"Показался плантатором, управляющим рабами"
Кочар и Мазманян участвовали в строительстве большинства промышленных объектов Норильского горно-металлургического комбината, в разработке генеральных планов Норильска и Дудинки, проектировали знаковые здания исторической части столицы Заполярья – например, ансамбль Гвардейской площади. Но все лавры доставались вольнонаемному начальству.
– Архитекторы, находившиеся в заключении, не имели права ставить свою подпись под созданными ими проектами, и армянские зодчие Норильска не были исключением, – поясняет Валерий Мутко. – И тогда друзья придумали, пожалуй, самый оригинальный способ оставить хоть какую-то память о себе. Армянские духаны издавна украшались барельефами посуды. Точно такие же вазоны и кубки Кочар и Мазманян разместили на фасадах зданий-близнецов – ресторанов "Лама" и "Таймыр". Они и сегодня напоминают о подневольных зодчих Норильска.
Из воспоминаний архитектора Ирины Розиной:
"Вокзал проектировал Кочар, будучи несвободным. Сейчас его нет в живых, как и многих других очень заслуженных талантливых архитекторов, которые были в то время политическими и не имели права подписи под чертежами. Авторами считались Непокойчицкий и Миненко".
Главный архитектор проекта Норильска, твердый последователь ленинградской школы Витольд Непокойчицкий до конца своей жизни утверждал, что ансамбли Октябрьской, Гвардейской и Комсомольской площадей, а также проекты застройки улиц 50 лет Октября и Севастопольской созданы исключительно им самим и его женой – архитектором Лидией Миненко. По словам Непокойчицкого, если Кочар что-то и построил, то только здание бани и четыре трехэтажных дома.
Из воспоминаний норильского архитектора Ларисы Назаровой:
"Меня встретил Непокойчицкий, и я вместе с ним пришла в барак – гражданский отдел Норильской проектной конторы. То, что я увидела, поразило мое воображение: в узком длинном помещении лицом к глухой стене сидели проектировщики за одной длинной полкой, заменяющей, видимо, стол. Они сидели в одинаковых серых робах, и на спине у каждого был номер. Работа на столе освещалась висевшими лампочками. Они работали в полной тишине, ко мне не обернулись. Свет из узких окон освещал их номера. Мы прошли мимо них в светлую большую комнату, кабинет Витольда Станиславовича, и он сказал с характерной для него усмешкой: "Вот это и есть мои архитекторы, я обычно подбираю их по спискам каторжан с наиболее длительными сроками, так что у меня вакантных мест нет".
Я возвращалась мимо согнутых спин тесно сидящих людей. Мое настроение упало, я уже не хотела работать в гражданпроекте. Внутренне я ужаснулась: Непокойчицкий показался плантатором, управляющим рабами. Долго у меня оставалось это настроение, особенно после рассказов о том, как он несправедлив к исполнителям, среди которых были талантливые архитекторы, имеющие большое количество построек на родине. Он не давал подписывать выполненную ими работу (об этом, в частности, мне рассказывали Кочар, Меклер и даже Розина, попавшая к нему позже).
… С Георгием Барсеговичем я познакомилась в 1955–1956 годах в Красноярске, куда приехала согласовывать свой проект клуба металлургов на площади Завенягина. Кочар охотно помогал мне пройти бюрократические рогатки, и мы много разговаривали о Норильске, о царившей в те годы в проектной конторе атмосфере, вызывавшей у него резкую реакцию. … Кочар мне с горечью рассказывал, как ему мешал работать Непокойчицкий, как он не мог ставить подписи под своими работами, и потому доказать, какие постройки его, он не может. Это его очень обижало, впрочем, как и других архитекторов.
… Я всегда возмущалась вопиющей несправедливостью в замалчивании имен авторов проектов и тружеников проектировки, и мне будет горько, если эти фиктивные имена станут достоянием истории, а подлинные авторы, которые и так приняли лиха в жизни, будут забыты. Теперь ведь нечего и скрывать, они реабилитированы.... Я счастлива хотя бы тем, что дожила до той поры, когда могу открыто рассказать о людях, отдавших талант и долгие годы жизни Норильску и ушедших в безвестность, о неправедном возвеличивании других, о приписывании им авторства на проектирование целого города".
Кочар трудился очень много и плодотворно. Так, по его проекту было построено одно из красивейших зданий Дудинки – деревянный речной вокзал, который называли "воротами в Арктику". Он был похож на белоснежный теплоход с палубами и иллюминаторами и поражал воображение всех, кому доводилось попасть в Заполярье. Но, пожалуй, самым значимым вкладом армянских архитекторов стала разработка схем закладки фундаментов зданий на сваях в арктических условиях.
"Я буквально дрожал от волнения"
Заключенным Норильлага Кочар оставался до февраля 1947 года, когда по инициативе особого отдела его лагерный срок был сокращен на 5 лет и 8 месяцев. Сразу после освобождения архитектор возглавил проектную группу Норильского комбината. 18 июня 1947 года с ним был заключен контракт за №305, который лишь зафиксировал давно сложившуюся практику – на деле Кочар руководил группой задолго до освобождения, еще в статусе заключенного.
– Некоторые мемуаристы описывают Кочара как немногословного и мрачного человека. Но мне кажется, немногие сохранившиеся документы лучше отражают его несгибаемый характер и любовь к жизни, – полагает норильский историк и краевед Наталья Осипова (имя изменено из соображений безопасности). – Так, в первое же лето после освобождения Геворк Барсегович принял участие в соревнованиях по легкой атлетике. А когда еще через год, 21 мая 1948 года, пленум Верховного суда СССР восстановил архитектора в правах, он тут же вступил в профсоюз и активно занялся общественной деятельностью. С личной жизнью у него тоже довольно быстро все наладилось. В Ереване у Кочара остались жена Кнорик и дочка Алла, но после ареста они отреклись от "врага народа". Отец Барсег Кочарян не перенес ареста сына и скончался в августе 1940 года. Оставшись совсем один, архитектор встретил в Норильске новую спутницу жизни – его второй женой стала Вера Яковлевна, работавшая в отделе подготовки кадров. Вместе они поселились на улице Севастопольской, которую спроектировали и построили Кочар и Мазманян, ставший соседом друга по коммунальной квартире.
Казалось, все злоключения позади, жизнь понемногу налаживается. Но вскоре Кочару снова пришлось сниматься с места: его направили в совхоз "Таежный" в поселке Атаманово под Красноярском, где ему предстояло построить… Дом отдыха для Норильлага. Формально считалось, что Дом отдыха строится для сотрудников Норильского комбината, но на деле он принадлежал Норильлагу – лишь в апреле 1953 года комбинат будет передан из системы ГУЛАГа в только что созданное Министерство металлургической промышленности. А руководителем Дома отдыха в Таежном станет майор Д. С. Астраханкин, одновременно начальник отдельного лагпункта, который через несколько месяцев разрастется до лагерного отделения №25.
– К концу войны заполярный комбинат столкнулся с проблемой: заключенные держались из последних сил, каторжный труд и цинга уносили одного специалиста за другим, а стране требовалось все больше и больше металла, – рассказывает историк репрессий Татьяна Леонова (имя изменено из соображений безопасности). – Конечно, ресурсы ГУЛАГа неисчерпаемы: с каждой навигацией в Норильск доставляли свежие партии подневольных работников. Но на их обучение нужно было тратить драгоценное время, а производство ждать не могло. И тогда руководство комбината едва ли не впервые задумалось о сохранении жизней опытных сотрудников. Кому-то в голову пришла отличная мысль: построить Дом отдыха в одном из подразделений лагеря, например в совхозе "Таежный", вошедшем в состав Норильлага в 1942 году. А что? Всего-то две тысячи километров вверх по Енисею, от Дудинки на пароходе – 4–5 дней. Трех летних месяцев должно было хватить, чтобы восстановить силы подневольных инженеров, конструкторов и т. д. Спроектировать деревянные корпуса поручили Геворку Кочару. При скудной смете он сумел построить на берегу Енисея настоящие дворцы.
Проект дома отдыха в Таежном нужно было утверждать в Москве.
Из воспоминаний Геворка Кочара:
"Поездка в Москву, наряду с архитектурными делами, была особенно желанной потому, что она давала возможность повидать К. Алабяна и других друзей. Тогда К. Алабян был вице-президентом Академии архитектуры СССР. Я пришел в приемную Академии, конечно, мой вид был весьма непрезентабельным. Естественно, что секретарь Алабяна не хотела пропускать меня к вице-президенту. Тогда я попросил передать, что его хочет видеть Кочар. Вышла она из кабинета и говорит: "Каро Семенович просил вас подождать".
– Как подождать? Что, он забыл старого друга?!
Я был возмущен и решил уйти. Но на площадке лестницы встретился старый знакомый.
– Ну как, виделся с Каро? – спросил он.
– Нет. Он велел подождать, а я решил, что не стоит.
– Но, может быть, он очень занят. Ты не горячись, подожди.
Я внял доброму совету, вернулся и стал ждать. Прошло некоторое время, и секретарь, выйдя из кабинета, сказала: "Проходите!"
С трепещущим сердцем вхожу в кабинет и вижу: Каро стоит у двери и ждет меня. Мы обнялись, крепко поцеловались и сели. Несколько минут длилось молчание. Мы смотрели друг на друга и не начинали разговора. Я буквально дрожал от волнения.
Все время, пока находился в Москве, я жил у гостеприимной сестры Каро – Евгении Семеновны. Мне не разрешали переезжать или питаться на стороне. И так в течение четырех месяцев.
Меня не только приютили в семье Алабяна, но сразу же были начаты хлопоты о моем переезде в Москву или Ереван. К сожалению, тогда хлопоты не увенчались успехом. Но меня грела и утешала трогательная забота друзей. Однажды Каро попросил сестру, чтобы для меня готовили такие армянские блюда, которые я не ел за последние десять лет".
"Полярное зодчество" имеет право на жизнь"
Казалось, что свобода уже совсем близко, но летом 1949 года Кочара снова арестовали. Повторное следствие заняло всего два месяца. Архитектора вновь признали виновным по тем же статьям. Правда, на этот раз суд ограничился ссылкой в Норильск, где Кочар еще два года в статусе ссыльного проработал руководителем бригады архитектурно-строительного сектора.
– В 1951 году к Микаэлю Мазманяну в Норильск впервые после ареста смогла приехать его жена, заслуженная артистка республики Армения Вардуш Степанян с младшей дочерью Рузан. Девочке было всего три года, когда арестовали отца, и она почти ничего о нем не помнила, – рассказывает Наталья Осипова. – Эта встреча стала огромной радостью для Мазманяна и очень огорчила его друга Кочара – он очень переживал, что останется в Заполярье один.
В 1951 году архитектора перевели на спецпоселение в село Шилинское Сухобузимского района Красноярского края. Проработав там три года в бригаде "Енисейстроя", в 1954 году Кочар был переведен в Красноярск и снова освобожден. Более того, он немедленно получил назначение на должность… главного архитектора столицы края. Однако вернуться в родной Ереван, где в июле 1954 года скончалась мать, все эти годы тосковавшая по сыну, он не мог. Пришлось еще несколько лет проработать в Сибири, где он, как и боялся, остался совсем один: Микаэл Мазманян вернулся на родину в 1954 году.
– Пожалуй, самым интересным проектом Кочара этого периода стал проект реконструкции краевого драматического театра имени Пушкина. Он буквально спас ветхое историческое здание, сохранив его неповторимый облик, – говорит Валерий Мутко. – Стоит также отдельно отметить, что Кочар принимал участие в разработке генеральных планов Ачинска и Минусинска, курировал реконструкцию села Шушенское, где создавался музей ленинской ссылки.
Там, где от Усинского тракта берет начало шоссе, ведущее в село Шушенское, был воздвигнут памятник Ленину. Авторами монумента стали Геворк Кочар и Мирон Мержанов – еще один репрессированный армянин, которого называли "личным архитектором Сталина".
На посту главного архитектора Красноярска Кочар проработал пять лет. За это время сибирские зодчие трижды избирали его председателем Красноярского отделения Союза архитекторов СССР. А в 1957 году Кочар был избран членом-корреспондентом Академии строительства и архитектуры СССР. Появилось время заняться научной работой, и архитектор смог завершить исследование о жилищном строительстве на вечной мерзлоте.
Из статьи Геворка Кочара:
"Обживание края во многом зависит от того, насколько удачно в архитектурном отношении будут разработаны основы планировки и застройки жилых районов. А пока в этом деле немало ошибок. ... Сторонникам пересаживать классическое зодчество на мерзлую почву тундры необходимо прекратить бездумное проектирование по проектам, предназначенным для других районов страны. Понятие "полярное зодчество" имеет право на жизнь".
Лишь в 1960 году, через шесть лет после Мазманяна, Кочар тоже смог вернулся в Ереван, где занял должность главного архитектора института "Ереванпроект". Он много работал: создал проект санатория в Дилижане, руководил созданием комплекса общежитий на три тысячи человек в Зейтуне, строил современные жилые здания. За свои заслуги был удостоен званий Заслуженного деятеля искусств и Заслуженного архитектора Армянской ССР, награжден орденом Трудового Красного Знамени и несколькими медалями. Не забывали о Кочаре и в Норильске: в дни празднования 25-летия Норильского ГМК архитектору вручили почетную грамоту, чтобы подчеркнуть его вклад в строительство города.
Скончался Геворк Кочар 18 февраля 1973 года. Его похоронили в пантеоне центрального городского кладбища Еревана рядом с верным другом – Микаэлем Мазманяном, скончавшимся на полтора года раньше, 29 октября 1971 года.