Продолжение Дневника поездки Игнатия Христофора Гвариента, посла императора Леопольда I к Царю Петру I, в 1699 году, веденный секретарем посольства Иоганном Георгом Корбом
2 февраля 1699 г. Сегодня на новоселье, в доме, подаренном Царем любимцу своему, Алексашке, угощал нас Вакх с роскошью, в полном смысле эпикурейскою.
30 стрельцов пришли сюда на прошедшей неделе из Азовской крепости, с целью ознакомиться хорошенько с Москвой и ее расположением, чтобы чрез это вернее достигнуть своей коварной цели. Но Царю были сообщены сведения, наводившие на след их преступных замыслов, и по тому все они были схвачены и подвергнуты, прежде всего, пытке, на которой допрашивал их сам Царь.
3 февраля 1699 г. В то время, когда вышеупомянутые 30 стрельцов подвергались истязаниям, другие мятежные стрельцы, в числе 500 человек, собирались в окрестностях Москвы.
4 февраля 1699 г. Приготовляли новые застенки для новых мятежников. Сколько бояр, столько допросчиков: мучением виновных заявлялась особенная верность к Государю. Чиновники одного посланника пошли из любопытства в Преображенское.
Они обходили разные темничные помещения, направляясь туда, где жесточайшие крики указывали место наиболее грустной трагедии. Уже они успели было осмотреть, содрогаясь от ужаса, три избы, когда крики, раздирательнее прежних, и необыкновенно болезненные стоны, возбудили в них желание взглянуть на ужасы, совершавшиеся в четвертой.
Но лишь вошли туда, как сейчас же поспешили вон, наткнувшись в страхе на Царя и бояр, из которых главнейшие были: Нарышкин (?), Ромодановский и Тихон Никитич (Стрешнев). Нарышкин спросил уходивших: "Кто они такие, откуда и зачем пришли". Царю и боярам было очень неприятно, что иностранцы застали их при таком занятии.
Наконец Нарышкин объявил им, через переводчика, чтобы они отправлялись в дом князя Ромодановского, которому нужно переговорить с ними об одном деле. Но как они медлили исполнить это приказание, то им было передано от имени Царя, что если они не послушаются, то это не пройдет им даром.
Нисколько не испугавшись этой угрозы и сознавая себя свободными людьми, тем с большею смелостью отвечали они: "Мы не обязаны слушать ничьих приказов. Если князю нужно переговорить с нами о чем либо, то он знает дорогу к дому, где живет посланник, при котором мы состоим; там место гораздо для этого удобнее", и с тем ушли.
В погоню за ними пустился один офицер, в надежде, обскакав и остановив пред ними лошадь, схватить их и насильно отвести туда, куда посылали их бояре. Но сила была на стороне чиновников, так как их было много и они были бодрее духом. Заметив, однако ж, что человек этот решается, наконец, употребить против них более решительные меры, они убежали в безопасное место.
Может быть, что в наказание, за их неуместное любопытство, бояре хотели принудить их исправлять то же самое дело, при котором они застали бояр, и в то время, как чиновники стали бы этим заниматься, те смотрели бы на них.
5 февраля 1699 г. В городе прилеплены объявления, чтобы "явились все, записанные в военную службу, кроме только боярских слуг и всех тех, кто на каком либо законном праве принадлежит господам".
Подвергали пытке одного соучастника в мятеже. Вопли, которые он испускал в то время, как его привязывали к виселице, подавали надежду, что мучение заставит его сказать правду, но вышло совсем иначе: сначала веревка начала раздирать ему тело, так что члены его с ужасным треском разрывались в своих суставах; после дали ему 30 ударов кнутом, но он все молчал, как будто от жестокой боли замирали и чувства, естественные человеку.
Всем казалось, что этот страдалец, изнемогши от излишних истязаний, утратил способность испускать стоны и слова, и потому отвязали его от виселицы и сейчас же спросили: "Знает ли он, кто там был", и точно, к удивлению присутствующих, он назвал по имени всех соумышленников. Но когда дошло вновь до допроса об измене, он опять совершенно онемел, и хотя, по приказанию Царя, жгли его у огня целую четверть часа, но он все-таки не прерывал молчание.
Преступное упорство изменника так раздражило Царя, что он изо всей силы ударил его палкой, которую держал в руках, чтобы чрез это прекратить его упорное молчание и добыть у него голоса и слов. Вырвавшиеся при этом с бешенством у Царя слова: "Признайся, скот, признайся!", - ясно показывали, как он был страшно раздражен.
Князь Голицын просил к себе, около 11 часов ночи, бранденбургского посла, извиняясь в столь позднем приглашении тем, что имеет переговорить с ним о важных делах. Не знаю, откуда взяли москвитяне обыкновение исправлять свои дела второпях, ночью, вместо того, чтобы заняться ими днем.
Быть может, частые свидания вельмож с иностранцами возбуждают подозрение в Государе, который своим самовластием внушает более ужаса, чем почтительного страха.
7 февраля 1699 г. Врач Цопот начал анатомические упражнения, в присутствии Царя и многих бояр, которые, по царскому повелению, принуждены находиться при этих опытах, хотя они им и противны.
Царь изволил обедать у князя Бориса Алексеевича Голицына и отдыхать в прошлую ночь в его доме.
Один из бывших на допросе мятежников воткнул себе кинжал в горло, но у него недостало сил для совершения самоубийства; однако ж, сделал себе такую рану, которая, без нужного пособия, могла бы причинить ему смерть. Но так как для Государя было очень важно, чтобы он преждевременною смертью не освободился от пытки и истязаний, то и приказал он употребить все врачебные средства для излечения раны, и чтобы врачи старательнее пользовали больного, он постоянно находился сам при приготовлении лекарств и даже успокоил преступника.
10 февраля 1699 г. Прибыло дворянство, созванное новыми Указами, и ожидает дальнейших распоряжений. Тем, которые явились было в военную службу, объявлено, что "они не могут быть приняты в неё".
Кажется странным, что известие о прекращении военных действий могло произвести общую печаль; даже те, которые до сих пор так горячо желали мира, были оным недовольны. Быть может, они лицемерят, боясь оскорбить (Царя) выражениями удовольствия.
11 февраля 1699 г. Царь хотя и недоволен своим двухгодичным перемирием, но как уже изменить того нельзя, то был принужден приказать, чтобы прибили во всеобщее известие объявления, что "в нынешнем году не будет никакого похода, и чтобы те, которые были для оного призваны, возвратились по (причинам) известным правительству домам".
Царь повелел из числа 80 полковников (chiliarchis), родом немцев, 40 человеке уволить, чтобы приберечь деньги, употребляемые на их содержание, к тому времени, когда окажется потребность покрыть более нужные расходы; 50 же русских полковников могут остаться на службе, но только без жалованья.
Вновь обнаружились опасные смуты. В Сибири 600 всадников, под именем Татарской Орды, делают повсеместные набеги и опустошают страну грабежами, хищничеством и разбоями.
Всеобщими объявлениями, прилепленными в разных местах, призывался простой народ в Преображенское присутствовать при наказании стрельцов за государственное преступление.
Преступников казнили в разных местах. Многим отрубили головы, 100 другим обрезали носы и уши, некоторым палач, приложив клеймо к лицу, напечатлел на нем изображена орла, как неизгладимый знаке бесчестья (по правительственным известиям 285 человек, оказавшиеся несовершеннолетними, по наказании кнутом, сослано на каторгу).
13 февраля 1699 г. День ужасный, так как сегодня казнено 200 человек. Этот день, несомненно, должен быть отмечен черной краской.
Все были обезглавлены топором. На пространной площади, прилегающей к Кремлю, были приготовлены плахи, на которые осужденные должны были класть головы. Я измерил шагами длину плах, и нашел, что ширина вдвое их длинны.
Его Царское Величество с известным Александром (здесь Меншиков) общество которого он наиболее любит, приезжал туда в карете, и, проехав чрез ужасную площадь, остановился неподалеку от неё, на том месте, где 30 осужденных поплатились головою за свой преступный заговор.
Между тем злополучная толпа осужденных наполнила вышеозначенную площадь. Тогда Царь пошел туда, для того, чтобы при нем были казнены те, которые в отсутствие его составили святотатственный замысел на столь беззаконное преступление.
Между тем писарь, становясь в разных местах площади на лавку, которую подставлял ему солдат, читал во всеуслышание собравшемуся народу приговор на мятежников, чтобы придать большую известность безмерности их преступления и справедливости, определенной им за оное, казни.
Народ молчал, и палач начал трагедию. Несчастные должны были соблюдать известный порядок: они шли на казнь поочередно: на лицах их не видно было ни печали, ни ужаса предстоящей смерти.
Одного из них провожала до самой плахи жена с детьми, испуская пронзительные вопли. Прежде чем положить на плаху голову, отдал он на память жене и милым детям, горько плакавшим, перчатки и платок, который ему оставили.
Другой, подойдя по очереди к плахе, сетовал, что должен безвинно умереть. Царь, находившийся от него только на один шаг расстояния, отвечал: "Умирай, несчастный! А если ты невинен, пусть вина, за пролитие твоей крови, падет на меня".
Кроме Царя и выше упомянутого Александра, присутствовали еще некоторые из московских вельмож. Одному из них Царь сказал, чтобы и он взялся за топор; а как тот ответил, что он не имеет достаточной для этого смелости, то Царь попрекнул его дураком.
По окончании расправы, Его Царское Величество изволил ужинать у генерала Гордона, но не был весел и очень распространялся о злобе и упрямстве преступников, с негодованием рассказывая генералу Гордону и присутствовавшим московским вельможам о закоренелости одного из осужденных, который в минуту, как лечь на плаху, осмелился сказать Царю, стоявшему, вероятно, слишком близко к плахе: "Посторонись, Государь! Это я должен здесь лечь".
Из 150 человек только трое, сознаваясь в преступлении государственной измене, просили Его Царское Величество, в присутствии которого давали свое показание, о прощении, а потому Государь освободил их от смертной казни и простил им их преступление, так как они оказали себя достойными Царской милости.
На следующий день назначена была новая расправа, на которую Царь приглашал генерала Гордона, так как он желал казнить преступников новым, еще неизвестным его народу, способом, не топором, а мечом. В тот же вечер, многократно упомянутый мною Александр ездил в карете на все перекрестки города и часто показывал обнаженный меч, давая тем знать, с каким нетерпением ожидает он кровавой трагедии следующего дня.
Поймали, прежде чем совершенно стемнело, какого-то русского разбойника, с 18 человеками из его шайки, и посадили в темницу.