Когда власть принимала очередной грабительский закон, дедушка Иньху, старый крестьянин, всегда говорил:
— Слышал я, что голодные волки забегают в деревню только зимой, когда под снегом не могут найти еды. А что они и весной могут забегать — не подумал.
Бабушка На знала: если дед вспоминает про волков, значит, он сильно взволнован и успокоить его может только трубочка с опиумом. В доме со стародавних времён остались все принадлежности для курения: лампы, миски, разные железки, коробочки, даже валик под голову служил лет сто, не меньше. Лю Иньху перенял умение обращаться со всем этим от отца, тот от своего отца и так далее. Знал он, как приготовить хороший опий, какое масло нужно для лампы, из какого волокна скрутить фитилёк, умело обращался с иглой, когда разогревал, поворачивал и разминал опиумный шарик. Затем ловко запихивал его в крохотное отверстие трубки и понимал, как держать трубку над огнём, чтобы опиум правильно нагрелся и превратился в волшебный успокаивающий пар.
Лю Хань, младший внук дедушки Иньху, по молодости перепробовал всё: от вонючей дури, неизвестно с чем смешанной, до самой чистой кислоты по три тысячи баксов за грамм. Алкоголь пил вёдрами, таблетки глотал горстями, и ничего ему не нравилось, ни к чему он, слава Создателю, не привык. А курить — это не опасно, миллиард соотечественников дымит, и ничего с ними не происходит. И курят они сигаретки по две, максимум по десять юаней за пачку [1] — от одного взгляда на такую дешёвку можно сдохнуть. То ли дело «Джин Лонг» или «Панда» [2], которую, по слухам, Дэн Сяопин [3] называл своей последней любовью.
За вечер Лю выкурил уже три пачки. Окурки были разбросаны по всему кабинету. Часто он забывал их тушить, а может быть, не тушил специально, надеясь на пожар. Задохнуться или сгореть было нестрашно — под него копали спецслужбы: министерство общественной безопасности и министерство государственной безопасности. Этих псов запугать или купить невозможно, они ничего не боятся. Здесь ведь Китай, а не Европа или Россия. Были времена, когда силовики сидели тихо и не лезли к большим людям. С тех пор прошло четверть века, и высшая мера из кулуарной страшилки стала жестокой реальностью. Мэра Ма Сяндуна расстреляли всего за семь миллионов долларов, которые он проиграл за одну ночь в казино. Вернул бы он их государству: не было такой стройки в провинции Ляонин, где бы братец Сяндун не имел доли. Го Цзюцы отправили на тот свет за то, что он знал толк в акциях и других ценных бумагах. Подумаешь, обанкротил несколько банков, — они сами всё просрали, а на него повесили свои вонючие миллиарды. Ли Пейин и Чэнь Тунхай занимались оружием. Их обвинили в хищении ста миллионов, да ещё и в контрабанде. Никто даже не вспомнил, как тяжело приходилось оборонке в прошлом веке, как эти ребята находили деньги, инвесторов, поднимали заводы, развивали технологии. Нет сейчас такого танка или самолёта, над которым бы они не потрудились тогда. Что за сволочное время: работаешь не покладая рук на благо людей и боишься, как бы не прихватили тебя за яйца умники в погонах, которым лишь бы выслужиться.
И снова Лю Хань тянулся к пачке, прикуривал и, не докурив, ломал сигарету или тушил её об стол. Конечно, за те делишки, которыми он занимался последние двадцать — тридцать лет, по головке не погладят. Как говорится, разговор между рыбаком и рыбой всегда беспощаден: уж если кем заинтересуются в самых высоких инстанциях, то просто так не отцепятся. Хорошо, если дадут пожизненное или смертную казнь с отсрочкой приговора [4] — глядишь, за два года что-то изменится и как-нибудь удастся выкрутиться. Лю очень рассчитывал на свои прошлые заслуги, когда был депутатом в совещательном органе Сычуани и много сделал для экономики страны.
— Разве инвестиции в рудники Африки и Австралии, которые сейчас приносят хорошую прибыль, не моя заслуга? А кто развивал туризм в регионе, строил заводы, больницы, школы? Кого ЦК партии называл «товарищ Лю Хань, гордость нации»? Мне точно обеспечена поддержка экологов и зоозащитников, ведь именно я спас бамбуковые леса и заповедник панд в Чэнду. Именно я впервые в истории Китая предложил закон, запрещающий употребление собак в пищу. Закон не приняли, но прислушались и хотя бы вынесли официальное порицание кровавому фестивалю в Юйлине [5]. Не всякий миллиардер станет заниматься блохастыми дворнягами, не всякий. И не у каждого богатого человека такие замечательные дети: старший, Аньшень, — политик, работает в команде столичного мэра Лу Синя, средний, Сюэдун, — хирург, у него большая практика в Лондоне, младший, Тань, — талантливый музыкант, год назад в Москве получил вторую премию на конкурсе Чайковского. Жена, преданная Чен Сивэй, могла бы с утра до ночи любоваться собой и кататься по курортам. Но ей это никогда не нравилось, верой и правдой она служит «Красному Кресту». Счёту нет приютам и больницам для бедных, которым она помогла. «Чен Сивэй, госпожа» — так её называет стар и млад, потому что она всем друг, всем покровитель, для каждого у неё есть добрый взгляд, доброе слово и пара бумажек с изображением дедушки Мао [6], — Лю Хань перечислял вслух свои достижения и достоинства своих близких.
При этом он ни разу не вспомнил о том пути, который привёл его в топ-200 самых богатых людей Китая. Только адвокаты смели напоминать Лю Ханю про убийства, рэкет, торговлю оружием, наркотиками, организацию преступных группировок, притонов, изнасилования, организацию побегов из тюрем, крышевание нелегальных казино, взятки, контрабанду драгоценных камней, торговлю историческими ценностями, фондовые махинации, уход от налогов и бесконечные хищения государственных денег. Лю Хань посылал адвокатов на х…р, орал, что в девяностые благодаря ему подавили десятки народных бунтов, которые могли разрушить государственную систему, и что власть в память о его заслугах закроет на многое глаза. Адвокаты замолкали, а между собой шептались: «Он отмахивается лёгким пёрышком от раскалённого угля». И добавляли ещё тише: «Вряд ли он выпьет чарочку водки в честь Первого октября» [7]. Лю Хань не слушал адвокатов, курил «Панду» и верил в удачу.
Первые тёмные делишки он начал проворачивать ещё в школе. Отец, убеждённый коммунист, до самой смерти говорил ему: «Настоящий мужик должен отвечать за свои поступки. Дед всю жизнь крестьянствовал, я помогал ему, пока не появились большие дела. Ты, я вижу, не хочешь работать и очень любишь деньги. Да, за них ты купишь дом, но не уют, часы, но не время, врача, но не здоровье, кровь, но не жизнь. Кто с детства ворует иголки — вырастет, украдёт золото. Деньги богача — жизнь бедняка…»
Лю Хань ненавидел поговорки, но почитал отца, потому что боялся остаться без потомства и стать проклятием рода. Он и сейчас помнил каждое его слово, но ни за какие коврижки не хотел бы вернуться в нищету, в которой прошло его детство. Рис, лапша, сычуаньский соевый творог, сезонные овощи. Радость была, когда мать готовила яичницу с помидорами и свиную поджарку с побегами чеснока, а на десерт — сладкие пирожки. Вдоволь ели на праздник Весны [8], на Первое октября, в гостях, на свадьбах или поминках. Первой свадьбой, на которой побывал Лю Хань, стала свадьба его старшего брата Лю Цяна. Невесту братец нашёл в соседней деревне Чанцы. В памяти осталось, как девушку знакомили с родственниками жениха, те говорили благопожелания и дарили по 100–200 юаней, не больше. Женщины щупали талию невесты, поглаживали её по лицу и громко цокали языками — она всем очень понравилась: высокая, с белыми руками, длинными шелковистыми волосами, ярко-красными губками и чёрными миндалевидными глазами. Спустя десять лет, когда братья Лю вовсю бандитствовали, её убили конкуренты, а перед смертью долго насиловали и пытали. Лицо изуродовали до неузнаваемости: заживо выкололи глаза, отрезали уши, нос, губы, от передних зубов оставили осколки и пеньки. С особой жестокостью раскалённым прутом ей расплавили то место, откуда на свет появились племянник и племянница Лю Ханя. Эксперты сказали, что её мучили не меньше трёх суток и мучили так, что чёрные волосы стали белее снега и тоньше усиков бабочки. Братья нашли палачей и вырезали их вместе с семьями, даже домашних котов и собак выпотрошили, как кур, не говоря уже о людях.
Лю Хань полез в дальний ящик стола, где хранились семейные фотографии. Вот она, невестка, в день знакомства: на ней краповый кашемировый джемпер с вырезом-сердечком (джемпер целомудренно подчёркивал её высокую крепкую грудь), бёдра обтягивала сиреневая полосатая юбка-карандаш чуть выше колен, узкую талию выделял чёрный кожаный ремешок с крупной фигурной пряжкой, кажется, металлической. В конце альбома в одном файле лежали фото, сделанные криминалистами. Получить их было несложно: братья Лю хорошо знали местного начальника уголовного розыска, можно сказать, он был у них на прикорме. Лю Хань достал первую из фотографий, где крупным планом была заснята изуродованная голова невестки. Он ужаснулся, вспомнив ту жизнь, проклял то время и себя за то, что ввязался в эти страшные дела, и захотел смерти, но не тюрьмы, потому что смерть избавляла от позора. Ведь из-за поднятой журналистами шумихи подвиги братьев Лю стали достоянием всего Китая, и его дорогой Цян неделю назад застрелился, не пережив огласки. Плевать на полтора миллиарда людей, главное, дети, которые узнали об отце то, о чём лишь догадывались, о чём им нашёптывали враги. Но никто из них не рискнул сказать прямо, как на самом деле Лю Хань, гордость нации, пробивался наверх. И дьявол его знает, с чего началась история простого деревенского паренька, который захотел выбраться из бедности и покорить мир.
— Чёрт, чёрт, чёрт! — ругался Лю Хань и курил сигарету за сигаретой. — Где я свернул не туда? Может быть, одобряя деньги, которые я приносил, мать сбила меня с праведного пути, сглазила, отравила своей любовью и мягкостью? Так ведь матери давно нет, а я день ото дня становлюсь только хуже. Конечно, я хотел большего, чем научиться управлять трактором или стать председателем колхоза. Без алмазного сверла, как говорится, фарфор не просверлишь, вот и пришлось пробивать дорогу кулаками и пулями. Можно подумать, я один такой! Просто мне повезло, я очень сильный, я избранный! Разве люди не сравнивали меня с Лэй Фэном? [9] Разве я хоть кому-нибудь отказал в помощи? Только в отличие от политиканов и святош, я помогал не лозунгами и призывами, а делами. Всякое дело требует сил и денег, я делился и тем и другим, благодарности не ждал и тех, кому помог, в должники не записывал…
Лю вернул страшное фото невестки на место и открыл альбом с начала. Лица матери, отца, деда и бабки напоминали скорлупу грецкого ореха: такие же сухие, с застывшими, будто окаменевшими, морщинами, потемневшей от солнца кожей и выцветшими глазами. Ни улыбки, ни других эмоций — во взглядах лишь вековое терпение крестьян, привыкших к тяжёлому труду и нескончаемой беспросветной бедности, без намёков на другую, хотя бы чуть более зажиточную жизнь. Лю Ханя утешало, что мать с отцом не узнают о его позоре: они покинули эту юдоль скорби навсегда, и вряд ли Создатель захочет показать им ужасные дела их сыновей. Дети, наверное, рано или поздно поймут, как нелегко отцу досталось богатство, и простят. Ведь всё, что у них есть, появилось только благодаря его высокому положению. Жена — святая женщина, она даже мысленно не осудит мужа. Может, тогда и не стоит умирать?
Лю Хань курил и курил. Он уже отравился собственным дымом, задыхался и кашлял. Достаточно было открыть окна или включить вытяжку, чтобы никотиновый смог развеялся, но нет, хозяин кабинета утратил связь с реальностью и блуждал по тем мирам, которые оживают лишь во сне или в часы страшной тоски и печали. Из настоящего он пытался проникнуть в будущее, а наткнувшись на пустоту, он бежал в прошлое в надежде зацепиться за что-нибудь хорошее там и в этом обрести смысл и надежду. Фотоальбом был в помощь. На седьмой странице Лю Хань увидел маленький прямоугольник с изображением одноклассницы. «Как её зовут?.. Как её зовут?.. Я же любил её, кажется… Как её зовут?» — пытался вспомнить Лю Хань и вспомнил: девочку звали Жасмин Ли. От остальных учениц она отличалась белыми волосами — редкой генетической аномалией, превратившей её в изгоя среди девчонок, которые завидовали таким волосам и сторонились её, и в принцессу среди мальчиков, ведь даже те, кто был постарше, оказывали ей королевские почести и каждый хотел стать её избранником.
Лю Хань не рассчитывал на ответное чувство, он мечтал хотя бы посидеть рядом с Жасмин Ли. Однажды мечта исполнилась, но при этом произошло самое ужасное, что может произойти в случае, когда хочешь произвести на девочку впечатление, но вместо этого позоришься как никогда в жизни. Сначала Лю Хань не смог ответить на простой вопрос учительницы о дробях, хотя в математике всегда был отличником. Потом парнишка, который сидел сзади, бросил ему на голову жука. Почувствовав шевеление в волосах, Лю Хань подпрыгнул на месте и попытался сбросить насекомое. От страха он не мог нащупать невидимого врага, а жук, тоже почувствовав опасность, начал кусаться. Хохотали все, учительница от смеха прослезилась, сняла очки в золотой оправе и присела, чтобы успокоиться и привести лицо в порядок. Конечно, развеселилась и несравненная красавица Жасмин Ли. Лю Хань, не спрашивая разрешения, вылетел из класса, вскочил на велосипед и умчался далеко-далеко в колхозные поля. Он так яростно крутил педали, что цепь слетала раз десять. Наконец, силы иссякли. Малыш Хань, как его в шутку называли домашние, хотя ему уже исполнилось десять лет, лёг на землю и начал колотить по ней руками и ногами, словно земля была виновата в случившемся. Остыв, Лю Хань начал размышлять, как вернуть себе авторитет среди мальчишек и заодно доказать заносчивой блондинке (хотя Жасмин Ли вовсе не была высокомерной), что он настоящий мужчина. Можно побить одноклассника у неё на глазах. Правда, дурачка и слабака Чжана Сюэдуна кто только не бил, и невелика честь дать ему по шее. Тем более, кулаки Лю Ханя, благодаря урокам кунг-фу от дедушки, ломали тонкие доски и легко могли разбить чей-то нос. А если пригласить красотку на танец? В школе скоро будет праздник в честь Первого октября, а любой праздник всегда заканчивается дискотекой, причём не только для юношей и девушек, но и тех, кто поменьше. Однако этот вариант отпал сам собой, когда Лю Хань вспомнил свой гардероб, состоявший только из обносков старшего брата. Они прикрывали наготу, спасали от холода, в них можно было тренироваться и тусоваться с пацанами. Старые вещи подходили для рыбалки, помощи взрослым в уборке урожая или ремонте сарая, в них можно было заявиться в клуб и посмотреть кино, в них можно было пойти куда угодно, кроме свидания с самой прекрасной девочкой на свете, такой ухоженной и нарядной. Она даже красила ногти светло-розовым лаком и подводила губы красной помадой, хотя учительница строго запрещала маникюр и макияж. А ещё она брызгалась духами с запахом свежей малины или клубники — кто там разберёт, из чего состоит этот аромат. Так как других вариантов на ум не приходило, Лю Хань разозлился, расплакался и решил бросить школу. Утром он сказал матери, что у него болит живот, и она разрешила ему проваляться в постели до вечера. На следующий день он собрался, вышел из дома и целый день проболтался на реке, благо осень стояла тёплая, без дождей, а кукурузы было сколько хочешь. Домой он вернулся отдохнувшим и сравнительно сытым. На третий день Лю Хань увязался за отцом в соседнюю деревню. Отец поехал за книгами в маленький книжный магазин, и Лю придумал, что ему нужны особые учебники по китайскому и математике. Вернулись они к пяти вечера, и буквально через десять минут в дверь постучали. Лю Хань побежал открывать и нос к носу столкнулся с Жасмин Ли. Она была обворожительна в синих джинсах, красной рубашке и лёгкой розовой курточке, расшитой яркими цветами. Она объяснила своё появление так: учительница, обеспокоенная долгим отсутствием Лю Ханя, предложила кому-нибудь из одноклассников навестить его и выяснить, почему он не ходит на уроки. Помочь вызвались Жасмин Ли и тот дурачок, который устроил переполох с жуком. По дороге глупыш, к счастью, отстал, и теперь они могут спокойно поговорить без него. Лю Хань от неожиданной встречи потерял дар речи. Выручил отец, пригласив девочку к столу. Она согласилась и в беседе со взрослым человеком была, что называется, на высоте. Лю только диву давался, какой умницей оказалась его ненаглядная. Он думал: «Жаба мечтает отведать лебяжьего мяса», то есть такой увалень, как он, надеется на взаимность прекрасной девочки: красивой, умной, воспитанной, из обеспеченной семьи, где не скупятся на одежду, есть своя машина и, как наболтала сама Жасмин, каждый год ездят в Европу. В этом году они были во Франции. В подтверждение своих слов Жасмин вытащила из портфеля кучу иностранных ручек и одну из них подарила Лю Ханю.
— Где же, где же та ручка? На ней были какие-то латинские буквы, — Лю Хань перерыл весь кабинет и ещё две комнаты, где хранил всякую всячину: от первых школьных тетрадей, книг, рисунков до маленьких элегантных шкатулок из-под часов и громадных коробок от бытовой техники.
Сигарета, вторая, третья, и вот, наконец, она — та самая ручка: шесть граней, прозрачный затёртый корпус, синий обгрызенный колпачок, такая же синяя, тоже вся жёваная-пережёваная затычка сзади, стержень куда-то делся, и вот те самые буквы: 'B', 'I', 'С'.
Лю Хань знал о компании Bic не понаслышке, он имел с ними дело в начале нулевых, но сейчас его занимало другое: что же стало с Жасмин Ли? Помнится, после школы она собиралась поступать в институт, в эту, как её, чёрт подери, в Шанхайскую театральную академию… И, наверное, поступила — с такими-то данными… Вичат [10] по запросу выдал кучу фоток, и ни на одной из них не было никого даже близко похожего на красавицу Ли. В былые времена Лю Хань набрал бы кому-нибудь из своих знакомых сыскарей, и те вмиг бы предоставили досье. Сейчас звонки прослушивались, и лезть на рожон из-за дел сорокалетней давности не следовало. Лю Ханю даже не пришло в голову, что Жасмин Ли, как и ему, уже пятьдесят один, и в таком возрасте она вряд ли сохранила сходство с той девочкой. Одна мысль его будоражила: Ли не вертихвостка, не фифа какая-нибудь, она пришла к нему домой по собственному желанию, весело и с удовольствием болтала с отцом, она подарила ручку… Значит, он нравился ей. И он сам дурак, что проглотил язык, как говорится, и несколько лет, уже познав женщин, не смел приблизиться к земной богине с белыми волосами по имени Жасмин Ли. Ответь он тогда на её любезность, пригласи на танцы — всё было бы по-другому и тогда, и сейчас. «Эх, как говорил дедушка Иньху, было бы — да бы мешает».
* * *
Никто не сомневался в блестящем будущем Чжоу Юнкана. Мужчины из его семьи почти сто лет подряд становились военными, чиновниками, полицейскими. Из поколения в поколение передавались выправка, умение подчинять и подчиняться, сговорчивость когда надо и, наоборот, верность принципам. С благородными женщинами Чжоу были галантными кавалерами, с женщинами для утех превращались в отчаянных кутил. Им в равной степени можно было доверить управление страной и приготовление чая — в любых делах были осторожны, проявляли ответственность и следовали традициям.
Пока Лю Хань мечтал, Чжоу Юнкан действовал. Никто в классе ещё не решался всерьёз ухаживать за девчонками, а Юнкан смело брал портфель Жасмин Ли и провожал её до дома, не стыдясь, что их могут увидеть ребята или взрослые. Лю Ханю говорили: «Твоя вертихвостка Ли больше одна не ходит». Он не верил и отвешивал говорившему хорошую затрещину. Мальчишкам быстро надоело получать оплеухи, и они оставили в покое сладкую парочку и того, кому отношения Юнкана и Ли были не безразличны.
Как-то по весне, когда кругом цвела сирень, на каждой ветке пели свои свадебные песенки птички, облака поднимались высоко, становились лёгкими, прозрачными и больше не загораживали солнце, Лю Хань, презирая себя за трусость, задыхаясь от ревности и страха быть увиденным, проследил, как Чжоу Юнкан провожает Снежинку Ли. Парочка не стеснялась весело болтать, держаться за руки и даже на прощанье тыкаться носами в щёки, изображая поцелуй. Ну и как тут поступить, когда всё понятно? Как, как — отомстить! А что нужно сделать с врагом, чтобы он навсегда отстал от девочки, а она забыла о его существовании? Лю Хань, заикаясь и краснея, намёками спросил об этом у деда. Дедушка Иньху к тому времени совсем ослабел и не понял, о чём его спрашивает внук. Мать на вопрос «как отогнать мальчика от девочки, которая нравится» ответила: «Рано тебе ещё об этом думать, займись учёбой, помоги отцу». С отцом, строгим и помешанным на политике, говорить на такие темы было себе дороже — вместо ответа он наверняка придумает сто поручений, и времени на мечты и планы не останется. Пришлось довольствоваться малым — как можно чаще держать подарок Ли в руках, раздумывая, что могут означать буквы 'B', 'I', 'С'.
Месть удалась спустя год. Друзья, совершенно ни к чему, рассказали Лю Ханю, будто Чжоу Юнкан хвастался, что бывает в гостях у Жасмин Ли и они в обнимку на диване смотрят видик. Ребята забыли об увлечённости своего товарища этой девочкой и были очень удивлены, когда на них посыпались ругательства.
— Вы что такое болтаете, придурки, — ломающимся голосом бухтел Хань, — такого не может быть, чтобы этого воображалу Юнкана пускали в порядочный дом. Я не верю вам и не хочу больше слушать всякие глупости. Противно после такого смотреть на ваши рожи.
Пацаны пожали плечами и объяснили:
— Мы думали, ты давным-давно забыл о принцессе. Ну, извини.
— Я забыл, — Лю Ханя застали врасплох, и он начал отпираться, — забыл, но не хочу, чтобы при мне говорили гадости. Так нельзя, чтобы парень обнимался с девчонкой у неё дома, как будто он жених, а она невеста.
С Лю Ханем спорить не стали, благо скоро начиналась тренировка по футболу, и куда интересней было поговорить о спорте, чем о ерунде.
Через два дня Чжоу Юнкан после урока китайского подошёл к учительнице и заявил, что у него пропали ключи от дома и кошелёк с деньгами. Юнкан очень нервничал. Он считал себя идеальным, без недостатков, а значит, не способным что-либо потерять. А теперь он понимал, как над ним будут смеяться в школе и дома. Ещё бы: Чжоу Юнкан, один из первых учеников, чистюля, богатенький, вдруг оказался растеряшкой, типа малыша из детского сада — ха-ха, позор, презрение! Потерю искали до вечера. Вечером, когда Чжоу Юнкан с ужасом осознал, что он останется ни с чем, он не придумал ничего лучшего, как обвинить одноклассников в воровстве. Назревал конфликт, но учительница сказала:
— Чжоу Юнкан, твои деньги, безусловно, могут быть лакомым кусочком, а вот зачем кому-то твои ключи? Вспомни ещё раз: по дороге в школу ничего не приключилось?
И Чжоу Юнкану под пристальным взглядом взрослого человека пришлось сознаться: он хотел наломать сирени, залез на высокий камень, с которого можно было дотянуться до веток попышнее, и упал.
— Вот, — учительница подняла вверх указательный палец, — пойдёмте все вместе и посмотрим, нет ли вещей Юнкана на том месте.
И весь класс во главе с ней пошёл туда, где Юнкан пытался нарвать букет. Увы, ни ключей, ни кошелька там не было. Чжоу оставалось опустить голову и признать себя болваном, не способным уберечь ценные вещи.
Лю Хань торжествовал: наконец-то его соперник уничтожен. Он думал, что об этом будут долго помнить в школе и дома тоже по головке не погладят за расхлябанность. На самом деле, Лю Хань утром видел Юнкана возле сирени, потому что шёл — не специально, а как обычно — по той же улице. Он понимал, для кого предназначены цветы. И проходя мимо кустов, нашёл на земле ключницу и маленький кошелёк и решил не возвращать их. А чтобы не подумали, будто он вор, Лю Хань бросил всё в ближайший колодец, на дне которого вряд ли эти вещи когда-нибудь обнаружат.
Эгоизм Лю Ханя рос вместе с ним и давал всё новые и новые побеги: зависть, мстительность, жестокость, бесчестность. Человек, зацикленный на себе, не может жить без врагов. И для Лю Ханя таким врагом стал отличник и красавец Чжоу Юнкан. Обидно, что ненависть и презрение сами по себе неспособны навредить тому, на кого они направлены. Наоборот, вредят они той душе и тому сердцу, что их питают. Чжоу Юнкан в пятнадцать лет думал о карьере в юстиции. Лю Хань в том же возрасте собрал парней покрепче и вместе с ними занялся грабежом, воровством, мелким рэкетом (трясли таких же подростков и юношей послабее). Они не брезговали спекуляцией шмотками, техникой, потихоньку приторговывали дурью. Благо рядом с их большой деревней было много городков, и власть в конце восьмидесятых больше занималась экономикой, чем правопорядком. Вечерами пацаны болтались на улицах или собирались у кого-нибудь дома. Лю Ханя боялись: он хорошо дрался, хорошо говорил, не раз участвовал во взрослых делах, при разборках не прятался и не суетился, бил первым. Кое-кто из противников уже испытал на себе его нож, а в кое-кого он стрелял из старого отцовского ружья. Убитых за ним не числилось, а избитых до полусмерти перестали считать. О врагах Лю Хань говорил так: «Дохнет комар, и вместе с ним исчезает его яд», то есть человек перестаёт мешать, когда у него нет для этого физической возможности. Подобная участь ждала и Юнкана. Расправу над ним решили устроить в субботу вечером: в это время он всегда возвращался из города на мопеде после каких-то дополнительных уроков. Парни из банды Лю услышали шум двигателя — мопед Чжоу был дорогим, но рычал как самоделка — и перегородили дорогу старой машиной. Машину увели год назад и пока не светили, выгоняя её из заброшенного сарая ближе к ночи. Юнкан остановился. Не заглушив двигатель, он попросил уступить дорогу. Он знал, с кем имеет дело, хотя самого Лю Ханя среди ребят не было.
— Ты, — начали они с оскорблений, — погладил носочки? Кремом помазал лицо? Трусики меняешь каждый день? Что у тебя в сумке: губная помада и духи?
Чжоу Юнкан молчал, на его лице не было ни следа страха. Пацанов такая смелость вывела из себя, и от слов они перешли к тычкам. Чжоу стоял солдатом и даже не отшатнулся, когда перед его лицом замелькал нож.
— Конечно, он нас не боится, мы же вонючие крестьяне, сраные бедняки, долбаная шпана из подворотни.
— Он пожалуется папочке, и полиция надерёт нам задницы.
— Да, малыш?
— Да, братец?
— Он не братец, он сестрица.
— Нам, оборванцам, наверное, не престало так себя вести с будущим министром?
— Конечно, окружному начальнику можно и пожары устраивать, а простому люду и лампу зажечь нельзя.
— Чжоу Юнкан, твоё последнее желание?
— Сестрица наверняка попросит не бить по лицу, чтобы в гробике лежать красивой.
— Что ж, попробуем, какая у него фанера [11].
От первого удара в грудь Чжоу Юнкан пошатнулся, от второго сделал шаг назад, третий удар кастетом свалил его на землю и сбил дыхание. Бандиты нависли над ним, как волки над раненым оленем, ещё секунда — и они бы растерзали жертву. Но тут из машины раздался свист.
— Эй, — озлились они, — дай нам сделать наше дело, мы же договаривались.
Свист повторился.
— Тогда добей его сам.
— Выйди с ним один на один.
Свист прозвучал третий раз. Парни переглянулись между собой, оплевали Чжоу Юнкана со всех сторон, несколько раз дёрнули за уши и за волосы (так наказывают девчонок) и толпой погрузились в колымагу.
Юнкан поднялся с земли, пригладил волосы, стряхнул с себя пыль, плевки, запустил движок и как ни в чём не бывало продолжил путь.
Лю Хань и его дружки месяц ждали проблем с законом из-за своей выходки, ведь отец Юнкана носил полицейскую форму и погоны полковника. Однако их никто никуда не вызывал, более того, Чжоу Юнкан при встрече с Лю Ханем, как и раньше, первым протягивал руку и интересовался делами.
Дела у Ханя шли прекрасно: появились деньги, девочки, покровители. То, что Чжоу играл в школьном спектакле Ромео, а Ли — Джульетту, и по ходу репетиций они постоянно были вместе, обнимались, целовались, не вызывало в нём ревности. Его бесили удачливость, смелость и нравственная чистота Юнкана; его злило, что Жасмин Ли выбрала красавчика, умницу и богача; он ненавидел себя за происхождение, бедность и всеми силами хотел доказать миру собственную значимость. Он не пожалел Чжоу, он просто знал: убей они его или искалечь — тюрьмы не избежать, а за решётку не хотелось.
Понятно, убили бы ребята, но разве не подло подставить их, а самому остаться на воле и таскать передачки? Лю Ханю было плевать на всякие там моральные принципы: в мире, куда он упорно лез, за такие штуки, как подставы, лишают авторитета. Лю завоёвывал авторитет всеми возможными способами, поэтому убийство пришлось бы взять на себя. Такое преступление сделало бы его непререкаемым лидером, но, чёрт возьми, в тюрьму не хотелось — кто знает, каким он оттуда выйдет и когда. Всякое рассказывали: как там пытают, опускают, о заразных болезнях и полицейских, которые используют заключённых как рабов. В конце концов, Чжоу Юнкан близко не касался его дел. Жасмин Ли расцвела и стала невообразимой красавицей — да сколько таких вокруг! Убивать из-за детской обиды и собственных амбиций не имело смысла — со смертью Чжоу не исчезнут тысячи других мажоров, которым повезло родиться в хороших семьях. Лучше заняться делами и самому подняться до тех вершин, которые предназначены лишь избранным. Так решил Лю Хань. Подобное здравомыслие позже много раз спасало ему жизнь.
Что касается женщин, то, как говорится, у мужчины всегда должен быть недостижимый идеал. Стоит раздеть самую прекрасную женщину, и радость обладания исчезает через пять минут. Лю Хань понял это уже в ранней юности, просто не мог чётко сформулировать. От Жасмин Ли остались образ и ручка. Ручкой Лю писал письма, пока те писались ещё на бумаге, ставил подписи под разными документами, записывал чьи-нибудь важные для него слова или просто чиркал в блокноте на переговорах, что очень смущало партнёров, — им казалось, что он задумал недоброе, и поэтому они быстрее соглашались на его условия. Лю Хань никогда не был ранен, если ручка была при нём; сделка удавалась, если ручка была при нём; чиновники меньше ломались, когда брали взятки, если ручка была при нём. Ручка стала его оберегом на долгие годы. Но чернила закончились, корпус вытерся, поцарапался, дела резко пошли в гору, и оберег стал не нужен — его убрали в коробку со старыми вещами, где он пролежал, как говорится, тридцать лет и три года. И вот теперь, когда тюрьма стала реальностью, Лю Хань вспомнил о подарке Жасмин Ли. Он вспомнил, как выпутывался из самых сложных ситуаций, если у сердца, в левом кармане пиджака или рубашки, ощущалась грошовая пластиковая трубочка.
«Эврика! Оберег слишком долго пролежал без дела и потерял силу. Да, точно, в нём спасение! Если сейчас найти ту ручку, то всё будет хорошо: удастся бежать в Европу или Австралию, обо мне забудут, я затеряюсь на просторах другого континента и сохраню жизнь, а может быть, даже честь», — думал Лю Хань, пытаясь найти ручку.
— Где же, где же та ручка? На ней были какие-то латинские буквы…
* * *
Уж давно это было. Лю с мальчишками до позднего вечера играл в футбол. Тёмный шар мяча почти слился с вечерней тенью, а ребята никак не могли остановиться, лишь голод и жажда заставили их разойтись. В тот вечер на улице, где жил Лю Хань, стояло человек пятнадцать — двадцать взрослых. Они тихо переговаривались, обсуждая плотника Ту, что жил неподалёку. В деревне его любили за честность и мастерство. Люди повторяли каждый раз, когда речь заходила о нём: «Хороший человек, только жена ни дать ни взять — вылитая Пань Цзиньлянь [12]. От такой добра не жди; Ту когда-нибудь пристукнет её или на себя руки наложит». Лю Хань как-то спросил у отца:
— Кто такая Пань Цзиньлянь и почему мастера Ту жалеют, когда вспоминают его жену?
Отец тогда промолчал. Спустя пару лет Лю сам понял, что к чему. Плотника, из-за которого на улице собралась толпа, нашли повесившимся на кровати в собственном доме. К нему зашёл сосед, чтобы договориться о починке крыши. Постучал раз, другой — ответа не было. Тогда он вошёл без приглашения, решив, что мастер чем-то занят и просто-напросто не слышит, что к нему пришли. Плотник стоял на коленях, спиной к двери, с верёвкой на шее; другой конец верёвки был закреплён на спинке кровати. В таком положении, как сказал потом местный полицейский, Ту пробыл не меньше суток, пока его распутная баба забавлялась с молодым трактористом. «Значит, Пань Цзиньлянь тоже забавлялась с трактористом, а её муж от бессилия и горя покончил с собой», — так подумал Лю Хань и с тех пор стал ревнивым и подозрительным, сначала наблюдая за матерью, а позже за всеми женщинами, с кем ему приходилось быть в отношениях. Сам он не раз пользовался чужими жёнами и девушками, и его совесть ничуть не возмущалась, когда он развлекался с ними, даже поощряла это, если рогоносцем становился враг, которого по тем или иным причинам нельзя было наказать физически или деньгами. Лю Хань, как о нём шептались, в проницательности не уступал Сунь Укуну, Царю обезьян [13], — он видел всё наперёд, поэтому ни разу не попался, когда соблазнял чужих жён. Более того, в девяностые на него было совершено много покушений и ни одно из них не удалось. Лю обладал истинными дарами лидера: умением предвидеть, угадывать мысли и намерения, чувствовать, где можно потерять деньги, а где — хорошо заработать. Он умел добиваться своего, брать паузу, отступать на шаг назад, чтобы потом сделать огромный скачок вперёд. Только с Жасмин Ли его магия почему-то не срабатывала. Видимо, она так очаровала его, что ему просто не хотелось знать правду. Приятнее было мечтать, чем знать наверняка. Что ж, у всех великих есть муза, без неё больших дел не сделаешь.
Первая подружка Лю Ханя, Лю Мяомяо, музой стать не могла при всём желании. Она была красивой девушкой, не по годам развитой чувственно и телесно. Стоило ей накраситься, распустить волосы, надеть коротенькую кожаную юбочку и обтягивающий топик, больше похожий на лифчик, как даже взрослые мужчины замирали от восхищения и похоти и предлагали красотке кучу благ в обмен на несколько, как они говорили, невинных поцелуев. Лю Мяомяо догадывалась, о каких поцелуях шла речь, поэтому посылала таких бабников подальше и предупреждала, что, если не отстанут, пожалуется отцу и старшим братьям. В Лю она влюбилась, как влюбляются в странствующих рыцарей — по уши, навсегда, до полного отключения мозгов. Как-то они гуляли общей компанией в горах. Парни, подвыпив, устроили соревнование, кто выше заберётся по узкой и крутой горной тропе. Девчонки тоже захотели показать свою силу и ловкость. Лю Мяомяо не отставала, пока не подвернула ногу. Она просила помочь ей добраться до деревни, да кому захочется возиться с калекой, когда в крови гуляет вино, а мозги взбудоражены духом соревнования и возможностью стать настоящим мужчиной, уединившись в ближайших зарослях с девушкой? Лю Хань оказался единственным, кто посмотрел в сторону Мяомяо. Их взгляды встретились, сцепились, и телам не оставалось ничего другого, кроме как соединиться, ведь это уже мысленно было решено. Близость произошла спустя неделю. Иначе и быть не могло, ведь Лю Хань на спине пронёс Лю Мяомяо несколько ли [14] и всю дорогу утешал, когда она жаловалась на боль в лодыжке. Иногда он останавливался, находил ручей, смачивал в нём свою рубашку и прикладывал влажную ткань к белой стройной ножке, чуть посиневшей в месте травмы. Страсть между юношей и девушкой быстро угасла. Лю Хань понял: с Мяомяо был просто секс, любит он Жасмин Ли. Лю Мяомяо требовала от него продолжения отношений, как от человека, который лишил её первозданной чистоты. Страсть её тоже утихла, но она не могла отцепиться от парня из принципа, из гордости, из-за понимания, что теперь ей долго не отмыться от статуса первой девчонки Лю Ханя, и теперь каждый будет смотреть на неё как на что-то несвежее, вторичное. Потому не видать ей нормального кавалера и мужа как своих ушей.
Уж давно это было. Подобную страсть Лю Ханю удалось испытать ещё раз. Чувство, как ни странно, вызвала жена, с которой они прожили к тому времени без малого двадцать лет.
Супруги поехали на водохранилище вдвоём, то есть с охраной и без посторонних. Водохранилище опоясывали горы, не сказать, что крутые, но и не маленькие. Вдоль тропы, по которой они медленно поднимались без всякой цели — не назовёшь же целью желание устать физически, чтобы отвлечься от проблем, — густо росли деревья; особенно доставали карлики ююбы [15], повсюду распустившие свои когти. Стоило чуть оступиться, как они тут же впивались в руки и ноги острыми шипами и без усилий со стороны жертвы не отпускали её. В какой-то момент жена Лю Ханя ойкнула и присела на землю: у неё свело икры на обеих ногах. Впервые судороги появились после вторых родов и периодически мучили её не столько болью и скованностью, сколько неожиданностью приступов.
Лю остановился и недовольно присел рядом с супругой. Та уже разминала мышцы руками, но безуспешно.
— Помоги, — попросила она мужа.
Лю Хань начал массаж.
Вокруг было по-осеннему тихо, чувствовался аромат увядающих листьев, старой травы, нагретой солнцем. Птицы не кричали, как весной, они разговаривали друг с другом спокойно, больше молчали, словно раздумывая, что лучше: остаться здесь или улететь туда, где не бывает дождей и снега.
Жёнушка Лю Ханя от тишины, тепла и рук любимого мужа размякла, как будто даже задремала. Лю сначала посмотрел на её лицо — усталое, взрослое, тоже осеннее, как и природа вокруг, — потом посмотрел на её ноги. Удивительно, они по-прежнему были такими же белыми и гладкими, как два десятилетия назад. В душе Лю Ханя что-то всколыхнулось, будто щёлкнул переключатель, да так, что перехватило горло. Он сглотнул и навалился на жену всем телом. Она не испугалась, на поцелуй ответила поцелуем и только нежно спросила:
— Что с тобой?
Лю Хань навалился ещё сильнее. Жена пару раз трепыхнулась, пытаясь вырваться, и обмякла, забыв про судороги и всё на свете…
— Давно мы не занимались этим?
Лю Хань кивнул.
— Мне было хорошо.
Лю Хань приобнял жену за талию, а она доверчиво положила голову ему на плечо. Он почувствовал аромат шампуня, запах осени и по старой привычке закурил, отгоняя дым от заново открывшейся ему женщины, — такой известной и такой загадочной, такой близкой и такой далёкой, матери его детей и настоящей подруги, которая знала всё про его делишки и ни разу не осудила, лишь попросила разрешения послужить в «Красном Кресте». Служением она хотела очистить карму мужа и снять её тяжесть с семьи. Лю Хань не возражал и никогда не возмущался, когда она просила деньги на помощь больным и бедным.
И вот теперь, когда ему грозила высшая мера или в лучшем случае пожизненное заключение, жена казалась особенно чистой и недоступной. Она знала, по каким статьям его обвиняют. «Чёрт с ним, с рэкетом и фондовыми махинациями, нет ничего особенного в торговле оружием и наркотиками, взятки и контрабанда — это вообще ерунда, из государственной казны не тащат только те, у кого нет доступа к ней». Другое было мерзко Лю Ханю: журналисты в красках описали изнасилования и оргии, в которых он принимал самое активное участие по молодости лет, да и позже. Раскопали, гады, как Лю открывал парикмахерские салоны [16], какие конкурсы красоты спонсировал и чем там занимались на этих грёбаных конкурсах. Сыновья плюнут и забудут, а вот супруга не забудет, оскорбится и до самой смерти будет мучиться от его ужасного предательства. Чтоб ему провалиться сквозь землю! Чтоб ему задохнуться от сигаретного дыма! И чем он занимается последние часы на свободе: шарит в интернете, ищет Жасмин Ли. Помнится, она подарила ему ручку, а сама весь вечер рассказывала взрослому незнакомому человеку, его отцу, как ей нравится Чжоу Юнкан, какой он молодец, как хорошо учится, какой честный, смелый, красавец, из хорошей семьи и прочее. Почему же Лю сразу не послал эту девочку к чёрту, зачем было превращать её в божество, в символ вечной любви? Чушь! Бред! Г...но! И вопрос номер два: какого хрена надо было сейчас искать Жасмин Ли? Она, может быть, давно умерла, сто раз сменила имя и фамилию. Да, едрить твою мать, она же теперь пятидесятилетняя тётка, у которой вместо лица грецкий орех. Или он такой идиот, что думает, будто Жасмин Ли до сих пор стройная белокурая девочка из сказки? Нет, пусть та глупая история останется тайной. Надо уничтожить старые фотографии, надо уничтожить всё, что хоть как-то может намекнуть на его первую любовь. Пусть жена думает, что он любил только её…
Кажется, Жасмин Ли подарила ему ручку и он точно её не выбросил.
— Где же, где же она? Такая прозрачная, с синим колпачком, с буквами… нет, с каким-то человечком на корпусе… [17]
Примечания
[1] Стоимость таких сигарет составляла примерно от 22 до 110 рублей по курсу на 2021 год.
[2] Название элитных китайских сигарет. Цена за пачку в пересчёте на рубли составляла 1700 рублей и выше по курсу на 2021 год.
[3] Выдающийся политический деятель Китая, фактически руководивший страной с 70-х до начала 90-х годов XX века.
[4] В КНР в некоторых случаях существует практика вынесения смертного приговора с отсрочкой исполнения на два года. Чаще всего такая отсрочка означает освобождение от смертной казни, так как согласно статье 50 УК КНР, если в ходе этого срока осуждённый не совершит умышленного преступления, то ему могут заменить смертный приговор на пожизненное заключение (а «при действительно серьёзном искуплении вины заслугами» — лишением свободы на срок от 15 до 20 лет).
[5] Фестиваль собачьего мяса, который проходит ежегодно в городе Юйлинь в провинции Туанси с 21 по 30 июня. На протяжении фестиваля забивают около 10–15 тысяч собак, чьё мясо употребляют в пищу, чтобы отметить летнее солнцестояние.
[6] Купюра достоинством 100 юаней.
[7] День образования КНР.
[8] Китайский Новый Год по лунному календарю. Приходится на второе новолуние после зимнего солнцестояния и перемещается между 21 января и 21 февраля.
[9] Имя солдата Лэй Фэна (1940–1962) ассоциируется у китайцев с человеком, который всегда и всем готов прийти на помощь. Откликнувшись на призыв Мао Цзэдуна служить народу, Лэй Фэн за свою короткую жизнь совершил множество образцовых поступков.
[10] Мобильная коммуникационная система для передачи текстовых и голосовых сообщений, разработанная китайской компанией Tencent.
[11] Грудная клетка (жарг.).
[12] Распутная, красивая женщина из романа Ланьлинского насмешника (настоящее имя автора неизвестно) «Цветы сливы в золотой вазе» (XVII век). По ходу романа она завела себе любовника и впоследствии отравила мужа У Далана, слабого, бесхребетного человека, который молча переносил её оскорбления.
[13] Герой классического романа У Чэньэня «Путешествие на Запад» (XVI век).
[14] Китайская современная единица измерения, составляет 500 метров.
[15] Колючий кустарник или небольшое дерево 5–10 метров высотой. Широко распространено в странах Южной и Восточной Азии.
[16] В Китае это часто притоны, где оказывают интимные услуги.
[17] На логотипе французской компании Bic присутствуют не только буквы, но и человечек, который за спиной держит ручку.
Редакторы: Ирина Курако, Софья Попова
Корректоры: Анастасия Автухова, Катерина Гребенщикова
Другая художественная литература: chtivo.spb.ru