Военная неуспеваемость
– Есть сейчасв России какие-то преференции для коренных малочисленных народов при поступлении в вузы?
– Всероссийских льгот нет. Есть небольшая поддержка от администрации Таймыра. Детям из малообеспеченных семей раз в год оплачивают дорогу до университета и обратно и еще выплачивают "северную" стипендию в 1500 рублей. В основном, все наши семьи малообеспеченные – в посёлке разбогатеть не на чем.
– Институт вы выбрали неслучайно?
– Я училась в педагогическом университете имени А. И. Герцена в Санкт-Петербурге, в Институте народов Севера. Я была довольно патриотично настроена в отношении своего народа, потому что выросла в "сильной" коренной семье. У меня был план получить образование в области родного языка и литературы вернуться на Таймыр поднимать свой народ. Но уже на первом курсе я разочаровалась в уровне образования в Институте народов Севера. Преподавательница долганского знала язык хуже меня и моей одногруппницы. Остальные предметы тоже были не на высоте. Часто на парах мы просто сидели и переписывали учебники. Тем не менее я держалась за эту учебу.
Потом началась СВО.
Комиссия приняла решение отчислить меня, официально за неуспеваемость, хотя "хвостов" у меня не было.
Те, кто мог бы прикрыться аполитичностью и сохранить нейтралитет, как, например, моя мама, вынуждены перейти на сторону большинства, чтобы не стать изгоем. Представьте, что вы живете в поселке в 300 человек посреди голой тундры буквально на краю землю. Стать врагом своим односельчанам самоубийственно. У нашего народа абсолютно коллективное мышление: если большинство что-то решило, то ты просто не можешь сделать в сторону ни шага.
– Получается, вы теряете часть связей со своим народом и даже семьёй?
– Конечно, это сильно влияет на наши отношения. Я стараюсь соблюдать баланс, чтобы и себе на горло не наступать, и семью не потерять.
– Вы хотели выучиться и работать на благо своего народа, а получается, что обстоятельства забросили далеко от народа и физически и ментально.
– Да, но я продолжаю работать с моим родным языком и могу быть полезной моему народу. Даже больше, чем если бы я была сейчас на Таймыре.
Из книги "И мерзлота тает"
А если показать правду, как живется людям на Таймыре. Продукты в три раза дороже, чем на Большой Земле. Из врачей один фельдшер на всю тундру. Из работы: администрация, ЖКХ, школа-началка, садик, клуб, кочегарка, дизель. Сорок рабочих мест на триста пятьдесят жителей Попигая. В Хатанге нововведение: под предлогом борьбы с коррупцией увольняют родственников сельских начальников. Так ведь в коренном поселке мы все приходимся друг другу родней. Теперь сестра директора школы не может работать посудомойкой.
"И мерзлота тает"
– Как вы решили начать писать свою книгу?
– Меня подтолкнул партнер, он настоял, чтобы я начала писать на долганском хотя бы короткие зарисовки. Но когда я засела за письмо, множество моих тундренных и поселковых историй стали складываться в общую историю. Я пишу в жанре автофикшен. В коренной литературе есть рассказы в духе воспоминаний об ушедшем детстве. Это обычно очень сентиментальные и легкие истории, часто написанные для детей. У меня была другая писательская задача. Мне важно было написать произведение на серьезном уровне: в крупном жанре, на богатом литературном языке, с детальной прорисованностью. Я хотела запечатлеть нашу жизнь в тундре, передав все чувства и ощущения, отношения с природой, оленями, духами. Я подробно пишу о промысле, быте, всей традиционной атрибутике. Я согласовывала с родственниками все до мелочей: длину веревок и сетей в шагах для подледной рыбалки, высоту полета косяка на охоте на гусей, все манипуляции с вызволением снегохода из полыньи.
– Родственники читали книгу?
– Да, но адаптированную версию.
– Почему?
– Я хотела донести до соплеменников другую точку зрения, хотела объяснить им, кого они поддерживают, хотела показать, что происходит на нашей земле из-за их поддержки режима или безропотного молчания. Но я долго думала отправлять на Таймыр полную версию или с купюрами.
Решение приняла после того, как прочитала бабушке главу о глобальном потеплении, таянии вечной мерзлоты и стихийных пожарах в Сибири, которые власти не тушат. Бабушка очень сильно возмутилась. Она не поверила, что правительство не выделяет достаточное количество вертолётов для тушения пожаров, а, наоборот, сокращает пожарные расчеты. Бабушка уверена, что невозможно, чтобы власть так обращалась со своими народами. Если даже такие объективные темы не проходят, то как можно говорить о постколониальности, критике власти, разрушении традиционного образа жизни? Сейчас люди на Таймыре не готовы читать мой роман в полной версии. Я не хочу быть для них врагом, который уехал из страны и из-за границы пытается им что-то диктовать. Это большая боль для меня, ведь я писала книгу, чтобы установить диалог с моим народом – о ситуации в стране, о том, что происходит с долганами, с оленеводством, с языком. Мне приходится заниматься самоцензурой, чтобы не потерять свой народ и семью.
Родные читали адаптированную версию и, говорят, даже плакали, книга пробудила в них воспоминания о их собственном детства. Но даже тут они нашли, к чему придраться. Я пишу про то, что привычки нганасан отличаются от наших: долганы подходят к оленной упряжи справа, а нганасаны – слева, мы чистим рыбу, держа за хвост, а нганасаны – за голову, у нас не принято протягивать руку в рукавице, а нганасаны здороваются, не снимая рукавиц. Даже на такой безобидный пассаж мне сказали, что я написала очень грубые вещи и люди на такое обидятся. Но меня радует, что есть всё-таки молодые долганы, которые прочитали полную версию в моём инстаграме и поддержали меня.
– Насколько я знаю, вы ещё создаёте сайт по долганскому языку?
– Я собираю корпус долганских текстов, записываю нарративы моих сородичей, расшифровываю их, перевожу, делаю морфологическую разметку. Это форма сохранения языка. Кроме того, корпус текстов создаётся для того, чтобы создать автоматический переводчик с долганского языка на русский. Это и есть моя работа по сохранению языка.
– Долганы хотят всё больше походить на русских?
– Европеоидная внешность считается красивее и престижнее азиатской. Это ощущается хотя бы по телевидению. Люди с азиатской внешностью или не представлены, или выставляются в маргинальном и криминальном свете. В школе твои же соплеменники предпочтут русскую голубоглазую девочку. Эта внешность считается более статусной. Среди коренных народов сейчас очень распространена операция на веках, зрительно увеличивающая глаза. Люди идут на это, чтобы больше соответствовать запросам общества. Это способ не быть другим, не быть угнетённым. Мы хоть и живем далеко на Севере, бывая в больших городах, периодически сталкиваемся с национализмом.
Из книги "И мерзлота тает"
Но самое чудовищное насилие над людьми и землей учинили на родовых угодьях норильских долган. На костях сотни тысяч заключенных ГУЛАГа вырос никелевый комбинат. Добыча разворотила и закоптила тундру. Через тридцать лет работы комбината у верхних долган погибло все домашнее поголовье. Лишившись оленей, авамские долганы и нганасаны стали кормиться рекой. Недавний разлив нефти отравил авамцам воды Пясины. Река опустела. Это бедствие Хатангскую тундру не коснулось. Но и на долю нижних долган выпало немало бед.
– На Таймыре работает такая крупная компания, как "Норильский никель". Долганы получают он добытчиков какую-то помощь?
– Добывающие компании бросают коренным какие-то кости. Например, на день оленевода "Норильский никель" предоставляет призы: генератор, мотор для лодки. Еще в этом году нашей кочующей старейшине единоразово выплатили 100 тысяч рублей – за сохранение традиционного образа жизни.
"Норильский никель" ведет разработку на территории верхних долган. Люди болеют, рыба отравлена, дикий олень уходит – через земли верхних долган дикий должен идти к нам, но теперь он меняет свои пути. Я считаю, что верхние долганы потеряли оленеводство так рано из-за работы норильского комбината и ухудшения экологии еще в советское время.
Процесс разрушения традиционного образа жизни начался с приходом советской власти. Шел он медленно, например, наши оленеводы сопротивлялись коллективизации, поэтому она закончилась позже, чем в других местах – только в 1940-м году. Развал Советского Союза и роспуск оленных совхозов ускорили этот процесс. Его можно сравнить со снежным комом, катящимся с горы. Сейчас он набрал максимальную скорость и массу – поэтому перемены так разительны.
Из книги "И мерзлота тает"
С легкой руки советской политики оседлости и колхозного хозяйства мы потеряли нашу тундру. Ею завладевают новые хозяева – промышленники, не считающиеся ни с нами, ни с духами, ни с природой. Приходит конец эпохе долганских оленеводов, как пришел конец эре мамонтов. Но придет конец и времени промышленников. Нам бы только сохраниться до тойпоры как народ. Уж на что были могущественные Великая Римская империя и Монгольская империя Чингисхана. И те рухнули разбитые восставшими германскими племенами и китайскими крестьянами. Триста лет в тюрьме народов мы уже отбыли. Нам бы только не растаять в русских до слома этих застенков. Нам бы только дожить до той поры, когда тундра опять будет нашей.
