Ну все, думаю, смерть моя пришла! Я сломала обогреватель в доме директора!
Я быстренько натянула на себя по-прежнему мокрую, но уже горячую одежду, выключила его из розетки и побежала в свой домик. Конечно я встретила его по дороге, но смелости рассказать про поломку у меня не хватило.
Я потом год боялась, что он позвонит маме и предъявит претензии. И он позвонил. Месяца через четыре. Спросил помню ли я его. Ну, конечно, я помнила! Я же боялась и ждала этого звонка. И вот она, расплата!
Но он не сказал ни слова про сломанный обогреватель, а просто поздравил меня с тем, что в их газете были напечатаны мои стихи.
И я даже не обрадовалась, потому что стихи мы писали вместе с мамой. И моих вложений в текст было очень мало.
