ЧАСТЬ I. НАЧАЛО
Глава 1. Первые шаги во взрослую жизнь
В октябре 1959 года я окончил Иркутское военное авиационно - техническое училище (ИВАТУ )и с дипломом военного техника-электрика по эксплуатации авиационного оборудования был направлен в Одесский военный округ для дальнейшей службы. Остались позади три года курсантской службы и учёбы в Иркутске, отпразднован выпускной бал, впереди отпуск - и самостоятельная жизнь офицера. Прощай курсантская муштра, здравствуй свобода! Казалось, что у меня появились крылья.
Поступать в ИВАТУ я не собирался, хотя связать свою жизнь с военной службой решил уже в 9-м классе. Когда зимой 1953 года объявил родителям, что мечтаю поступить в МВТУ им. Баумана в Москве, т.к. это учебное заведение тесно связано с космосом и я очень хочу там учиться, то мать сказала мне, спустя некоторое время, что у них с отцом нет денег на мою учёбу в гражданском ВУЗе,что мне нужно подумать после окончания школы о работе или о карьере военного. Я поверил, что у родителей нет денег, жили тогда все «деревенские» очень бедно, но, как это выяснилось в последствии, правда была в другом - мать боялась, что студенческая жизнь развратит и испортит меня. У неё всегда были несколько «особенные», основанные на жизненном опыте деревни Борисово (она была оттуда родом), взгляды на воспитание детей. Эти взгляды и решили мою судьбу на многие годы.
В феврале 1955 года, когда я учился уже в десятом классе, мы с моим детдомовским другом и одноклассником Лёней Голубевым написали заявления в Тайшетский райвоенкомат о желании поступить для дальнейшей учёбы в Ленинградскую академию связи имени С. М. Будённого и нам ответили из Академии, что заявления приняты. Мы начали уже строить планы нашей жизни в одной из столиц России, хотя не представляли даже, как это должно выглядеть.
Не поступили в Академию мы по собственной глупости и завышенной самооценки. Поступить можно было вполне: экзамены я сдавал на 4 и 5 и оставались из шести два экзамена: иностранный язык и химия. Дело было в том, что мы подавали заявление учиться на факультете беспроводной связи и радиолокации, а нас стали ориентировать на факультет проводной связи, там образовывался недобор. Это показалось нам с Лёней обидным и мы завалили оставшиеся экзамены. Нас даже пытались уговорить, что это ничего не значит, что можно оформить перевод куда нам хочется в процессе учёбы, но мы уже заартачились и никого не слушали. Был даже майор-медик, который уговаривал поступать с оценками, полученными в Академии связи, в Военно-медицинскую Академию, но и там мы не захотели учиться. Убеждали все: товарищи, преподаватели и начальники, ничего не добились, и в конце концов, нас отчислили, выдали документы, и отправили домой в Сибирь, в родную нам Бирюсу.
До Бирюсы мы еле добрались. На обратную дорогу нам не хватило денег потому, что мы очень неэкономно вели себя в Ленинграде. Это было время белых ночей, все мы гуляли ночами по городу и угощали девушек мороженым, ездили на экскурсии в Петродворец, в Пушкинские горы, в Царское село, и далее по списку экскурсионного бюро г. Ленинграда. А в Москве на обратном пути, когда оба уже были накануне финансовой катастрофы, решили сходить в мавзолей (там тогда находились оба вождя), съездили на ВСХВ (тогдашнее название ВДНХ – ВВЦ), а когда посчитали остатки денег, то оказалось: на 5 суток дороги можно купить только одну буханку хлеба и пачку папирос-«гвоздиков» «Бокс», были тогда в продаже такие очень дешевые папиросы.
Уже перед Новосибирском начали откровенно голодать, нас пытались подкармливать попутчики, мы отказывались, и, в результате, в Тайшете мы вышли из вагона чуть живые. Часам к двум после полуночи дошли до паромной переправы в деревню, но на этом приключения наши не кончились – река разлилась из-за дождей и паром не работал. Мы «в голос» стали кричать в надежде, что кто-нибудь нас услышит,но только рано утром нас переправили в деревню на лодке. Два дня мы отъедались и отсыпались,после этого вышли "в люди». Через несколько дней Лёша ушёл жить в детский дом, ему нашли там какую-то работу, а я получил через нашу деревенскую комсомольскую активистку Шевёлкину Тамару вызов в райком комсомола в Тайшет, где мне вручили путёвку на целину.
На целине я пробыл недолго: уже в ноябре-декабре работы на всех не хватало, зерно, что успели собрать до морозов и снега, уже всё было вывезено и благополучно догнивало в буртах на элеваторе в Экибастузе. Дело было в том, что в элеватор брали только высушенное зерно стандартной влажности, а непросушенное предлагалось везти обратно. Никто его назад не вёз, ссыпали в бурты на землю на территории элеватора, а потом, даже и за территорией.
В связи с трудностями с жильём, директор совхоза предложил на общем собрании сотрудников: всем желающим написать заявление об увольнении с целью дальнейшей учёбы, что я и сделал. Перед Новым 1956 годом я уже был снова в Бирюсе, но Лёни Голубева не застал: в октябре его призвали в ряды Советской Армии служить срочную службу. Он написал мне, что попал в г. Благовещенск в школу мотористов бронекатеров Амурской флотилии. Были ещё 2 или 3 письма от него, я ему старательно отвечал, но он вдруг перестал писать и никак не объявлялся. Переписка оборвалась, мы с ним больше не встречались
В начале мая в Бирюсу приехал Володя Яковлев. Он был воспитанником Бирюсинского детского дома, окончил с отличием 4 класса и его перевели для дальнейшей учёбы в Квитковский детский дом, это в посёлке Квиток, в 40 километрах от Тайшета по трассе Тайшет-Лена – основы Байкало-Амурской магистрали. Её начали строить ещё до войны, но дошли только до реки Лена. Володя окончил в Квитке 7 классов также с отличием и его направили учиться в школу-интернат при Тайшетской железнодорожной школе № 81. Было тогда такое правило: воспитанников детских домов при успешной учёбе(с отличием)учить дальше за счёт детского дома вплоть до выплаты небольшой стипендии при поступлении в ВУЗ. Первым на моей памяти таким стипендиатом был Виктор Сербский – очень умный и развитый парень – воспитанник Бирюсинского детдома. Виктор окончил в Тайшете в 1951 году 10 классов с золотой медалью, поступил в Иркутский горно-металлургический институт (ныне Иркутский политехнический), окончил его с отличием и был направлен на работу в г. Норильск на ГОК. Такой же путь проходили Володя Яковлев, Лёня Голубев и ещё несколько воспитанников младшего поколения. Однако Володя не смог закончить 10 классов с медалью, поэтому его выпустили из детского дома в 1954 году. Он поехал поступать в Киевское высшее авиационное инженерное училище, – не поступил. В 1955 году поступал в Харьковское высшее авиационное инженерное училище, и тоже не смог поступить, поэтому в 1956-м приехал поговорить со мной о поступлении в ИВАТУ. Я согласился, мы написали заявления и стали ждать вызова. В июне нам Тайшетский военком вручил проездные документы и мы отправились в Иркутск.
Глава 2. Поступаю в ИВАТУ
Вступительные экзамены оба сдали без труда и были зачислены в 18 роту третьего батальона. Начались курсантские будни. Учёба для меня не представляла особых забот,хуже было с бытом. Мы не могли до ноября месяца вселиться в казарму и жили в палатках из-за того,что наши предшественники: лейтенанты – выпускники 1956 года очень бурно отметили выпуск. Во время товарищеского ужина в ресторане "Арктика" поссорились с высокопоставленным офицером милиции,тот открыл стрельбу из пистолета, убил одного и ранил двоих наших выпускников. Выпуск 18-й роты решили приостановить до окончания расследования, мы продолжали жить в палатках в лагере набора.
Многие из нас тогда простыли и болели, но только в начале ноября мы заселились в казарму. Из всех подследственных остался один – лейтенант Павлов (не знаю его имени-отчества), который, по слухам, принял всю вину на себя и ждал суда. Мы очень ему сопереживали, понимая, что он уже не станет офицером. Так и случилось: Павлова разжаловали и осудили на 5 лет.
18-я рота была как бы резервной: набрано было в неё более 220 человек с расчётом выбытия из батальона какого-то количества курсантов (по болезням и по нежеланию учиться дальше),и пополнения этого выбытия за счет нашей роты. Но такое количество курсантов в роте заставляло нас строиться посотенно, чтобы не было длинного и поэтому плохо управляемого строя. Мы получили прозвище «казаки» потому, что о нашем построении объявляли: - Первая сотня стройся!, или: - Вторая сотня стройся!, - что вызывало ассоциации с казачьими сотнями.
Вначале нас планировали готовить, как специалистов по горюче-смазочным материалам (ГСМ), начались занятия по химии, по свойствам ГСМ.Занятия вела инженер-подполковник Болдасова, женщина – офицер, впервые встреченная мной. Она поражала статью, выправкой и умением красиво носить военную форму. Позже мы узнали, что она воевала в полку М. Расковой,имеет много боевых наград, и наше уважение к ней ещё больше возросло.
Учиться для меня было интересно и даже весело, Володя Яковлев тоже занимался с увлечением. Он имел из Квитковского детдома подготовку музыканта духового оркестра, поэтому его произвели в ротные сигналисты, и, хотя учился он со мной в одном классном отделении и был в одном строевом отделении, спать стал отдельно - вместе с ротным старшиной и писарем. Там же, в основном, стал проводить свободное время, то есть, несколько отдалился от меня.
В увольнение нас впервые отпустили только после Нового 1957 года. К тому времени мы уже очень соскучились по «гражданской жизни» и первые увольнения ознаменовались всплеском нарушений дисциплины. Взыскания, которые и раньше нам раздавали почём зря, после Нового года посыпались, как из «рога изобилия». Началось это «изобилие» с первого воскресенья января: нас, как всегда по воскресеньям, повели поротно строем в кино, строем командовал старшина. Уже в конце пути, когда до курсантского клуба оставалось метров около ста,к роте вышел наш командир капитан Городян Алексей Андреевич и потребовал песню. Может мы бы и спели, но случилась какая-то заминка,до курсантского клуба оставалось каких-то 30-50 метров,рота молчала,и тогда вместо кино нам командир скомандовал: - Рота – тревога!.По этой команде мы помчались в казарму,похватали из пирамид карабины СКС и противогазы,снова построились на плацу перед казармой и получили приказ следовать в район рассредоточения в 5 км. от училища в каменоломнях.
Побежали,но на пути была река Ушаковка,которая от морозов покрылась наледью. Ротного это не остановило, и, по команде: - Форсировать водный рубеж! - мы вброд пошли по наледи. Естественно, кирзовые сапоги,которые беспощадно разбивались на строевой подготовке более полугода,сразу же дали течь,и вряд ли остался хоть один курсант с сухими ногами. Но надо было бежать дальше по колено в снегу по бездорожью. А мороз к вечеру стал уже не шуточным: градусов под 30. Через 15-20 минут командир роты почувствовал неладное, остановил строй,скомандовал разойтись,собирать хворост и разводить костры для просушки обуви. Кругом был пустырь, бывший артиллерийский полигон,перепаханный разрывами снарядов,горючего материала было мало,просушить обувь как следует,стоя в снегу голыми ногами тоже не получалось. В общем,назад мы возвращались по мосту, сильно обмороженными и без кино, а показывали «Карнавальную ночь»,о которой шла большая реклама. Хорошо, что обошлось без ампутаций,хотя болели большинство из нас долго.
«Исправляя ситуацию», ротное и батальонное командование решило в следующие субботу (вечером) и воскресенье (днём) дать нам увольнение, - первое в нашей службе. Увольнение закончилось «загулом» курсанта нашего отделения Лёни Улаханова. Он выпил с друзьями - бурятами так, что насилу пришёл в казарму, сразу же свалился на койку, уснул и обмочился. Утром на построении роты «дядя Лёша» Городян резюмировал: - сначала впился, потом вссался, - это означало: - сначала упился, потом уссался, и объявил Улаханову 15 суток строгого ареста – максимум, что было в его власти. Лёша отсидел своё, а мы всей ротой ещё три недели ждали следующего увольнения. Чтобы загладить инцидент, Лёха следующие полгода выкладывал белой кафельной плиткой ротный туалет и умывальную. Мы ему, чем могли – помогали, так что, в свой первый курсантский отпуск он поехал, как все, - своевременно и на полный срок.
Вся система тогдашней военной подготовки требовала слепого подчинения и была направлена на подавление человеческого начала в нас – семнадцатилетних,чтобы мы продолжили это в дальнейшей службе и в работе с подчинёнными в войсках.Начиналось с отбоя и подъёма,с заправки кроватей, шинелей, со строевой подготовки и изучения уставов, когда требовалось заучивание наизусть целых разделов, не говоря о параграфах. За малейшее нарушение - взыскание. То, что мы на первых порах не приняли присяги (первые два месяца, когда шёл «курс молодого бойца»), и нас нельзя было арестовать с содержанием на гауптвахте,не удерживало наших воспитателей. Наряды на работы действовали не хуже арестов. Уборка помещений, мытьё туалета, это были «семечки»: запас издевательских нарядов был велик. Самой тяжелой считалась работа по замене воды в пожарной бочке. Это была большая - на 100 вёдер воды ёмкость, которая находилась в конце 50-метрового коридора, и неважно, что вода в ней уже была трижды заменена в течение суток. Приказ: - заменить воду, – и заменяй, но с условием, что вначале всю воду надо было выбрать и доложить, что бочка пуста, а потом её наполнить и доложить, что бочка заполнена. Значит, пятьдесят раз с вёдрами воды в туалет и с пустыми - обратно,а потом пятьдесят раз - наоборот. Если нарушил порядок, или после работы не прибрался так, как это требует начальник, - всё сначала.
Если такое наказание применялось вместо личного времени - полбеды, хуже, если ты проводил «водные процедуры» вместо сна, это занимало, даже при очень быстром темпе, около трёх часов. Времени на сон оставалось мало: мы ложились спать в 23 часа и вставали в 6 часов утра. 1,5 часа сна днём часто заменялись тренировкой «подъём-отбой», особенно, если кто-то из курсантов был замечен в разговорах после команды «отбой» или в небрежной заправке обмундирования. Поэтому «наказание пожарной бочкой» выбивало из колеи на несколько суток, даже без учёта кровавых мозолей на руках. Мне пришлось дважды (уже сейчас не помню – за что) наполнять эту бочку в течение первого года. В дальнейшем я такого наказания не получал. Но однажды я зазевался, будучи дневальным по роте: «на тумбочке» не во - время подал команду о приходе командира роты, за что был отправлен в ближайшее воскресенье навести порядок в кладовой под лестницей, ведущей на второй этаж в нашу казарму. Там лежали мешки с цементом и известью, много ветоши, запас хозинвентаря, старые курсантские шинели, битый кирпич, в общем, полный завал, но я все же прибрался, и во время работы обнаружил дверку, за которой оказался вход в подземелье. Я вошёл и раскрыл целую систему подземных ходов, сделанную, видимо, ещё в царское время, когда училище было юнкерским. Был сделан вывод, что «нет худа без добра», а своё открытие приберёг «на потом», но воспользовался им всего раз или два.
Об этих ходах знали, похоже, не все наши начальники, так как, однажды по такому ходу ночью в секретную часть училища, которая на ночь закрывалась железной решёткой на замок, и у этой решётки стоял часовой, через люк в полу вылез пьяный слесарь-сантехник, и его с перепугу чуть не застрелил часовой, приняв за шпиона.
Продолжение: https://dzen.ru/a/Zu1v01dtXgR-BgeZ