Воспользовавшись предпринятой предосторожностью, подуставшие миссионеры решили немного поспать – набраться перед нелёгким походом и моральных, и физических сил. Проснулись одномоментно. За рулевое управление предусмотрительно уселась Виктория, обладавшая «американским иммунитетом». Государственные регистрационные знаки вознамерились не менять, продолжая двигаться с румынскими номерами; предусмотрительность явилась отнюдь не излишней, так как на Украине заискивающе относились ко всему, что двигалось с благополучного запада, и предпочитали избегать любых ситуаций, хоть как-то способных привести к международному инциденту и политическому ослаблению европейско-штатовского доверия.
В благодатной природе вовсю происходила смена времени года: жаркое лето передавало бразды правления пасмурной осени – наступал промозглый сентябрь. Хотя ещё и не создавалось видимых предпосылок, но в атмосферном воздухе отчетливо ощущались природное увядание и скорое приближение неприятных пронзительных холодов.
До Черновцов доехали без значимых происшествий: сотрудники патрульных служб им чуть ли не честь отдавали. По предложению Королёва, городскую окраину обогнули по объездному пути и вышли на автомобильную трассу Н10. Начальный этап путешествия протекал в общем-то сносно, а ежели так пошло бы и дальше, то негативных впечатлений (от нелегального посещения своевольной державы) у российских миротворцев не сложилось бы вообще; но… не тут-то и было.
При подъезде к станичному поселению Бояны́, быстроходную машину тормознул дорожный пикет – пятеро безликих людей, одетых в камуфлированную форму и прикрытых броневыми жилетами; все они скрывались за чёрными масками, снабженными специальными про́резями для глаз и для рта; боевое вооружение составляли автоматы системы Калашникова. Заприметив классный автомобиль, отличавшийся неукраи́нскими номерами, они посчитали просто необходимым, что нужно его остановить и непременно проверить, с какой неясной целью тот «вторгается» в заграничное государство. В грубой форме и изъясняясь исключительно на родном языке они велели нерадивым путешественникам пересесть в их брониро́ванный транспорт (разумеется, военного образца – БТР); один из них взял на себя принудительную обязанность перегнать к основной дислокации недешёвую машину Виктории. Отвечая на беспредельное хамство, возмущённая женщина (как оно и положено при непочтительном отношении) приняла́сь активно протестовать; на безупречном английском наречии, больше склонном к американскому диалекту, она воинственно закричала:
- Вы не имеете права! Я гражданка Соединенных Штатов… у вас будут крупные неприятности! И кто вообще вы «такие-разэдакие»?!
- Скоро узнаешь, - в тон ей ответил грубоватый налетчик, казавшийся главным; не позабыл он и об отборнейшей матерщине.
Спор явился бы целиком бесполезным и, поняв его глубокую несостоятельность, дальновидная красавица вынужденно замолкла. Задержанных диверсантов доставили в сельское поселение. Штаб располагался на дальнем краю и находился в солидной укра́инской хате, хотя и деревянной, но по-крестьянски добротной. Само строение считалось мазанным и имело размерный периметр, равный шестнадцати метрам в длину и десяти в ширину (частично отмеченный дворовой пристройкой); железная крыша покрывалась стандартными профильными листами; окна являлись пластиковыми. На приусадебном дворе имелся просторный хлев, предназначенный для всевозможной домашней живности; в дополнение располагался деревянный сарай, оборудованный под долгое хранение подручного инструмента. Вражеских пленников, явно что ненадёжных, а поэтому накрепко связанных, завели во внутреннее пространство. Их недовольным взорам предстали большая комната, вместительная прихожая и неприхотливая, необычайно ма́лая, кухонька; обстановка выглядела вполне современной, а через чуть приоткрытую зальную дверцу наблюдались и персональный компьютер, и плазменный телевизор. Прямо перед уличным входом, у оконного проёма, устанавливался вместительный стол, а за ним торжественно восседали воинственные бандиты: лихой атаман, его верные сподвижники и грузный хозяин, сочувствовавший новому «освободительному движению».
Как только злополучные невольники предстали перед реакционной публикой, самодовольный главарь, ухмыляясь в густые усы, представился:
- Я, Батька Юхно Сидор Иванович, являюсь здесь основным – прошу любить и жаловать.
Говорившему человеку едва ли минуло тридцать пять лет; ростом он вряд ли приблизился к среднему, зато крепкая фигура выдавала немалую силу; широколобая голова казалась большой, а на фоне короткого тела представлялась как несуразная тыква; продолговатое лицо носило и выразительные, и привлекательные черты; курносый нос выражал предубеждённую предвзятость и разболтанную капризность; тонкие, плотно сжатые губы и чёрные глаза, светившиеся изощрённым рассудком, выдавали и ярую жестокость, и развитый ум – словом, вся его грозная внешность более чем ясно указывала, что командир является поистине властным и пользуется беспрекословным авторитетом. Облачится он соизволил в однотонный военный костюм, стянутый широким кожаным ремнем и узкими портупеями; на коротеньких ножках отлично смотрелись яловые сапожки, пошитые, наверное, в далёкие революционные годы. Из его насыщенной биографии следует рассказать, что некогда он являлся рядовым бойцом националистического батальона «Азов». Получив в его бесшабашных рядах первичные навыки военного дела и осознав безнравственные устои всего политического движения, он не сошёлся с тогдашним руководством в «авторитетном мнении», и покинул «элитное подразделение», и отправился на малую родину, располагавшуюся в Западной Украине. Пользуясь былыми заслугами, вытекающими из прямого участия в известном движении, он с легкостью обрёл себе новых сторонников, за короткий промежуток создал беспредельную банду и завербовал в неё сто пятьдесят отмороженных добровольцев. Сочувствовавшие граждане, склонные к нацистской политике, оказывали новоиспечённому лидеру и финансовую, и идеологическую поддержку; они настолько под него приспособились, что вооруженное преступное объединение, образованное во всесторонне неправовом государстве (где политические структуры всё больше разваливались и где царило полное беззаконие) обрела статус отдельного политического формирования.
Поняв, кто здесь является главным и что их несчастные судьбы зависят от злобного командира, Багирова, просто кипевшая от яростного негодования, раскраснелась от жуткого гнева и по-английски спросила:
- Кто Вам дал право творить здесь форменный беспредел?
- Молчать! Пока тебе говорить не сказали, - грубо оборвал её озлобленный Батька, выкрикнув короткую, но ёмкую фразу на родном языке и снабдив её отменными матюгами.
Он как раз выслушивал подробный доклад подвластного соучастника, участвовавшего в некорректной доставке «необычайно подозрительных типов». Хотя и говорили по-украи́нски, но отдельные слова всё-таки различались, в связи с чем вырисовывалась общая картина невесёлых событий. По мнению нацистских повстанцев, яснее-ясного выходило, что захваченная троица является враждебными диверсантами и что их гнусные намерения подкрепляются частичным отсутствием личностных документов.
Выслушав рассудительного бойца, злой атаман прида́л себе грозное выражение и грубо промолвил:
- Вы кто такие?!
Переводить взялся́ военный бандит, чуть ранее говоривший с Викторией.
- Я полноправная гражданка Соединенных Штатов. На Украину прибыла с журналистским расследованием – готовлю правдивый репортаж о настоящих событиях.
- Где на заявленную профессию правомочная «ксива»? - допытывался неглупый Юхно. - Где миграционная карта, шенгенская виза, ну, или чего-то другое, подтверждающее, что ты «гнилая паскуда», не врёшь? И кто такие два молчаливых «супчика», стоящие рядом? Лично я считаю, что вы трое, все вместе взятые, – российские диверсанты.
- Никакие мы не лазутчики, - настаивала взбешённая женщина, - я на Украине далеко не впервые – и мне всегда хватало одного американского паспорта. Что касается моих неотступных спутников? - прину́жденная ответчица мельком взглянула на угрюмых соратников, отстоявших чуть сзади. - Тут всё проще-простого: один – польский литературный агент; другой – мой личный немой помощник.
- Заливаешь ты сказочно – я даже заслушался. Но!.. Извини, пока нисколько не убедительно. Короче, предъяви мне хотя бы одно доказательство, что вы не вражеские шпионы.
- Мне всегда было достаточно веского слова, а ещё американского паспорта, - продолжала Виктория, переходя с яростного гнева на лёгкую неуверенность и начиная не нападать, а скорее, оправдываться, - я всегда пользовалась в украи́нской стране непререкаемым уважением.
- Паспорт, говоришь, заокеанский? - усмехнулся главарь «освободительного движения». - При том как в новой Московии умеют подделывать личные документы, изготовить штатовскую «ксиву» – это такой пустяк, о котором не стоит и говорить, - немного переврал он известную фразу, - чтобы я вам, леди лживая, вдруг поверил, требуется что-нибудь поконкретнее.
Внезапно! В совещательное помещение зашёл посыльный боец и положил перед суровым атаманом три документа, удостоверявших российскую личность, а заодно… служебное удостоверение сотрудника внутренних дел. Склонившись к самому уху и что-то по-тихому прошептав, он немедленно удалился. Внутри отважных путников всё словно бы опустилось; их трепетные души метнулись в пятки и настойчиво запросились наружу; смятенные сердца застучали так сильно, что вот-вот готовились вырваться из похолодевшей груди. Виктория побледнела, но силилась сохранять присущее мужество; геройские мужчины держались более стойко, но и им враз стало как-то не по себе – получалось, и те и другая хорошо понимали, что их неловкий обман раскрыт и что призрачная надежда, позволявшая надеяться, будто они выйдут из неприятной ситуации без особых потерь, несча́стливо улетучилась [мысленно они готовились к немедленной депортации и кляли злую Судьбу, оказавшуюся (почему-то?) неблагосклонной и прервавшую их грандиозную миссию чуть ли не в самом её окончании].
- Ну вот, - обращаясь к украи́нским единомышленникам, грозно воскликнул Сидор Иванович, - как и всегда, я оказался прав – это прокля́тые москали! Разбирая их вражьи вещи, мои доблестные солдаты нашли российские паспорта, - закончил изъясняться и однозначно распорядился: - Ненавистных «упырей» поместите покуда в пустой сарай – один встанет на караульную стражу! Завтра утром тупоумных мужчин повесим – а красивую женщину? – вечером ко мне, в княжью опочивальню. Сначала с ней позабавлюсь – я, потом отдам на жёсткое растерзание – вам. Если после наших растленных утех она как-то случайно выживет – тогда? – её повесим тоже. Машину «мерседовскую» поставьте ко мне в домашний гараж.
Отдав жестокое указание, злой Батька вполне естественно посчитал, что «вражеские объекты» не заслуживают больше его пристального внимания, – он сразу же заострился на ближайших бандитских соратниках и пустился в увлеченное обсуждение какого-то нового преступного замысла.
Хотя жутковатый приказ и отдавался на чисто укра́инском языке, но страшный смысл его дошёл до пленённых путников более чем отчетливо, тем более что уже через несколько секунд их выводили наружу и под надежной охраной направляли к основному месту грядущего заточения. Открыв добротную дверцу, «бандеровские нацики» затолкали новоиспеченных невольников, обречённых на мучительную погибель, внутрь непросторного помещения; там их провели в специальное отделение, где на земляном полу присутствовала лишь тонкая охапка свежего сена. Для обречённых пленников становилось вполне очевидно, что они здесь вовсе не первые, кому беспредельные повстанцы выказывают явное недоверие. Снаружи щёлкнул нехитрый замок, а сквозь неширокие щели, имевшиеся между оббитыми до́сками, неплохо прогладывалось, как часовым поставили одного из сопровождавших боевиков; он выглядел не в меру грозным и беспощадным. Чуть отвлекаясь, следует разъяснить, что если перегородочные доски прижимались неплотно и имели между собою маленькие отверстия, то основные, наружные стены отличались добротным «нащельником». «Спеленованные» руки развязывать не решились, справедливо предположив, что с тугими верёвками будет гораздо надежнее.
Осознав назначенный приговор, поникшие кладоискатели пали бойцовским духом: милосердной пощады от необузданных бандитов (да еще и настроенных к ним крайне враждебно) ожидать было бы глупо, беспечно, наивно. Почему? Видимо, беспощадному командиру, только-только набиравшему кровожадный авторитет, требовалось всё более увеличивать злодейскую весомую значимость; вдохновленный злачной причиной, он не скупился умерщвлять неугодных «людишек», вымышленных врагов (Батька Юхно увлеченно старался проявлять и холодную безжалостность, и свирепую беспощадность).
