«Вечером пришел Егор. Он несмело зашел в хату, снял картуз, поклонился:
— Спасибо тебе, Пелагея, что дочку мою… и Анфиску спасла. Без тебе я бы ужо вдовцом был. Бабы на деревне шепчутся, што ты блаженная. Навроде как зря Анфиску спасла. Потому как я бы к тебе вернулся тада… ежели бы померла она…
Пелагея вскинула на него глаза, прищурилась:
— А что, вернулся бы?
Егор опустил голову.
— Иди, Егор. Я медсестра. Это моя обязанность — помогать людям.
— Так и помогай, Палаша! Людям! А то ты все больша коровам помогаешь.
Пелагея удивленно посмотрела на Егора, ее будто осенило в этот миг.
— Иди, Егор, иди… — задумчиво проговорила она».
Часть 29
Так незаметно в трудах и заботах пролетел остаток лета. Собран урожай, пошли первые дожди, а потом и снежок засеял черную землю, накрыв белоснежным невесомым, словно кружевным, тонким покрывалом.
Двадцать восьмую годовщину Великого Октября решено было отметить со всем деревенским размахом. Ведь сколько лет совсем не праздновали: не до того было! Война отнимала силы, здоровье! Да и помыслы были совершенно о другом: о победе; о том, чтобы пришли с войны живыми близкие люди.
Новый молодой учитель оказался таким прытким: и школу с детьми украсил к празднику, и концерт подготовил, прознав у каждого, какими владеет талантами. Концерт получился на славу: ребятишки помладше пели, танцевали; а те, кто постарше, даже сценки юморные разыграли. Деревенские смеялись от души, все ладони отбили, хлопая ребятне.
Примерно в середине концерта боковым зрением Пелагея совершенно случайно увидела, как встревоженный Егор выводит из школы свою молодую беременную жену. Боль исказила лицо Анфиски, она еле шла, Егор нес ее буквально на руках.
Пелагея, наклонившись к Вале, тихонько проговорила:
— Рожать ваша будет сегодня.
— Иди ты? — не поверила Валя.
Палаша кивнула в сторону удаляющихся Егора и Анфисы:
— Вон, сама глянь. Понес…
Валя мигом подскочила и кинулась вслед за ними.
…Концерт закончился, все поздравления прозвучали, молодежь осталась гулять, а люди постарше разбрелись по домам — отмечать праздник.
— Палаша, айда с нами! — позвала Васильевна, — мы у Лаврентьевны собираемси!
— Нет, моя хорошая, мы с Настюшкой потихоньку домой пойдем, поужинаем, Валя пироги пекла, да и спать ляжем.
— А Валентина-то, наверное, с невесткой будять…
Пелагея равнодушно пожала плечами.
— Пойдем, доченька! — обратилась она к Настеньке.
— Да, мамочка! — отозвалась Настя.
— От молодец, Наська! Говорили мене люди, но я таперича и сама услыхала.
Пелагея в недоумении поглядела на Васильевну. Та расплылась в улыбке:
— Мамкой тебе кликаеть! Хорошо-то как! Егорка Глашку тожеть стал называть. Да и многие робята.
Пелагея с любовью посмотрела на Настеньку:
— Конечно! А то как же! Доченька она моя! Единственная.
— Палаша, а ты от Петра-то ня енто? Случаем…
— Нет! — резко пресекла Пелагея дальнейшие расспросы. — Не енто. Прощевай, Васильна. Хорошо вам погулять. Смотрите, много не пейте! — сказала и весело рассмеялась.
— Ничавой! Ты жа тверезая будяшь! Усех коров сама обработаешь ишть! — отшутилась женщина.
…Валя пришла только под утро, грустная, со слезами на глазах.
— Ну что там? — спросила Пелагея, приподнявшись на локте.
— Ой, лихо! — расплакалась Валя. — Помреть…
— Кто? Ребенок?
— Груня казала, што обоя помруть! Нячавой ня можеть она сделать.
Палаша села:
— Ничего не поняла! Не родила до сих пор, что ли?
Валентина горестно покачала головой и махнула рукой, встала на колени перед образами и принялась молиться.
— Убереги хочь ребенка! — услышала Пелагея.
— Да что такое говоришь? Да как же ребенок без матери?
Она встала и начала быстро одеваться, подхватила костыли, на ходу бросила:
— Сходи на ферму, скажи Васильевне, не будет меня сегодня. Пусть как-нибудь справляются.
— Ты куда енто? Ты чавой удумала?
— Невестку твою с внуком спасать.
…Анфисе было совсем худо: она была почти без сознания, бормотала что-то бессвязное, а увидев Пелагею, схватила за руку и, прожигая безумными глазами, зашептала:
— Кажи Егорке, пущай уйдеть. Уйдеть пущай… уйдеть…
— Повитуха где? — спросила Пелагея.
Растерянный Егор стоял чуть поодаль и молчал.
— Егор, — прикрикнула Пелагея, — ты не слыхал, что ли? Повитуха где? Груня где?
Поняв, что от этого мужика ничего не добиться, она четко проговорила:
— Выйди-ка из хаты.
Егор будто опомнился и поспешно удалился.
— Палаша, видение мене было… Тольки што… видение… — пробормотала роженица, — признатьси мене нада, казали… признатьси… а тут и ты появиласи… тебе, Палаша, признатьси. Можат, хочь робятенок мой выживеть, Палаша. Это я на тебе напраслину навела… я навела, Палаша… я виновата перед тобой шибко! Звиняй мене, прости мене…
— И робятенок твой выживет, и сама выживешь. Не наговаривай на себя и молчи.
— Ня наговариваю, я енто… я… Егорке токма ня говори и робятенку ня говори. Усе равно твой он будять… оба твои будуть: и Егор, и робятеночек. Ня бросай робятенка-то, — Анфиса приподнялась на локте, — обещайси мене, што ня бросишь.
— Хватит, Анфиса! Молчи. Береги силы, сейчас рожать будем. Ребятенок у тебя неправильно лежит, я тебе помогать стану, а ты мне помоги.
— Я напраслину возвела на тебе, я возвела, — твердила Анфиса.
— Молчи, сказала, береги силы! — прикрикнула Пелагея. — Возвела и возвела. Дурная была, а сейчас поумнела. Вот и ладно.
— Егорке ня говори, прошу, ня говори Егорке. Робятенка ня бросай… ня бросай…
Анфиса провалилась в глубокое забытье, а Пелагея начала свою сложную работу.
…Вернулась домой она лишь через несколько часов сияющая, довольная, попросила самогона.
Ее слегка потряхивало, она выпила залпом и коротко бросила:
— Живая Анфиска, и девка хорошая родилась. Поздравляю, бабуля, — и она крепко обняла рыдающую Валю
— Да как жа енто?! Повитуха казала, помреть.
— Пущай она сама помираеть, а мы будем жить. Такая малышка славная родилась. Как ей без мамки? Хватит нам сиротинушек. Стране нужны полноценные семьи и здоровые дети. Так что — отставить рыдать.
Валя быстро-быстро закивала головой, принялась креститься, обнимать Пелагею и целовать ей руки.
— С ума сошла, что ли? Чай не чужие! — пресекла Палаша.
Вечером пришел Егор. Он несмело зашел в хату, снял картуз, поклонился:
— Спасибо тебе, Пелагея, что дочку мою… и Анфиску спасла. Без тебе я бы ужо вдовцом был. Бабы на деревне шепчутся, што ты блаженная. Навроде как зря Анфиску спасла. Потому как я бы к тебе вернулся тада… ежели бы померла она…
Пелагея вскинула на него глаза, прищурилась:
— А что, вернулся бы?
Егор опустил голову.
— Иди, Егор. Я медсестра. Это моя обязанность — помогать людям.
— Так и помогай, Палаша! Людям! А то ты все больша коровам помогаешь.
Пелагея удивленно посмотрела на Егора, ее будто осенило в этот миг.
— Иди, Егор, иди… — задумчиво проговорила она.
Валя начала хлопотать и совать сыну харчи.
— От енто возьми, и ишшо енто.
…А спустя два дня одна баба руку сломала и сразу же сама прибежала к Пелагее прямо на ферму. Слух по деревне о том, что Палаша спасла Анфиску-разлучницу, прошел быстро.
Пелагея умело наложила ей шину и отправила в город с Демьяном, дед Тимоха был занят.
Еще через несколько дней одна баба рожала, так сразу попросила мужа:
— Палашеньку мене пригласи, не надо Груню. Чавой-то усе помирають у ее.
Народ повалил к Пелагее.
Через неделю она зашла к председателю.
— Давай, Степан, медпункт организуем, народ буду принимать. Все равно не отстанут теперь. За неделю человек сто приняла, уже и из соседних деревень приходят и приезжают. Медсестра ведь я.
— Ах ты ж твою через коромысло! От енто дело говоришь. Давай-давай. Любую пустую избу бери, помогу чем смогу. Усе сделаю для тебе. Да и Заварзин, думаю, у стороне ня останется.
Через несколько дней в самой большой пустой хате функционировал медпункт. Пелагея поехала в город к товарищу Заварзину.
Татьяна Алимова
Все части здесь⬇️⬇️⬇️