В мире литературы есть произведения, которые становятся не просто книгами, а частью культурного кода целой эпохи. Таким стал цикл Юлиана Семенова о Максиме Исаеве, более известном как Штирлиц. Однако последняя книга цикла, «Отчаяние», — это не просто финал истории, а глубокое погружение в трагедию человека, который оказался заложником системы, времени и собственных принципов.
В биографической книге о своём отце Ольга Семёнова рассказывает:
- Прав был старенький Сименон, предупреждавший, что расставание со Штирлицем будет болезненным. Никогда отцу не было так трудно писать, как в тот раз, когда он начал о нём последнюю вещь, называвшуюся „Отчаяние“. Тяжело было не только из-за приближавшегося расставания, но и из-за сюжета. …К чести отца он написал то, что написать было должно и нужно, но как же больно ему было ту безжалостную правду писать.
Эти слова — ключ к пониманию не только самого романа, но и личности самого Юлиана Семенова. Писатель, который создал одного из самых узнаваемых персонажей советской литературы, в финале своего цикла сталкивается с необходимостью разрушить миф, который сам же и создал.
Сегодня разбираем цитаты из книги Юлиана Семенова «Отчаяние», повествующей о уже знакомом нам персонаже Максиме Максимовиче Исаеве (Всеволоде Владимировиче Владимирове) – Штирлице.
Отчаяние» — это не просто продолжение истории Штирлица. Это реквием по идеалам, которые оказались раздавлены машиной государства. Вернувшись на Родину после долгих лет службы в тылу врага, Штирлиц сталкивается с системой, где сила заменяет мораль, а идеалы революции превращаются в инструмент репрессий.
- Когда властвует сила, места для морали не остается… - цитата Николая Никандровича Никандрова, русского и советского писателя, революционера-подпольщика.
Эти слова становятся лейтмотивом романа. Штирлиц, всегда действовавший с холодной головой и горячим сердцем, оказывается в ситуации, где его принципы сталкиваются с жестокостью послевоенной реальности.
Особое место в романе занимает история любви Штирлица и его жены Александры Гаврилиной (Сашеньки). Их отношения — это не просто линия сюжета, а метафора человеческой надежды и отчаяния.
- Потому что у тебя два имени… Одно – Сашенька, а второе – Любовь… В Латинской Америке к женщине обращаются Любовь – Амор…» - говорит Исаев своей жене.
Сашенька, уставшая от суровости жизни, пишет письма, в которых её сердце рассуждает о любви, смерти и надежде:
«Я счастлива, что мне выпало быть с Вами. Ведь порою даже одна встреча остается в тебе на всю жизнь, и ты близко видишь каждую её подробность, явственно слышишь слова, четко, словно это было вчера, помнишь свои ощущения. А с другими людьми встречаешься ежедневно, говоришь, смеешься, печалишься, веришь, сомневаешься, но все это проходит сквозь тебя, мимо, мимо, мимо…»
- Кто-то сказал: «Надо уметь строить отношения…» Это проецировалось на мужчину и на женщину. Строить можно сарай, но не отношений. Либо они есть, либо их нет… Все кругом уверяют, что рано или поздно любовь становится бытом… Наверное, самое страшное –это разрешить себе привыкнуть к счастью, которое есть любовь.
Неужели кратковременность счастья есть гарантия его постоянности? Но ведь это несправедливо! И я возражаю себе: не нам судить о справедливости, это понятие в людях субъективно и мало.
Эти строки — не просто лирическое отступление. Они подчеркивают трагедию человека, который вынужден жить в мире, где даже любовь становится жертвой обстоятельств.
-«Я жду, исполненный укоров: но не веселую жену для задушевных разговоров о том, что было в старину. И не любовницу: мне скучен прерывный шепот, томный взгляд, и к упоеньям я приучен, и к мукам горше во сто крат. Я жду товарища, от Бога в веках дарованного мне за то, что я томился долго по вышине и тишине. И как преступен, он, суровый, коль вечность променял на час, принявший дерзко за оковы мечты, связующие нас…» Как прекрасно это, как избыточно: «Принявший за оковы мечты». Не в этом ли разгадка всех споров о том, что такое любовь? Не оковы. Мечты.
Строки, которые упоминает Александра, принадлежат русскому поэту Серебряного века Николаю Степановичу Гумилёву, стихотворение «Тот, другой». Поэт был расстрелян в ночь на 26 августа 1921 года по обвинению в участии в антисоветском заговоре «Петроградской боевой организации Таганцева».
Примечательно, что в послереволюционном Петрограде Гумилев Н.С. был своего рода символом сопротивления русской поэзии и культуры.
«Я традиционалист, империалист, панславист. Моя сущность истинно русская, сформированная православным христианством… Я люблю всё русское, даже то, с чем должен бороться, что представляете собой вы…» - его слова, сказанные в 1917 году будущему активисту Комитерна Виктору Сержу.
Где-то на краю Ржевского полигона под Петербургом, рядом с вырытой для них могилой, выстроились в шеренгу перед чекистами мужчины, женщины, офицеры, артисты, профессора и поэты. Раздался голос старшего:
- Поэт Гумилев, выйти из строя.
Среднего роста человек в помятом черном костюме, с лицом интеллигента, на котором еще не зажили следы чекистских побоев, докурил папиросу и ответил:
-Здесь нет поэта Гумилева, здесь есть офицер Гумилев.
После недолгой паузы раздались выстрелы.
-А крепкий тип этот ваш Гумилев, редко кто так умирает, — услышал чью-то реплику руководивший расстрелом особо-уполномоченный секретно-оперативного управления ВЧК Яков Агранов.
Может быть, совершенно не случайно Сашенька вспоминает стихи Николая Степановича?
- Русский писатель должен постоянно напоминать миллионам, что они люди.. В него будут лететь камни, гнилые помидоры, дротики даже.. Такой литератор погибнет – осмеянным и опозоренным… Но такие должны быть! Их не может не быть… И покуда оплеванный и униженный писатель продолжает говорить, что Добро есть Добро, а черное не есть белое, люди могут остаться людьми, иначе их превратят в тупое стадо… - говорит Исаев в разговоре с Никандаровым.
Вернемся к письмам Александры Гаврилиной мужу:
- Бытие человеческое расписано, словно медицинские процедуры, особенно бытие женщины: сначала влюбленность, потом близость, затем пресыщение и переход в новое физиологическое качество – продолжение рода; ребенок, иная форма нежности, новая её сущность; разрыв между иллюзиями поры влюбленности и прозой пеленок и недосыпания, когда у продолжателя режутся зубы; постепенный перенос нежности на младенца; неосознанная ревность мужчины, робкий поиск нового идеала, внутренний разрыв с прошлым; сохраняемая связь – дань долгу. Эрго – любовь убита физиологией, вечной, как мир».
Сначала я с ужасом опровергла эту теорию, столь цинической и гадостной она показалась мне. Потом подумала, что у нас все было бы иначе. У нас не было бы оков, мы бы жили мечтою, правда? Нет. Не правда. Вы всегда жили своими «читателями»… Неужели и нас могла постичь участь всех тех, кто, по уверениям врачевателя, существует по раз и навсегда утвержденным законам физиологии?! Тогда спасение в разлуках! Они дают силу мечтать и просыпаться каждый день с новой надеждой на близкую и счастливую, хоть и недолгую, встречу…
Утверждения в чем-то беспринципные, жестокие, но находящие свое подтверждение в нашей жизни. Горестно соглашаться с распространенностью предрекаемого «бытия» женщины с неизбежным убийством любви. Все же может быть иначе, верно? Как и Сашенька, мы надеемся, что пророчество законов физиологии, угасание чувств и любви не коснуться нас.
Спасение в разлуках? Возможно. Они учат нас ценить встречи, озаряют наши сердца надеждой, верой, что в конце пути нас ждет счастье. Или истинное счастье в отсутствии оков, способности мечтать и жить мечтою? Что спасет нас и что может спасти мир?
Но ведь истинное популяризаторство есть превращение сложного в доступное всем! Это поднимает человечество на новую ступень знания, которое только и может спасти мир от ужаса… Не красота, нет… Федор Михайлович был не прав… Спасти мир красота не в состоянии, только Мысль и Знание – составные части Достоинства.
«Из её глаз еще горше покатились слезы, которые как-то странно молодили морщинистое лицо; безутешность свойственна детству или юности, люди средних лет и старики готовы к потерям, в них нет такого отчаяния, как в малыше или девушке; те еще слишком остро ощущают несправедливость, свою беззащитность и малость, страшное противостояние огромного мира; потом это проходит; утраты меняют людей» - пишет Юлиан Семенов о Сашеньке.
В другом эпизоде, получив радиограмму от сына, она все-таки сдержит слезы:
«Это дурно – позволять кому бы то ни было видеть в тебе то, что принадлежит только тебе, и никому больше»
Зачем я не умею плакать? – горестно подумал Исаев. – Как счастливы те, кто может дать волю слезам: от инфаркта чаще всего умирают улыбчивые люди
Смелый и решительный чекист-нелегал Штирлиц представляется в «Отчаянии» обессиленным от пыток человеком, чью душу постоянно терзают сомнения.
Исаев верен себе, своим убеждениям и принципам. Но что делать, если им противопоставлены жизни самых дорогих твоему сердцу людей?
- У чекиста должны быть чистые руки, холодная голова и горячее сердце.
Исаев оказывается втянут в кровавые политические игры действующей власти.
- Неудачники мстят талантам. Скряги - щедрым. Глупцы – умным. Уроды – красивым. Лентяи – тем, кто наделен инициативой, смелостью и сметкой. Однако мир устроен так, что порой умный становится злейшим врагом умного – ревность, соперничество; щедрый – щедрого; сметливый – сметливого (конкуренция, несовместимость характеров); талант вступает в борьбу с талантом – порой это следствие продуманной провокации, никто еще не отменил римское «разделяй и влавствуй» - союз талантов опасен властям предержащим; порой, впрочем, за этим стоят разность идейных позиций, комплексы, влияние жены (мужа, матери, брата); воистину именно благими намерениями устлана дорога в ад.
- Реферат был их самым любимым словом – турнир идей; пусть победит умнейший – не сильнейший, ум мощнее силы, ибо не преходящ, а постоянен…
- Страх не прощают, за унижение страхом мстят… И не просто, а кровью…
Кульминацией романа становится внутренний кризис Штирлица. Юлиан Семенов пишет:
«Он все больше ощущал, что его, прежнего, нет уже; пуст; если что и осталось, то лишь одно – отчаяние. Оно было безмерным и величавым, как огромный океан в минуты полного штиля. Он запрещал себенарушать этот океан отчаяния вопросами и ответами, он знал, что не сможет ответить ни на один вопрос; он не чувствовал в себе сил, воли и гнева, хотя именно гнев сокрыт в подоплеке отчаяния – затаенный, холодный, лишенный логики и чувства, чреватый таким взрывом, который непредсказуем так же, как и неотвратим…»
Этот отрывок — не просто описание эмоций героя. Это философское размышление о природе отчаяния, которое становится единственным спутником человека, потерявшего веру в справедливость и смысл.
Почему «Отчаяние» актуально сегодня?
Роман Юлиана Семенова — это не просто исторический эпос. Это зеркало, в котором отражаются проблемы, актуальные и сегодня: конфликт личности и системы, цена принципов и трагедия тех, кто оказывается заложником обстоятельств.
«Отчаяние» — это книга, которая заставляет задуматься о том, что остаётся с человеком, когда рушатся все его идеалы. И, возможно, именно в этом её главная сила.
Если вы ещё не читали «Отчаяние», самое время открыть эту книгу и погрузиться в мир, где каждый герой ищет ответы на вопросы, которые остаются без ответа.
