Шёпот Урании (восьмой фрагмент)
В тот момент, когда человек освобождается от гипноза объектов мира материального, от сосредоточенности на объекте или на сюжете, возникает возможность создания объектов в плане воображения, значит создания бытия вне времени.
Всё, что человек удерживает в мире предметов исчезает, как правило, ещё до того, как умирает владелец или творец этого предметного плана. Материя истлевает быстрее человека именно в силу бОльшей своей удалённости от тонкой формы, порождающей предмет.
Этим обстоятельством связанности предмета и его тонкой формы объясняется множество опытов быстрого или медленного старения.
Так, ботинок сделанный по индивидуальной мерке матером- обувщиком, предполагает буквальную прошитость вещи тонким образом. Каждый шов, каждое движение мастера было движением воли к индивидуализированному проявлению образа в предмете.
Эта связь — внимание человека данное в протяжённости работы — то есть в длительности жизни, затраченной на творение, создаёт определённый характер связи с предметом. Вещь подкреплена в своём существовании приложенным к ней устойчивым творческим вниманием.
Понятно, отчего вещи изготовленные с минимальным участием индивидуализированной творческой воли, то есть сделанные другими машинами, умными станками и т. п. принципиально не долговечны. Потому, что отдалённость образа в сознании создателя столь значительна, что вещь начинает свой распад ещё до того, как выходит с конвейера.
Вещи изготовленные другими вещами скоросмертны.
В контексте этих размышлений становится понятным отчего мы оказываемся в мире вещей безОбразных — т. е. максимально далеко удалённых от изначальных тонких форм. Это ещё одно проявление механизмов девальвации, старения, тепловой смерти мира, которая как раз и предполагает непрерывное возрастание расстояний между планом тонких форм и планом вещных проявлений.
В результате такого процесса непрерывной диффузии, энтропии, оставания мира, творческая сила всё меньше и слабее проявляется в нашем бытии. Так мир науки сменяется торжеством технологий, в то время, как о творческих актах в сферах, так называемого, академического знания давно никто не говорит.
Ещё более сложной оказывается ситуация в социальном пространстве, поскольку принцип жизни в режиме дорогой вещи есть всё тот же самый процесс — растождествления с тонким образом.
Идентичность человека всё чаще устанавливается им не через опыты проявления тонких душевных состояний, а через тело, через грубую физиологичность, предметность, практически полностью исключающую способность восприятия себя в приоритете жизни души.
Человек всё больше определяет себя через похожесть на животных, в ходу устойчивая фраза — оправдание и фраза -объяснение : «Даже животные и те...».
Предполагается, что это достаточная аналогия для объяснения самых разных форм невежественной жизни. Этот аргумент «даже животные» претендует едва ли не на признак мудрости — на исключительную научность, не подлежащую сомнениям…
Человек — как животное. Звучит гордо. И главное — эффективно, современно, энергично. Успешный стиль бытия, так сказать...
Ещё более радикальным опытом уподобления себя человеку- товару.
Это этап когда Я уже не гордый человек, не эгоист и даже не животное. Это этап — я - дорогая вещь.
Маркированная вещь. Примером такой материализации — демонизации мышления является массовое явление татуировок.
Ещё недавно подобного рода означивание себя было уместно в тюрьмах, в самых низах социальной жизни, было очевидным и понятным знаком человека, утратившего субъектность.
Клеймённый раб, татуированный принадлежностью к падшему миру, человек установившей своё равенство с телом, человек- предмет.
Женщина с татуировками по умолчанию читается как продажная женщина,потому, что она означивает себя через признаки вещи. Это женщина — товар.
Это предопределяет её судьбу и в том, что она становится интересна исключительна тем мужчинам, которые настроены на покупки таких вещей.
Такое товарное мышление действительно поглощает всё больше людей, а потому самоклеймение — совершенно логичные опыты деградации сознания доведённые до внешних признаков.
Низовые мотивы вводятся как мода, признак успеха, чуть не образец нового прекрасного...
Клейма, печати собственности, штампы — знаки уместные разве что на животных ( да и то… ), утверждаются ныне социальной нормой, практически определяя людей в разряд не слишком сложных социальных автоматов.
И что особенно показательно — люди настолько привыкли к своей продажно-потребительской природе, что уже не выделяют механизм такого означивания, как символический указатель на подчинённый, рабский статус.
Об этом символическом явлении можно было бы сказать многое, с позиций воспитания, элементарной культуры, магического самопроклятия — означивания на крови…
Многое, что в целом свидетельствует о демонизации серединного плана, когда все эти печати на руку и чело, как и на все остальные пространства своего тела человек ставит добровольно.
Как, впрочем, и полагается, при всяком акте торговли душой. Животный способ проявления своих «достоинств» через яркость шести, длину перьев, через прочие характеристики тела очевидным образом отделял проявления человека. Человек ищет проявления телесного иным, животным зрением.
Оптика человеческого проявления развёрнута в вечное. Человек ищет образ через перенос внимания на незримое — божественная природа, данная как проявление лика — свидетельства подобия божественному выделяла достоинства человека.
В этом контексте такие явления, как макияж у женщин, гармонично подобранная одежда, грим, театральный костюм, карнавальная одежда и проч. в рамках культуры прочитывались как опыт довершения своего образа до божественной полноты.
Красота, в том числе и женская предполагала становление богиней. Поиск гармонии и божественного совершенства развёрнут в прямо противоположную сторону.
И человеческой душе было очевидно, что Афродиты в наколках не бывает.
Это понятно для сознания человека, сохраняющего ценность своего божественного богоподобия, и совершенно не ясно для человека, чьё сознание развёрнуто в тварное. Человек превращается в товар, вещь и инструмент.
Такое рьяное самоличное клеймение себя в вещно-рабский статус — предельно наглядный акт разделения типов сознаний, откровенный и чаще всего необратимый.
Необратимость выбора, или же крайне сложное возвращение к человеческой норме в случае с наколками не случайно. Трудно вывести с тела то, что проявлено в результате демонизации человека.
Характерно, что всякий акт люцеферизации изымает из человека частицы опыта свободы. Так или иначе такие явления связаны с поражением Урана, канала Водолея.
Дело в том, что именно в этом способе самопознания человек получает опыт возведения себя к плану символического.
В этом смысле действие Урана принципиально отличается от Меркурия. Меркурий не возводит смыслы, сюжеты и отношения к обобщающему образу. Оставаясь в мире дробности и количеств он непрерывно тасует всё происходящее, создавая иллюзию размышлений. Но именно в силу своей любви и привязанности к цифре, Меркурий не собирает горизонтальные множества к целому, поскольку целое представляет собой опыт вертикального сознания, проявленное во- многом, через признаки Уранического.
Поэтому канал Меркурия испытывает огромные сложности по разделению информационных потоков на тонкие и грубые, на сакральные и профанические, любая информация воспринимается исключительно в категориях протяжённости, множества и выгоды. Механизмы сравнения тонут в бесконечных противоречиях, утрачивая окончательные остатки смыслов.
Именно потому канал Близнецов описывает природу социальной среды — третьего дома, социального тела князя мира сего.
Поэтому идея маркировки тел через наколки — обезличивания, сведения человека к простой функции, графе в журнале учёта заключённых, указывает на проявление дробности — на отведённое место в социальном стойле.
Тело, ещё подвижное и тёплое обретает свойства неподвижности, статики, механизма, сдвигается к границе смерти, отчего, кстати, может казаться энергичным. Однако, это плутоническая энергия распада тонких тел, сродни той, что обретают зомби в опытах краткосрочной имитации жизни.
Человек, отказавший своей душе в жизни в высоких смыслах, упростивший план символического свободы (Уран) до уровня запланированного потребления становится социальной машиной, по-сути просто подвижной фигурой.
Разумеется, это только одна из множества так называемых социальных технологий расчеловечивания. Наряду с этим мы, в частности, выделяем…
- запрет на близкие и откровенные контакты,
- нормы социальных дистанций,
- непрерывно устанавливаемые личные границы,
- запрет на различие в моделях поведения мужчин и женщин, культивируемых страх за здоровье
- обязательность сокрытия своей индивидуальности,
- мысль об опасности индивидуального религиозного или творческого опыта
- маски, иные средства обезличивания и отчуждения человека
- отношения, носящие договорной, взаимовыгодных характер в той сфере человеческого бытия, которая не прямо столь агрессивно не регулировалось социальными механизмами. Браки — контракты.
- Номы социальной слежки, мир наполненный камерами наблюдения, взломанное пространство личной тайны.
В конечном счёте это бесконечная череда признаков выдавливания самой идеи человека чувствующего и любящего из рамок социальной нормы. По мере табуирования права на глубокий чувственный опыт, из мира людей изымается возможность творения образа своей жизни. Возможность перехода в символическое — ураническое поле свободного бытия.
Дело в том, что познание символане возможнобез полноты эмоционального восприятия, которое и даёт энергию для созидания и прочтения образа.
А для наработки такой полноты человек не может быть ограничен границами стерильного, заранее описанного и максимально безопасного мира.
Человекунеобходимо проживать сильные и самые разнообразные эмоции, иметь опыт завоевателя и отверженного, гонимого и тирана, вступать в предельно глубокие и часто разрушительные отношения, переживать опыт как поверженных, так и вознесённых состояний.
Нужно отметить, что по мере развития чувственного опыта уменьшается потребность в эмоциях порождаемых в плане событий. Всё больше и больше тонкой эмоциональности разворачивается в человеке в результате развития инструментов воображения. Именно тогда, когда тонкое становится основным способом бытия, опыт эмоциональности проходит все стадии очищения, перестаёт быть разрушительным.
Множества самых разных процессов через которые проходит душа в опытах формирования инструментов тонкого восприятия по-сути дела, в частности описываются глубинами алхимических операций.
Конечно, юнгианская школа прочтения человека в этих архетипических сюжетах многое сделала для понимания «весёлой науки», хотя бы отчасти переместив алхимические понятия в зону инструментов работы с психе. Однако же в целом, поле символического, работа с тонкими планами воображения — опыт в основном неведомый для современного потребителя.
И дело тут во-многом и в том, что общество потребления успешно переварило и поглотило данные опыты работы, создав армию обслуживающих практиков, которые вписали сакральное в список желаний потребителя.
Сакральное, оказавшись на свету положительной духовности, по сути превратилось в полное отрицание всех тех принципов освобождения сознания, которые изначально полагались целью работы.
Надо заметить, что на этом этапе размышлений мы встречаемся с множеством осложнений… В частности, это то обстоятельство, что план архетипов, план воображаемого полагался как самодостаточный опыт тонкого, но всё же проявленного мира.
Трансцендентный Рай утратил свою иномирность, утвердившись в образе тонких, но тварных миров.
Отметим, что такое толкование Рая известно давно, понимание природы чистой или обоженной материи — тема многовековых размышлений и сумма разных ответов. И мы лишь касаемся этого вопроса.
И как бы не трактовать природу тонких образов, задача их постижения, опыт переноса сознания к мирам мифов, архетипов и сказок сама по себе уж не решаемая задача для большинства людей.
И дело тут прежде всего в недвижимой убеждённости обычного человека в первичности и реальности материального мира.
В том, что именно в плане предметов и сюжетов, человек и видит самую, что ни на есть настоящую бренную, смертную природу своего существования.
Сознание оказывается захваченным на стадии «настоящее — не настоящее», где воображаемое, разумеется отнесено к не настоящему.
И то очевидное обстоятельство, что бОльшую часть своей жизни человек проводит в грёзах, мечтаниях, во взаимодействии и общении с воображаемыми образами, ничему не учит человека.
А потому — «настоящий я» — тело и его условия существования, друзья, любимые, коллеги — просто другие обособленные тела, конкурирующие за физически понятные места проживания — более или менее сытые и комфортные.
И пока восприятие настоящей жизни обстоит таким образом, человек с этой самой жизнью сделать ничего не сможет.
Человек не осознаёт природу данного ему богоподобия, открытой для дущи способности тонким своим воображением творить любые миры.
И в принципе, никто из ныне пребывающих в серединных мирах ничем и никем в не ограничен в этой своей способности — творения миров.
В этом смысле богоподобие открыто каждому из нас.
Вообрази иную жизнь и она откроется тебе.
Сразу, неотлагательно, как только начинается творческий процесс воображения, открываются возможности тонкого бытия в возникающих пространствах и мирах.
Однако же человек полагает этот опыт не достаточным, не настоящим. Не достаточно плотным.«Это же только воображение!»
Чтобы акт творчества в воображении был принят, формулируется задача уплотнения воображаемого до плотности вещей, тел и проживаемых историй.
Иначе говоря, сознание обывателя усвоило принцип данного помрачения — реально только то, что вещно. Настоящая жизнь — жизнь тела, которое не видит никаких образов.
Люди, живущие как стареющие предметы, снова и сноваотказываются от идеи того, что именно их жизнь предельно исчезающая и не реальная.
Они сами отказывают себе в самом праве на воображение.
Даже то обстоятельство, что объекты тонкого мира имеют более длительный срок проявления, чем тело, остаётся за пределами приятия и понимания. Принять то обстоятельство, что образы, идеи живут гораздо дольше любого тварного существа, а значит осознать, чтоискомая жизнь вечная, идея бессмертия как таковая лежит вовсе не в сфере совершенства тел. А в развиваемом опыте существования в мире более тонких воображаемых форм.
При том, что смерть делает этот опыт существования неизбежным — лишившись плотного тела, существо вынуждено переместиться в более разряжённые планы.
Вопрос в том в каком качестве и полноте оно сможет там проявиться.
Не наработанные творческие инструменты не создают возможностей полного проявления в мирах посмертия. Ведь всю протяжённость земного существования человек приучал себя к тому, что настоящее — только плотное.
В результате посмертие не раскрывается для такого сознания, представляя разорванные опыты мерцающего мира, наполненного страданием и не способностью быть в этих планах.
Такое существо начинает желать только одного - нового воплощения в мире понятных и протяжённых форм.
Ведь следующий шаг в понимании места настоящего воплощения заключается в полном развороте задачи развития в жизни.
Задача не в том, чтобы опустить тонкий план воображения до уровня жизни тел, в совершенно обратном векторе — в постепенном переносе опыта бытия из тела в планы творчества.
Едва ли есть значительный смысл в стремлении проявить воображаемое в предмете. Эта задача никогда не решаема полностью. Зазор, изъян, неполнота в таком опыте обязательно укажут на грубость материала бытия.
Мы говорим, что становление человека, у которого главное его бытие в принципе трасцендентно, за пределами мира сего, в жизни вечной, и есть смысл любого человеческого воплощения.
Тема этого фрагмента и выложенная часть беседы на Гороховой от 5 сентября исследуют одну тему, дополняя друг друга.