Происхождение гэльского языка — одна из самых странных загадок Ирландии. Она связана с другой, не менее парадоксальной — захватом Ирландии кельтами. Гэльский язык относится к кельтской языковой группе. Для кельтских языков материковой Европы и южной части Британии характерно то, что звук «кв», имевшийся в предковом индоевропейском языке, у них превратился в «п». Это так называемые p-кельтские языки.
Гэльский язык отличается уже тем, что «кв» у них превратился в «к». Это q-кельтский язык. Грамматика в целом кельтская: фраза начинается со сказуемого, инфинитива нет, времена получаются через изменение вспомогательного глагола, к которому стыкуется слово — по виду как существительное, а по факту — форма глагола, которой у нас нет. Не «ходил», а «был при хождении». И ещё у них спрягаются предлоги. В других кельтских языках всё вроде и похоже, но не совсем так. И, самое главное, народу-то гэльский не родной, а выученный, и даже ирландцы это знают. Как так?
Первым, кто соединил все разрозненные элементы ирландской псевдоисторической традиции, античные источники и сравнительный анализ диалектов и изменений гэльского языка в текстах рукописей, был Томас О'Райли — ирландский лингвист и историк, работавший в первой половине XX века. Завоевание острова кельтами он превратил из фольклорного ералаша в логичную конструкцию.
Итак, модель Томаса О'Райли:
- Первое появление кельтов — между VII и V веками до н.э. Это p-кельтские племена (о чём речь — в подписи к картинке на обложке). Их О'Райли называет кридани (русская традиционная транслитерация круитни) или придани, что точнее отражает произношение этого слова — выходцы с территории современной Шотландии. Они освоили Улад, то есть северо-восток Ирландии и впоследствии частично смешались с местным населением, а частично были вытеснены другими племенами мигрантов.
- Буилг либо эрин. Эта волна выбросила на берега Ирландии сразу пять племён. На север — уладов, на северо-восток даринов и робогдов, на восток - эбданов, на юг, в будущий Мунстер — ивернов. Вся эта псевдоэтнографическая терминология, разумеется, античная. Так проецируется на карту эволюции ирландского языка одна из «политических» карт Ирландии римского времени. Она моложе на половину тысячелетия, но если племена были, нужно их как-то называть, не по номерам же? К тому же, в первой половине XX века не упоминать античных авторов в работе по истории таких мохнатых времён было так же неприлично, как в Советском Союзе забыть процитировать дедушку Ленина или последний съзед КПСС. По крайней мере три названия аутентичные: эрин, фир-болг и улады. Они фигурируют в псеводоисторических трактатах самих ирландцев. Может быть, конечно, и наведённая информация под влиянием авторитетных латинян, однако в словаре Кормака IX века упомянут язык эрайн, который не взаимопонимаем с гэльским — вполне себе живой на тот момент, не с парой-тройкой седовласых носителей, впавших в маразм. Что об эрайне и прочих языках этой компании приезжих: с высочейшей долей вероятности, p-кельтские.
- Лагены — фир-домнан и гайони, III век до Новой эры. Оба термина — ирландские. Думнонов подтверждают и античные источники. Примечательно, что Думноны контролировали на юго-западе Британии разработки олова, а в Ирландии осели поближе к месторождениям медных руд — возможно, это «ползучая коллонизация» в интересах метрополии. С их приездом на острове распространяется художественное литьё из бронзы, колесницы и латенский стиль. Угадали: это — p-кельты, как и все британцы.
- Гойделы или гэлы, I век до новой эры. Они дали название языку, перекроили этнографическую карту, захватив западное побережье и вклинившись между лагенами и уладами. О'Райли называет этих мигрантов коннахтами, но Коннахт — определённо Коннова пятина, управляемая кланом потомков Конна Сто Битв. Это будет, но позже. Ещё одно племя гэлов — Эоганахты осело на крайнем юге, где укрепилось, подвинуло местных и возвысилось. Всю эту публику О'Райли относит к q-кельтам и ведёт отсчёт распространения гэльского языка с I века до новой эры. Откуда они такие необычные приехали, О'Райли не знал, но полагал, что из Британии (p-кельтской). Наверное, их там дразнили за неправильное произношение, они и эмигрировали (шутка).
Но хотелось бы увидеть какие-нибудь археологические находки, которые эту стройную картину подтвердят. Однако, в железном веке Ирландию населяли невидимки. Они сортировали мусор, выдёргивали гвозди во время сноса зданий, собирали цветной и чёрный металл, включая подковы и ухнали (гвоздики, которыми подкову прибивают к копыту лошади), сократили применение керамики, чтобы её не нашли потомки и не догадались, кто тут жил. Спасибо хоть за то, что фундаменты не разбирали и рвы не закапывали. И за речные клады тоже спасибо. Археологией подтверждается лишь то, что примерно в III веке на острове распространяется латенская культура. Это видно по изменению стиля декора, деталям вооружения, нововведениям в конном деле — удилам современного типа, и сомнений не вызывает.
О'Райли нигде не поясняет, что заставило его полагать, что понаехавшие кельты вели себя с коренным населением так же безобразно, как англичане и норманны в средние века: порабощали, сгоняли с земель, превращали в податное население и подвергали принудительной оккультурации (смене быта, языка и религии). Этому должны бы соответствовать следы пожаров и разорения в культурном слое поселений, санитарные захоронения на месте битв (как мы уже знаем, трофейная команда никакого оружия на поле боя не оставит). На чужой земле кельты должны были сохранить и свои привычки — некие укреплённые жилища и компактные поселения оккупантов. Так вот, ничего даже отдалённо похожего на постройки континентальных и даже британских кельтов, в Ирландии нет, всё как было при бабушке. С обычными кладбищами, на которых лежат покойники с признаками насильственной смерти, тоже всё плохо, как и с кладбищами от VIII века до н.э. и вплоть до принятия христианства. Кельты очень любили кладбища, пышные похороны и много инвентаря в могилах. В Ирландии большинство тел сжигали, а трупоположения вообще без подарков и даже без гроба, хорошо, если мертвеца во что-то заворачивали — речь о ненарушенных могилах, а таких большинство (что там вору искать, кроме самого покойника?). И, наконец, в Ирландии, судя по ДНК, до сих пор не найден ни один почивший в Бозе галл. Британцев и их прямых потомков немного имеется. В Британии — те же уши, вид сбоку: в колесничных погребениях кельтского типа покоились местные жители, а не какие-то знатные оккупанты.
Таким образом, очень похоже, что кельтология ХХ века попала в плен к нарративу — душещипательному и духоподъёмному рассказу, как оно должно быть и как к этому надо относиться. Не как могло быть, а как непременно было. В истории без источников истина зарыта там, где сходятся палеоэтнология, лингвистика, археология и генетика. Вторичные источники подтвердят, но никогда не опровергнут такой вывод, они нарративны. Сам О'Райли пребывал в добросовестном заблуждении. Среди серьёзных учёных его позиция не находит сторонников уже лет семьдесят и её даже критиковать перестали — с точки зрения науки вторжения кельтов не было. Точка зрения диванных историков понятна и ожидаема: «ВыВсёВрёти». История с точки зрения политиков непредсказуема: какая требуется, ту и слепят. Им нужен нарратив. Круг замкнулся. Наука отдельно, принятие обществом собственной истории — само по себе.
То, что кельты массово не переезжали в Ирландию, логично: носители латенской культуры стремились захватить территорию в плодородных регионах с богатым населением, где было удобно, приятно и цивиллизованно жить. Это Франция, Балканы, Малая Азия, Испания, Апенинский полуостров. Сирийцы почему-то не просятся в Якутию и Гренландию, а в Германии им интересно. Острова в холодном море, где урожай собирают не каждый год и живут недружелюбные люди, кельтам совсем не нравились. Зато недружелюбным людям очень нравилось всё, что кельты продают и умеют изготовить на месте. Это не захват, а ползучее распространение моды. Появление латенской материальной культуры в Ирландии — явление того же порядка, что и массовое помешательство на коптских сосудах в обливной лазурной глазури в первые века после принятия христианства. В VI веке в каждом ирландском доме, похоже, такой был. И при этом ни один египтянин не ступил на ирландский берег, только перекупщики, и ни один ирландец не выучил коптский. Кто-то возил, зарабатывал на этом, и ладушки. В случае латенского стиля, его освоили и воспроизвели местные мастера, а кузнецы и рудознатцы, плавившие болотную руду, приехали и натурализовались сами, их не притесняли и даже помогали им, потому что статус мастера не привязан к родству и территории.
С точки зрения этнографии, смена языка никогда не бывает вызвана внедрением в общество немногочисленных иностранцев, даже имеющих высокий статус и вооружённых до зубов. Дети такого большого человека двуязычны, внуки переходят на язык местного населения. Всё заканчивается меньше, чем за сто лет. Бывает корпоративное двуязычие, когда некая общественная страта определяет себя через отдельный язык, непонятный большинству. Он может использоваться в быту либо для делового общения. Это может быть как иностранный язык, например, французский у русского дворянства, так и выдуманный (афеня у скобарей). Но эти явления никогда не охватывают всё население. Язык, как живой организм, всегда переваривает «пришельца», если к иному не прилагали специальные усилия.
Желания самих иммигрантов для этого мало. Если даже какое-то племя занимает на чужой территории господствующее положение, но составляет национальное меньшинство, судьба языка предрешена: он будет утрачен. У норманнов уложилось в столетие, у франков — в триста лет, но и они признали официальным языком королевства вульгарную латынь достаточно быстро. Дольше всего продержалась норманнская знать в Англии и Шотландии, но и там понаехавшим пришлось заговорить на языке подданных, как только исчезли основания считать себя иностранцами (королевская династия лишилась владений на континенте).
Бывает ли так, чтобы завоеватели переучили покорённый народ, принудили говорить на другом языке? Бывало такое. Либо в результате перехвата (подкупа) элит, как произошло в Британии, Галлии, Иберии, Дакии, а уже в Новое время — в Латинской Америке, либо в результате лингвоцида — государственной политики по уничтожению языка коренного населения. Это делали с ирландцами англичане. Это делают сейчас французы с гасконцами, окситанцами и савойярами. Это удалось во франкистской Испании с романскими языками севера и было в шаге от успеха с языком басков. Урбанизация и связность империи этому сильно способствует. Но всегда смена языка коренного населения — решение, принятое государством и последующая цепочка мероприятий, не просто приказ руководства, который все построились и исполнили. Либо пряники должны быть очень сладкими и параллельно закрыты все социальные лифты для носителей местного языка, либо репрессии очень жестокими. И, повторюсь, это усилия государственного аппарата, включающего и аппарат принуждения. По-другому никак. У кельтов никогда не было никакого государства. Не только у островных, но и у живших на материке.
Сейчас не вызывает сомнений то, что гэльский язык был выучен населением. До этого в Ирландии говорили на другом, скорее всего, тоже индоевропейском, родственном кельтским языкам, но не вполне кельтским. Признаётся как факт, что параллельно с гэльским в Ирландии функционировало несколько языков. Почему вдруг в эпоху железа лингвистическая картина настолько осложнилась? Причина может быть в том, что на границе эпохи бронзы и раннего железа в Ирландии произошёл коллапс экономики: возрастает роль скотоводства, площадь пашни сокращается, население оставляет обжитые места, по-русски говоря, оно вымирает, и народ как никогда заинтересован в импорте, потому что производство всех потребностей уже не покрывает. На остров хлынули торговцы. Купцов много, они обживаются. Но купец - «зелёная собака», а дети его - «зелёные люди», неполноправные на земле своего клана, хотя и признанные роднёй. А если рядом живут потомки такого же заморского гостя? Резонно полагать, что между собой им вполне удобно общаться и на языке отцов, особенно, когда обсуждают дела. Они себя считают белгами, думнонами, кридани — не так унизительно, как быть своим из милости и терпеть пренебрежительное отношение ото всякой швали (люди-то зажиточные). По обычаям, привычкам и представлениям о добре и зле они ничем не отличаются от местных. В частности, проблему безземелья и неполноправия решают просто — захватом пустующей земли. То же касается пришлых мастеров, работавших с железом — это импортная технология, которую профессиональная консорция едва ли согласится упустить, но её подкупают, в том числе через браки и усыновления, и появляются местные кузнецы, которые поддерживают языковую традицию учителей; они двуязычны. Между собой двуязычные кузнецы тоже говорят на своём языке и передают его детям.
В этой многоязычной среде хорошо иметь лингва франка — равно чужой, чтоб не обидно, и всем понятный. Язык коренного населения на эту роль не подходит, потому что потомков «пришлых» по отдельности немного, а суммарно уже большинство, и они помнят, как их унижали. Почему этим консенсусным языком оказался gaelig, едва ли мы когда-то узнаем. Возможно его выбрали потому, что на нём говорили кузнецы, поэты, а затем и хранители закона — люди статусных профессий, сохранявшие и целенаправленно поддерживавшие родственные связи внутри своих корпораций за пределами кланов вплоть до средних веков. Язык был престижен и возвышал над окружающими. На нём рассказывали истории и слагали песни. Он вроде бы не принадлежал никакому племени, был равноудалённым и общим. В какой-то момент оказалось, что его знают все.
Без постоянной подпитки из собственной языковой среды язык носителей-экспатов и их потомков становится архаичным, ветшает и напитывается «местными специалитетами», меняет фонетический строй. Не верите? Послушайте дорик, диалект шотландского. Ничего не поняли? Вы не одни такие. Шотландцы прислушиваются и просят говорить медленно. Англичанам это не помогает.
Исконный, протокельтский язык коренного населения не справился с гэльским и стал его жертвой, но по-прежнему проступают наружу его контуры и в фонетическом строе (превращение индоевропейского «кв» в «к»), и в специфической грамматике, в целом вполне кельтской, но отличающейся от других языков этой группы. Гэльский, изначально язык корпорации, не был q-кельтским, он им стал в результате плотного взаимодействия с субстратным языком, имевшим такую особенность.
Восхождение гэльского языка было естественным, поэтому мирным, и уложилось в расчётные 300-400 лет. Мы просто недооцениваем значение субстрата в этом языке и ищем корни слишком далеко от самого дерева. И путает нас то, что субстрат по сути своей — застывшая стадия развития той же языковой группы. Но эрайн, кридани и условный язык поздней бронзы - не единственные древние пласты в гэльском. Кое что всплывает из глубин ещё более тёмных, из неолита и медного века. Но это — другая тема.