Характер вооружения русского всадника не позволял ни опрокинуть противника при помощи копейного натиска, ни, тем более, физически истребить значительную его часть техническими средствами в ходе боя. Вообще, потери конницы даже в крупных битвах того времени исчислялись считанными десятками и только изредка - сотнями убитых и раненых.
Военное искусство русских воевод заключалось прежде всего в воздействии на мораль, на боевой дух вражеского войска, сломя его различными средствами, после чего обращенный в бегство неприятель и нес основные потери при преследовании.
Иноземцы, уже в XVI в. привыкшие к рационализированным, геометрически правильным построениям своих рот и баталий, с презрением писали об отсутствии чего-либо подобного у «варваров-московитов»:
«Войско идет, или ведут его, без всякого порядка, за исключением того, что четыре полка... находятся каждый у своего знамени, и таким образом все вдруг, смешанною толпою, бросаются вперед по команде генерала... Когда они начинают дело или наступают на неприятеля, то вскрикивают при этом все за один раз так громко, как только могут, что вместе со звуком труб и барабанов производит дикий, страшный шум. В сражении они прежде всего пускают стрелы, потом действуют меча ми, размахивая ими хвастливо над головами, прежде нежели доходят до ударов».
Таким образом они описывали один из впечатляющих, но наименее замысловатых тактических приемов - так называемый «первый напуск», проводившийся «лавой», зачастую всеми силами конного войска. Кстати, и у поляков в начале века считалось, что «в нынешнем веке... сражения решаются только натиском», так что битвы, шедшие «с переменным счастьем» несколько часов, «почитались за диво».
Иной знаменитый способ - это неожиданный удар из засады, решивший исход таких битв, как Куликовская (1380), при Ведроши (1500) или под Москвой (25.08.1612, первый бой с Ходкевичем). Засада оказывала прежде всего моральное воздействие на противника: появление крупного свежего отряда в тылу уже втянувшихся в схватку вражеских подразделений вызывало панику среди них, всадники прекращали организованное наступление и искали спасения в бегстве. В ходе «малой», маневренной войны применялись и иные, похожие на засаду приемы - нападение ночью или на марше на неготового к бою врага.
К примеру, зимой 1654-1655 гг. Матвей Шереметьев всего с 7 «сотнями» Новгородского полка сорвал контрудар полковника С. Лукомского на Витебск: уверив литовцев в своем намерении дать бой у самого города, он ночью обошел их другой дорогой и внезапно напал с тыла на марше. Численно превосходящий противник был рассеян и загнан на лед Западной Двины, где многие утонули; весь обоз и множество пленных достались победителям.
Подобный замысел очень часто приносил успех русским и иным полководцам Восточной Европы (вторая битва под Тверью (10.07.1610), бой под Орлом (20.08.1615), бой между Гдовом и Сыренском (15.09.1657), ряд боев кн. И. А. Хованского в Литве (1659-1661); у поляков - действия А. Лисовского и С. Чарнецкого).
Наконец, для достижения эффекта внезапности нередко использовались ложные переговоры, которые обычно сопровождались противостоянием целых армий, поддерживавших требования послов силой оружия. Особенно удачно этот прием умел применять кн. Ю. А. Долгоруков: под Вильной, захватив в плен гетмана А. Гонсевского (1658), и перед боем на р. Басе (1660). В свою очередь, Новгородский полк сильно пострадал от подобной уловки литовцев в 1655 г. под Брестом.
В том походе боярин кн. С. А. Урусов «приводил к кресту» шляхту юго-западных поветов в. кн. Литовского и держал путь на Брест, где Ф. М. Ртищев добился от гетмана П. Сапеги предварительного согласия на подданство царю. Новгородцы выступили из-под Вильны в надежде на дополнительное жалованье и богатую добычу, однако по дороге насмерть рассорились с воеводою Урусовым, который по своему обычаю слишком жестоко и бесцеремонно относился к дворянам. Это привело к тому, что перед самим Брестом они плохо изготовились к бою и, когда Сапега во время переговоров внезапно атаковал их «на бреском поле», потерпели тяжелое поражение (13.11.1655).
Данный пример показывает, что, наряду с тактическими приемами воздействия на противника, не менее важным фактором в достижении успеха являлось общее моральное состояние самих ратных людей. И служилые люди «по отечеству», и, в период Смуты, вольные казаки принадлежали к сословиям со своими четко осознанными интересами, которые они защищали, участвуя в государственных делах.
Особенно ярко это проявилось в эпоху Смутного времени, когда недовольство непопулярными царями привело к поражениям войск Годуновых и Василия Шуйского. Неудачи под Новгород-Северским (1604), Кромами (1605), Ельцом и Москвой (1606), Болховым (1608) и Клушином (1610) невозможно объяснить какими-либо чисто техническими или тактическими моментами.
Не понимая или не принимая целей гражданской войны, не имея уверенности в правильности и успехе избранного пути, а, следовательно - и в своем будущем, помещики не видели смысла в честном несении службы, не готовы были терпеть голод и отдавать жизнь за чуждые интересы и стремились покинуть полки в первом же удобном случае - как правило, при неудачном развитии похода или сражения. Отсюда и поразительная нестойкость дворянских отрядов, напоминавшая о себе десятилетиями после окончания Смуты и воцарения Романовых.
Общее осознание необходимости жертвы во имя спасения православия и государства, своей чести или из-за других, может быть, не столь высоких причин, могло поразительно укрепить стойкость и мужество этих воинов: достаточно вспомнить примеры из истории земских ополчений 1611-1612 гг. Каким образом обращение к подобным чувствам ратных людей влияло на ход сражения, показывает еще более ранний пример из истории борьбы с Болотниковым.
В бою на реке Возьме (05.07.1607) «начата воры московских людей осиливати. Московские же люди, видя такую над собою победу от врагов, все воззопиша единогласно, что померети всем до единого. Бояре ж и воеводы: князь Андрей, князь Борис, ездя по полком, возопите ратным людем со слезами: «Где суть нам бежати? Лутче нам здеся померети друг за друга единодушно всем». Ратные же люди все единогласно воззопияху: «По добает вам начинати, а нам помирати». Бояре же, призвав Бога, отложиша все житие свое, наступили на них злодеев со всеми ратными людми, многую храбрость показаху предо всеми ратными людми. По милости же Всещедрого Бога тех воровских людей побита наголову...»
Отметим здесь необычную для нас роль бояр-воевод, возглавивших атаку конницы. В таких случаях образцом поведения должны были служить, среди прочего, известные по популярным повестям и сказаниям поступки легендарных князей-полководцев, в частности, Дмитрия Донского перед Задонщиной или Довмонта Псковского.
Новгородские полковые воеводы и в середине XVII в. следовали их примеру. Так, когда под Валками конница Псковского полка обратилась в бегство, старший воевода Матвей Шереметев «остался в отводе и сорвал немецких людей. Да навстречю иные пришли роты, и Матвей напустил и на тех с неболшими людми, да лошадь повалилась, так его и взяли!».
После известия об этом второй воевода кн. Т. И. Щербатов «ратным людям говорил же и плакал, чтобы им против немецких людей поворотиться и на них скочить», но «мочи их устоять» уже от малолюдства не было; отойдя к обозу, воевода дважды сходил с лошади, уговаривая бегущих остановиться, и, наконец, сумел организовать отступление «отводом».
Обычно, судя по стандартным фразам отписок, обращение к ратным людям заключало призыв «помнить страх Божий и Государево крестное целование», «премногую к себе Государскую милость» и «свое дородство». Перед решающей битвой под Брестом (при с. Верховичах 17.11.1655) новгородцы «за Государево крестное целование и засвою породу хотели все помереть и с людьми своими...».
В той же битве воевода Урусов, не имевший особого авторитета, перед лицом капитуляции и разгрома от вдвое превосходящего противника «велел до бою твое Государево Большое знамя вынесть и роспустить. И учали у Всесильнаго в Троицы Славимаго Бога и у Пречистей Его Богоматери Пресвятей Богородицы и у всех небесных сил помощи просить и молебствовать, и воду велели святить и твоих Государевых ратных людей кропить».
Литовцы стали приближаться к таборам полка со всех сторон. Растворив его в двух местах, новгородцы одним полком (Урусова) обрушились на гетманскую пехоту и близстоящие роты, а другим (второго воеводы кн. Ю. Н. Барятинского) - на гусарскую роту; уничтожив их, они обратили в бегство все войско. Вслед за воеводой Алексей Михайлович приписал успех чудесному заступлению архистратига Михаила, чье изображение содержал сюжет полкового Государева знамени.
Отношение к Государеву знамени как к главной святыне войска не редко могло привести к мгновенным переломам в стремительном ходе конного боя. Так, в битве на р. Ходынке (25.06.1608) во время преследования конницей Шуйского отрядов Лжедмитрия II «вдруг один донской казак, спешившись, убил из самопала хорунжего в московском войске, да так, что и хоругвь с ним упала. Наши приободрились и ринулись через реку к неприятелю. Московитяне показали нам спины».
Таким образом, настроение всадников менялось в зависимости от ряда факторов, порой самых неожиданных, и талант полководца проявлялся в своеобразной мастерской игре на этих струнах, в искусстве чувствовать нерв войска. Одним из таких воевод был в то время кн. Иван Андреевич Хованский, долгое время возглавлявший полки Новгородского разряда.
Образцом его искусства можно считать январский поход Псковского полка 1659 г., увенчавшийся победой при Мядзелах... К концу 1658 г. крупное соединение литовских войск расположилось на зимние квартиры в окрестностях Мядзел (северо-запад Белоруссии) - в местности, ранее присягнувшей русскому царю. Туда же стали съезжаться шляхтичи Полоцкого и иных воеводств, отозвавшиеся на призыв гетмана Сапеги о Посполитом рушении. На них и двинул свои полки, вернувшиеся во Псков после заключения перемирия со шведами, стольник кн. Хованский.
Успех похода был предрешен развитием событий и разным моральным уровнем противников. Поветовая шляхта все больше заботилась о судьбе своих поместий, попавших под удар царских карательных отрядов; жолнеры «регулярных» хорунг требовали у короля выплаты жалованья, угрожая в случае отказа перейти «в вечное холопство» к царю. Уже в начале января 1659 г. такие войска потерпели несколько поражений, и о частях полковника Г. Воловича, к примеру, было известно, что «как де русские люди наступят, и оне де думают бежать вон».
Полную противоположность в этом отношении являли ратники Псковского полка Хованского. Его дворяне считали, что шведы пошли на уступки в перемирии, «устрашась» их славного воеводы и «убоясь» их; устремившись теперь за Двину, они рассчитывали только на победу: ведь те, кому новый поход был в тягость (полторы тысячи из двух с половиной), просто разъехались по домам, потому что «зимовая служба была не сказана» им заранее. Вскоре сдались изменившие было Браслав и Икажно, а из Дисны подошли казаки и воины Новгородского разряда, только что одержавшие победу над полковником Воловичем.
Хованский составил многочисленный «ертоул» (до 1 тыс. всадников), «проведав великое собранье полских и литовских людей в Мядилове и на Глубоком, и вышед ис-под Бряслова, с первово стану» отправил его в «посылку... для языков». Двигаясь по замерзшим озерам и руслам рек Дрисвяты и Мяделки, русские, преодолев более 60 верст, на следующий день (24.01.1659) разгромили заведомо слабейший авангард противника в с. Поставы, захватив пленных и знамя. Воеводы с главными силами догнали их только через несколько дней, причем за 20 верст от села оставили задерживающую движение пехоту, приведя с собой от силы еще тысячу всадников.
Весть о нападении с севера Псковского полка всполошила литовцев, заставив Юдицкого, «кавалера Мальтийского», выступившего было с полком на Икажно, вернуться в Мядзелы, а Воловича поспешить туда же из Глубокого. Несмотря на то, что шляхтичи начали отъезжать обратно «под Государеву высокую руку», войска противника еще на считывали до 6 тыс. чел, - втрое больше, чем у Хованского!
Это не остановило полководца. На рассвете 29 января его ертоульные сотни смяли литовское охранение в версте от Мядзел, «гнали и секли» его до самого города. Здесь, на замерзшем озере, уже «стояли в справе» основные силы врага. Начались «многие напуски» с обеих сторон, и не удивительно, что успех склонился в сторону литовцев; однако те несколько хорунг, «перед которыми неприятель уже хотел было отступать», едва сойдясь врукопашную, вдруг обратились в бегство.
В своем описании шляхтич Маскевич не поясняет причин внезапной перемены - скорее всего, сыграло роль приближение (возможно, с фланга) «основных сил» Хованского, в реальности уступавших в численности своему передовому отряду. Известно еще, что Волович и Юдицкий враждовали друг с другом и не объединили полки.
Эффект получился ошеломительным: вся масса литовцев обратилась в такое безудержное бегство, что на следующий день остановилась только в Новогрудке. Русские преследовали их больше 30 верст до д. Куренец, «отгромили» весь обоз и «наряд» и взяли более 200 пленных!
Злой Московит
По материалам: Курбатов О.В. Военные реформы в России второй половины XVII века. Конница.