Роман "ПОСЛЕДНЯЯ АМАЗОНКА" (глава 3)

Очередная глава одного из моих романов.

Аудиоверсию можно послушать в ВК:

Роман "Последняя амазонка" audio_playlist10049208_81521729

1 глава https://dzen.ru/a/Yi3oqcKwVT4gQBec

2 глава https://dzen.ru/a/Yn2xtzevTnNj7CPG

Глава 3. Море и берег

Через неделю весь товар, купленный Марсадом, погрузили в большие лодки, которые осторожно, в сопровождении местных проводников, знающих русло Итиля, стали продвигаться к морю, используя течение реки. В море на якорях стояли десятка два кораблей. Среди них выделялись острой кормой три арабских бума. После того, как людей и остальные товары перегрузили с лодок на корабли, якоря сразу подняли, и бумы направились в открытое море. Взойдя на борт, Марсад распорядился спустить и рабов, и другие товары в помещение под палубой, а трёх невольниц, доставленных вместе с ним в его лодке, велел устроить в малюсенькой комнатке-каюте, располагавшейся в кормовой надстройке бума рядом с его собственной.

– Это необычные невольницы, – пояснил он кормщику, удивлённо поднявшему брови, – это три драгоценные жемчужины, которых я везу в Бухару в надежде, что наш великий эмир абу Наср Ахмад ибн Исмаил, да ниспошлёт ему Аллах всяческие блага земные, обратит на них своё внимание. Все три достойны этого. Поэтому относиться к ним нужно со всем возможным вниманием, кормить – так же, как меня. Если хоть с одной из них что-нибудь случиться (огради, Аллах!), это будет великая потеря! Каждая из моих жемчужин стоит трети всех закупленных мною товаров, вместе взятых!

***

Даже садясь в лодку, Актолым испытывала неуверенность. Ей было тревожно, оттого что от любого движения лодка начинала качаться. Всю дорогу она сидела, крепко вцепившись руками в скамью, напрягшись и стараясь не шевелиться. Она боялась, что лодка перевернётся, и они все окажутся в воде. Плавать Актолым не умела. Тревожно оглядываясь по сторонам и зная по опыту, что дерево не тонет, она прикидывала, за что будет хвататься. Но всё обошлось. Правда, оказалось, что их везли не на берег, а на ещё большую лодку. Она, конечно, выглядела надёжнее, не отзывалась креном на каждое движение, но… Увидев перед собой необъятный морской простор, Актолым испугалась ещё больше. Только привычка никогда не показывать своих чувств, помогла ей сохранить хоть какое-то спокойствие, по крайней мере, внешнее. Оказавшись на палубе, она смотрела только себе под ноги, а когда девушкам показали их лежанки в каюте, решила, что не выйдет отсюда до конца дороги. Море ей не нравилось. Очень не нравилось! Слишком большим и зыбким, ненадёжным оно было. Даже бум, такой большой и крепкий, казался на его просторе обычной щепочкой, которую играющие мальчишки бросили в огромную реку.

Её антипатия к морю превратилась в ненависть, когда на судах подняли паруса. Оказалось, что Актолым вовсе не переносит качки. Её постоянно мутило, о еде даже думать было мукой. Только изредка она пила воду, да иногда заставляла себя съесть что-нибудь из фруктов, которыми вдоволь снабжали жемчужин. Маиса и Хаяла часто выходили на палубу и находились там подолгу, если ветер не слишком их донимал, а Актолым всё время оставалась в помещении. Она почти постоянно лежала – так меньше ощущалась дурнота от качки. Она слышала то тихий серебристый смех Маисы, то восклицания Хаялы, то смешки матросов, видимо обращённые к девушкам, но не завидовала. Она вообще ни на что не реагировала: не было сил.

Марсад начал беспокоиться. Не умерла бы в дороге эта Шакра, как он про себя называл рабыню, буквально переведя её имя на свой язык. С виду она казалась такой крепкой и здоровой, кто же мог знать, что она окажется такой нежной! Он каждый день заглядывал к ценным рабыням, но помочь ничем не мог.

***

Три бума продвигались на юг, не отдаляясь особо от западного берега моря, которое хазары называли Хазарским, а арабы часто звали Джурджанским. Очертания далёкого берега постепенно менялись. Сначала степи сменились холмами, которые становились всё выше, а затем люди увидели горы. Хаяла стояла у самого борта и со слезами на глазах смотрела туда, где лежала её родная страна. Она молчала, только руки, вцепившиеся в край борта, побелели от напряжения. Маиса заметила её состояние. Она вообще была очень отзывчива к переживаниям других людей. Подойдя к Хаяле, Маиса заглянула ей в лицо, потом спросила, махнув рукой в сторону берега:

– Дом?

Хаяла поняла её, кивнула. Маиса не знала её языка, и утешить словами не могла. Она просто обняла девушку и стала гладить по плечам, шепча по-своему ласковые слова, как ребёнку. Хаяла всхлипнула и уткнулась ей в плечо.

На следующий день, когда Хаяла опять вышла на палубу, чтобы смотреть на родные горы, которые всё так же виднелись по правому борту, Маиса подошла к лежащей Актолым, присела рядом.

– Что ж ты всё лежишь? Я знаю, тебе плохо, но ты выйди на воздух, может там тебе станет лучше, – и, не дождавшись ответа, продолжила, стараясь увлечь: – Там сейчас солнышко, ветер совсем не сильный, а на берегу видны горы. Я никогда не видела таких больших гор! Мы всё плывём и плывём, а они не кончаются. И знаешь, у них на вершинах как будто белые шапки надеты. Хаяла говорит, что это снег. Или я что-то не так поняла…

Актолым слушала её, но плохо понимала, о чём она говорит, слова застревали где-то на полпути к ней, словно натыкались на плотную завесу дурноты. Но вот внезапно чётко прозвучало слово «снег». Актолым повернула голову, взглянула на Маису, немного подумала.

– Но сейчас уже почти лето, тепло. Снег не мог сохраниться.

Маиса, обрадованная хоть какой-то ответной реакцией девушки, живо продолжила:

– Я тоже так думала! Но пригляделась – точно, снег! Выйди, посмотри, а то потом горы скроются, и ты так и не увидишь ничего.

Актолым медленно села. Потом встала на ноги и, преодолевая ощущение того, что на неё сейчас рухнут стенки каюты, шагнула к двери. Её мотнуло в сторону, но рядом тут же оказалась Маиса.

– Я помогу, обопрись на меня.

Они вышли, но к борту не пошли, остались у стены. Маиса боялась, что Актолым может случайно упасть в воду. А Актолым разглядывала невиданную картину. Она представляла себе горы, как высокие холмы, только из голого камня. А тут… Видимость в этот день была хорошей, и горы стояли перед ними во всей красе. Сравнить их было не с чем, чтобы оценить размеры, но что-то подсказывало Актолым, что она рядом с ними – муравей, песчинка. А на вершинах гор действительно лежал снег! Это не могло быть ничем иным! Как, почему он не растаял даже теперь, когда было уже по-летнему тепло, она не понимала, и от этого картина становилась какой-то почти нереальной. А потом реальность вернулась, грубо нарушив восторженное удивление приступом дурноты, на сей раз закончившимся не столь счастливо, как другие. Актолым едва успела подойти к борту и перегнуться через него. Когда приступ прошёл, она сначала почувствовала облегчение, но потом вид зеленоватых, прозрачных сверху волн, играющих солнечными бликами, вновь вернули её в прежнее состояние. Голова закружилась и она, закрыв глаза, еле нашла в себе силы отойти от борта и вернуться в каюту. Рядом всё также была Маиса, поддерживающая её, бормочущая успокоительные слова.

Когда Актолым вновь оказалась на лежанке, она подумала, что теперь уж никому не удастся поднять её и заставить выйти из каюты. Мало того, что ей стало вроде бы даже ещё хуже, так ещё и вспоминались насмешки видевших её состояние матросов. Нет, уж лучше лежать здесь. Но она ошиблась. В эту же ночь Актолым вновь вышла на палубу. А как можно было поступить иначе, если Маиса вбежала в каюту перепуганная и, тряся её за плечо, захлёбываясь от страха, повторяла только одно: «Вода горит!» Актолым не могла понять, о чём она, вода не может гореть. Бог огня и Бог воды не живут вместе, они, если встречаются, всегда воюют между собой, и один из них непременно отступает. Но волнение и ужас в глазах Маисы убедили Актолым, что, по-видимому, происходит действительно что-то странное. Стиснув зубы, она вновь поднялась и, придерживаясь за стену, вышла в бархатную темноту уже по-летнему тёплой ночи. То, что она увидела, так поразило её, что она забыла не только о своей дурноте, но и о том, что нужно бояться. Картина завораживала. В той стороне, где днём видны были горы, вспыхивали громадные языки пламени. Они плясали, казалось на поверхности воды. Этого не могло быть, но было… Некоторое время Актолым, оторопев, наблюдала за пляской огня, а потом оглянулась вокруг. Почти все, кто был свободен, стояли на палубе, так же, как и она, наблюдая за происходящим. Но лица людей были спокойны. На них был восторг или лёгкое опасение, любопытство или благоговение, но ни страха, ни тем более паники не было. Хаяла, тоже присутствующая здесь, стояла на коленях и, протягивая сложенные вместе ладони к далёким огням, что-то говорила нараспев, видимо молилась. Актолым стала более пристально вглядываться в огонь, и ей показалось, что он не касается воды. Последив ещё немного, она поняла, что права. Языки пламени как бы прорывались сквозь воду откуда-то снизу, вспыхивали, расцветая, как диковинные цветы, и тут же гасли, а им на смену уже спешили другие. Поэтому казалось, что горит сама вода. Рассмотренные подробности не объясняли, конечно, причину столь странного, грозного, но притягательно красивого явления, зато немного успокаивали, поскольку оставляли незыблемой привычную истину: вода не горит.

На этот раз Актолым удалось вернуться в каюту, не изгадив морскую поверхность, но состояние её не улучшилось.

***

Они прошли уже больше половины пути, когда попали в полосу полного штиля. Это было редкостью для весны. Парус на одной и другой мачте печально обвис. Недалеко замерли и другие два судна. Все ходили недовольные, нервничали оттого, что из-за задержки, которая продолжится неизвестно сколько, они рисковали нажить себе неприятности в виде пиратских гребных судов, появления которых можно было ждать в любую минуту со стороны недалёкого берега. Только для Актолым штиль стал настоящим подарком. Она, наконец, хоть немного пришла в себя после постоянной качки, смогла встать с лежанки и побыть на палубе.

Солнце заливало водную гладь расплавленным золотом, на море было трудно смотреть. В воздухе не ощущалось ни малейшего движения. К вечеру Актолым впервые за время, проведённое на борту, нормально поела. Потом села прямо на палубу, опершись спиной о стенку кормовой надстройки, и стала подробно рассматривать всё вокруг. Кроме неё нежданной остановке были рады ещё несколько рабов, тоже страдавшие от морской болезни. Но их судьба никого не волновала.

На второе утро штиля к Актолым, опять сидевшей на палубе, подошла Маиса и села рядом.

– Тебе сегодня легче, Актолым? – ласково улыбаясь, спросила она.

Актолым повернула голову и молча посмотрела на неё. Она не собиралась разговаривать, но тёмные глаза смотрели с таким участием, а улыбка была такой искренней и доброй, что неожиданно для себя самой Актолым тоже слегка улыбнулась и кивнула.

– Да. Хорошо, когда не качает. А откуда ты знаешь моё имя?

– Его часто повторяет господин Марсад.

– Кто?

– Господин Марсад. Ну, тот человек, что нас купил.

– Ты что же, знаешь его язык?

– Нет, что ты! – засмеялась девушка. – Просто не понять, о ком он говорит, было сложно, ведь ты одна тут имеешь светлые волосы. Они всегда были такие?

– Всегда. Сейчас они уже немного потемнели, а в детстве были ещё светлей. За это меня так и назвали.

– А меня назвали Маисой. Правда, не сразу. Мне говорили, что при рождении меня называли по-другому, но как – я не помню.

– Маиса? – переспросила Актолым, подняв брови. – Но ты вовсе не похожа на овечку.

Маиса опять рассмеялась.

– Наверное, это из-за характера. Я ни на кого никогда не злюсь и не обижаюсь. Просто не умею. Да и зачем? От этого всё равно ничего не изменится. Лучше радоваться тому, что есть.

– А если ничего хорошего не происходит? Как же тогда? Чему радоваться?

– Надо просто подождать немного, и радость придёт. Обязательно.

– А если не придёт? – продолжала допытываться Актолым.

– Надо ещё подождать.

– Может, ты и права. Вот сейчас я радуюсь. Наконец-то стих ветер и перестало качать. Хоть бы он вовсе больше не начинался!

– Что ты! Этого нельзя желать, это плохо!

– Почему? Разве тебе больше нравится падать с лежанки от качки?

– Конечно, нет, – Маиса продолжала слегка улыбаться, как будто разговаривала с неразумным ребёнком, хотя была всего на пару лет старше, – но, если ветра так и не будет, мы все умрём от голода и жажды.

– От жажды? Вокруг столько воды, что не выпить за всю жизнь самой большой орде.

– Эту воду пить нельзя. В море вода плохая, солёная, и не годится для питья.

– И кто только придумал море? Зачем оно? – проворчала Актолым. – Вот поднимется ветер, опять нас начнёт качать. Опять я не смогу ничего есть.

– Потерпи немного, – взгляд Маисы всё так же был полон участия. – Мы давно плывём, наверное, скоро уже конец пути. А там всё плохое закончится, и нам будет хорошо.

– Почему ты так в этом уверена? Разве рабыням может быть хорошо?

– Но мы же не будем рабынями. Мы будем жить во дворце самого главного хана. Его называют в той стране эмиром. Если б ты чаще выходила на воздух, то заметила бы, как нам троим завидуют остальные рабыни.

– Завидуют? Почему?

– Как почему? – опять удивилась Маиса. – Их всех везут для обычной работы, а нас троих – во дворец главного хана.

– А какой он, этот дворец?

– Дворец?.. Ты помнишь дворец Великого Кагана?

– Да, помню. Он такой большой, как будто юрты всей орды сложили вместе. Я подумала, не великан ли каган Хазарии?

– А дворец главного хана, к которому нас везут, как множество таких дворцов. Так мне сказали те, кто видел его.

Актолым помолчала, пытаясь представить себе это громадное сооружение, и обдумывая, сколько же человек может поместиться в таком. И опять возникал тот же вопрос – зачем?

– А что мы должны будем делать там? Какую работу нам поручат?

– Будем делать то, что прикажет главный хан. Скажет танцевать – станцуем, скажет петь – будем петь. Но главное – будем любить хана. Любить всякий раз, как он пожелает.

– Любить? Разве у него нет жены?

– Жены? У него есть много-много жён. И мы тоже станем его жёнами. И будем жить со всеми другими. Это место называется «гарем». Туда никому из мужчин, кроме самого хана, заходить нельзя. Только он ходит в гарем к своим женщинам.

Наконец-то Актолым узнала значение часто слышанного в последнее время слова «гарем». Это оказывается, не «самое страшное место», как ей представлялось. Но всё же…

– А зачем ему столько жён?

– Не знаю… Так, наверное, положено в той стране. Чем богаче человек, тем больше у него жён. И он всех их любит. И всем дарит подарки. Нам тоже будет дарить! Мы будем есть вкусные вещи, когда пожелаем, и сколько захотим! У нас будет много красивой одежды, и даже дорогие украшения!.. Что же ты молчишь? Разве тебе не хочется так жить?

– Нет, – ответила Актолым, глядя куда-то в море.

– А чего бы ты хотела?

– Вернуться в степь.

– В степь? – растерянно переспросила Маиса.

Актолым не ответила. Она закрыла глаза, откинув голову и прижавшись затылком к стене. Маиса, видя её явное нежелание продолжать разговор, потихоньку ушла, удивлённо покачивая головой. А Актолым думала, что, если бы великий бог Тенгри-Ло услышал её мольбу, она бы никогда не попала к эмиру – «самому главному хану».

***

Вскоре паруса ожили к великой радости матросов и хозяина. Ветер подхватил бумы и понёс дальше к югу, унося от возможного нападения пиратов. Он всё крепчал, суда легко скользили вперёд. Правда, кормщик заметил, что ему не удаётся направить бум точно по нужному курсу, но рассчитывал позже взять немного восточнее. Не мог же ветер постоянно дуть в одном и том же направлении. Но постепенно его спокойствие сошло на нет, сменившись тревогой, которая всё возрастала по мере того, как стойкий сильный ветер продолжал относить их на юго-запад. Кормщик приказал уменьшить парусность, но даже после этого бум всё так же стремительно летел в сторону от необходимого направления.

– Допросились… Вымолили ветер, – ворчал кормщик себе под нос. – Похоже, наши молитвы услышал не Аллах, а сам шайтан.

То ли он был прав, то ли шайтаном у арабов подвизался печенежский Тенгри-Ло, услышавший мольбу Актолым, только ветер не ослабевал и не менял направления, а к ночи превратился в ураган. Море словно сошло с ума. Огромные валы перебрасывали бум друг другу, как дети камешек. Судно то зарывалось в воду носом, пропуская по палубе солёные потоки, то, отставая от волн, принимало удар острой кормой, и тогда вода катилась по палубе сзади. Почти все спустились в тёмный и тесный трюм. Здесь было душно, не за что было держаться и люди то и дело перекатывались по полу от борта к борту, но зато тут не было риска быть смытым в море.

Ещё в самом начале шторма в маленькой каютке повисла напряжённая тишина, пронизанная ужасом. Две девушки сидели на своих лежанках, вцепившись руками в их край, со страхом прислушиваясь к тому, что творилось снаружи. Только Актолым по обыкновению лежала. Внезапно сильный крен судна сбросил её на пол. Она села, очумело оглядываясь вокруг. Потом поднялась, потирая ушибленный бок, и присела на лежанку, полностью повторив позу своих соседок. Но вскоре качка настолько усилилась, что им пришлось искать более надёжные опоры, чтобы их не кидало по всему помещению. Маиса что-то пыталась говорить, но различить, что именно, было невозможно: вой ветра, скрип снастей и грохот взбесившегося моря сплетались в такой дикий рёв, что невозможно было услышать даже крик.

На палубе остались только кормщик, пара матросов и Марсад. Он ни на шаг не отступал от кормщика, а тот, ни на минуту не выпуская из рук рулевое весло, прокричал хозяину судна на ухо:

– Шторм сносит нас на юг! Я не могу определить, на каком расстоянии от берега мы сейчас. Сделать ничего нельзя. Если оставить бум вовсе без паруса, управлять им будет совсем невозможно.

Марсад кивнул:

– Будем надеяться, что до рассвета ничего не случится! – прокричал он в ответ.

– Да! А там, если Аллаху будет угодно, разберёмся, где находимся и что делать дальше! Ты бы, господин, ушёл с палубы!

– Нет, – помотал головой Марсад. – Это мой корабль и мои люди! Я останусь! Если нужна помощь – прикажи, и я сделаю всё!

Ночь прошла всё в том же кошмаре. Утро никаких перемен не принесло. Да и утра, как такового, не настало. Вокруг посветлело, но мир был по-прежнему окрашен в серый тусклый цвет, солнца не было и в помине. В довершение всех неприятностей начался дождь. Его струи смешивались с брызгами солёной воды и слепили тех, кто надеялся разглядеть хоть что-нибудь в этой влажной мгле. Где носило два других бума, никто не знал. Может, они были совсем рядом, неразличимые в плотной серой мути, а может, давно вышли из зоны шторма и продолжают свой путь. А может быть, море уже разделалось с ними.

Ближе к полудню дождь перестал, и кормщик с ужасом разглядел тёмную полосу берега, который был уже совсем близко. Бум летел прямо на него. Выругавшись, кормщик попытался взять хоть немного в сторону и навалился на рукоятку рулевого весла. Судно немного отклонилось от прямого курса на берег, но это было слабое утешение. Ветер не давал повернуть вдоль побережья. Впрочем, если бы это удалось, катастрофа стала бы вовсе неминуемой, поскольку тогда волны, ударив в борт судна, тут же опрокинули бы его. Оставалась слабая надежда на то, что вдоль береговой линии в этих местах часто тянулись песчаные косы. Если бы им повезло наткнуться на такую, бум или застрял бы в ней килем, или опрокинулся, но не разбился бы сразу. Тогда можно было попытаться как-то добраться до берега. Но всё получилось по-другому. Внезапный крик Марсада, наблюдавшего за приближением земли на носу судна, привлёк внимание кормщика, и он увидел, что купец, как мог, торопясь к нему на корму, указывает на обломок скалы прямо по курсу, видневшийся между волнами, как чёрный острый зуб. Кормщик налёг на руль всем телом, надеясь успеть отвернуть, ему помогал подоспевший Марсад. Они успели. Нос бума прошёл в нескольких локтях от камня, отворачивая вправо. Но целым ему не суждено было выйти из этого испытания. Влекомый ветром, корабль налетел на скалу кормой. Рулевое весло разлетелось вдребезги, судно угрожающе накренилось влево, рискуя тут же лечь на бок, но в эту секунду рухнули в море обе мачты, отягощённые остатками парусов, и оно выпрямилось. Теперь управлять разбитым бумом стало невозможно. Да и некому: все, кто находился на палубе в момент удара, оказались за бортом. Бум развернуло боком к берегу, и волны понесли его дальше. Благодаря отсутствию мачт, судно продержалось на плаву лишнюю минуту, и это спасло многих оставшихся на нём людей.

Почувствовав удар и услышав грохот ломающихся мачт, ощутив, как в пробоину хлынула вода, все находившиеся в трюме бросились наверх. Актолым и Маиса пытались вывести на палубу Хаялу, но она, от ужаса перестав что-либо соображать, забилась в угол за лежанкой, и вытащить её оттуда они не смогли. Хаяла так и погибла вместе с кораблём, когда он достиг той самой косы, на которую так рассчитывал кормщик. Только в этом месте с внешней, мористой стороны, коса скалилась целым рядом каменных «зубов». Бум, ударившись об этот оскал бортом, развалился на части. Но эта же каменная гряда стала спасением для тех, кому повезло оказаться по ту её сторону без серьёзных увечий. Люди, держась, кто как мог, за скалы, не давали валам утащить себя обратно в море или, оторвав от гряды, нести дальше, в полосу прибоя, где волны с рёвом выбрасывались на землю и тут же сползали обратно, сменяясь следующими, полными ярости. Нечего было даже мечтать о том, чтобы счастливо достичь близкого берега. Обнимая скользкие холодные скалы руками, упираясь ногами в другие камни и песок, люди только иногда бросали туда взгляд.

Страха уже не было. Он сменился отупением. Целью всей жизни стало, во что бы то ни стало, не разжать рук. Актолым видела, как постепенно слабеет находящаяся рядом с ней Маиса. Руки скользили, чтобы удержаться, нужно было вовремя заметить новую подкатывающуюся волну и, вдохнув поглубже, наклонить голову, прижаться щекой к камню, обняв его, как самого дорогого человека, и перепустить через себя вал, не дав ему оторвать тебя от спасительной скалы. Ни та, ни другая из них не умела плавать, не знала ничего о том, как себя вести, но всё пришло само собой. Ничего удивительного в этом не было. Просто те, кто сделал что-то не так, не сумел повторить спасительную последовательность движений, в первый раз возникшую случайно, сразу были смыты волнами. Остались только те, кто знал, что нужно делать, и те, кому просто повезло. Дальше нужно было только лишь продолжать делать всё то же. Но как же это было трудно! Нужны были силы, и не только физические. В какой-то момент правая рука Маисы соскользнула, и она с головой окунулась в воду. Подтянувшись на одной руке, она вновь уцепилась за камень, но не успела перевести дыхание до новой волны. Когда вал откатился, рядом с Актолым Маисы уже не было. А через несколько секунд вода притащила обратно её тело и, как бы насмехаясь, ударило головой о тот самый камень, который только что был для неё спасительным якорем. Несколько раз волны утаскивали тело и вновь возвращали назад, словно желая доказать оставшимся людям тщетность прилагаемых ими усилий. Затем Маиса исчезла.

Но, даже глядя на бьющийся рядом о камни труп, Актолым не почувствовала ничего. Ни страха, ни сочувствия. Просто ничего… Глаза видели, а мозг не воспринимал. Волна. Вдохнуть. Пропустить. Держаться. Выдохнуть. Держаться. Держаться. Держаться…

Через несколько часов люди почувствовали какую-то перемену. Волны были ещё высокими и запросто перекатывались через низкую косу, но сила их ослабла, а ветер уже не мешал дышать и не был так пропитан мелкими брызгами, как раньше. Двое мужчин решили попытаться выйти на берег. Где по грудь, где по пояс в воде, а кое-где и вплавь, они добрались до твёрдой земли. За ними потянулись остальные. Актолым никак не решалась разжать руки. Когда она увидела удачный переход первых мужчин, она как будто вернулась к жизни из тяжёлого забытья. А вместе с жизнью вернулся страх. Она не умеет плавать! Только что это было не важно, все, и умеющие, и не умеющие, были в равных условиях, а теперь…

Последние спасшиеся уже отправились к берегу, а она всё так же цеплялась за свой камень. Один из моряков – огромного роста чернобородый человек – оглянувшись, увидел в глазах молча смотревшей на него девушки ужас и отчаяние, и вернулся, рискуя попасть под катившийся вал. Он успел схватиться за соседний камень, заняв место Маисы, когда волна накрыла их. Пропустив её, Джасир, не тратя время на объяснения и вопросы, просто оторвал её руки от камня и, перекинув Актолым через плечо, побрёл к берегу. Там, где другим приходилось плыть, Джасир шёл по дну, держа Актолым на вытянутых руках и отфыркиваясь от попадавшей в рот воды.

Добравшись до суши, люди просто упали кто на песок, кто на траву, клиньями тянувшуюся к морю со стороны близкого леса. Остаток дня и ночь спали беспробудно, ничего не слыша и не замечая.

***

Утром, проснувшись, они не поверили глазам: погода стояла великолепная. Море, ещё не успокоившееся окончательно, сверкало под солнцем, небо с белыми облачками вместо сплошных серых низких туч казалось нереально ярким. О случившемся вчера не напоминала ни одна деталь. Не было видно ни вещей с корабля, ни обломков самого корабля. Море, ставшее виновником беды, тщательно прибрало за собой всё, что могло бы указать на его вину.

Когда люди немного пришли в себя, Джасир распорядился, чтобы двое отправились на поиски пресной воды. Все как-то не сговариваясь, смотрели на него с надеждой и доверием, ожидая, что он примет за них правильное решение, что укажет путь. Ему готовы были подчиняться. Джасир как будто почувствовал это. Да кто бы ещё мог возглавить их? Он – такой большой и сильный – вызывал доверие и уважение. А сам он неожиданно для всех и для самого себя проникся каким-то отеческим чувством к Актолым. Кроме неё спаслись ещё три женщины, но он выделял именно её. Он заметил её ещё в море, когда пару раз видел на палубе. Оба раза девушка еле стояла на ногах от слабости, вызванной морской болезнью. Он составил для себя однозначное мнение о ней: нежная и беззащитная, не умеющая сопротивляться ни людям, ни обстоятельствам. Поэтому для него стало полной неожиданностью то, как долго боролась за жизнь Актолым, как цеплялась за спасительный камень, когда уже несколько человек волны унесли с собой. Ему никак не удавалось забыть её взгляд, заставивший его вернуться, когда он понял, что Актолым боится моря, боится любой воды, глубже лужи, потому что не умеет плавать. И при этом у неё хватило характера сделать всё, чтобы выжить. Аллах дал ей шанс, и она им воспользовалась. Сейчас, наблюдая за ней, Джасир вновь остался доволен. С той минуты, как он перенёс её на берег, Актолым ни разу не сделала и попытки заплакать. Она даже не причитала, как другие женщины, да и вообще не проронила ни слова. Поднявшись утром, девушка, прежде всего, повернулась к взошедшему солнцу и, закрыв глаза, что-то тихо стала говорить, не обращаясь ни к кому. Джасир понял, что она молится какому-то своему Богу. Затем она отряхнула и почистила, как могла одежду и расплела волосы, не успевшие высохнуть за ночь. Посмотрев, что делают другие, немного поколебавшись, тоже подошла к кромке берега и стала, черпая рукой воду, смывать присохший к многочисленным ссадинам песок. Джасиру нравилось, что всё это она делает молча, даже когда солёная морская вода, попадая на ранки, вызывала боль, она не ахала, как другие женщины, не трясла руками, не пыталась дуть на больное место, а просто хмурилась и слегка морщилась. Сам немногословный, Джасир открывал рот только в случае необходимости, когда только словами можно было выразить свои намерения или требования. Ну и ещё для еды. Актолым покорила его спокойствием и отсутствием жалоб.

Пресная вода нашлась быстро. Недалеко от них из леса вытекала небольшая река, разливающаяся при впадении в море и поэтому мелкая в этом месте. В лесу удалось добыть десяток птиц, напоминавших крупных голубей. При этом отличилась Актолым: из десяти птиц её добычей стали четыре. Девушку не хотели брать с собой, когда четверо мужчин отправились в лес в надежде раздобыть какую-нибудь еду. Она знаками показала, что тоже может охотиться, но её подняли на смех, указывая ей в сторону остальных женщин, чтобы она осталась с ними. Актолым посмотрела на них, немного склонив голову, а потом направилась к лесу в одиночку, уходя в сторону от остальных охотников. Джасир, увидев это, остановил её, окликнув по имени. Когда она обернулась, он коротко махнул рукой, приказывая вернуться. Она послушалась немедленно. Пока Актолым возвращалась, Джасир успел сказать уходящим мужчинам только два слова: «Возьмите её». Этого оказалось более чем достаточно. Суровый взгляд, подкреплённый явно прозвучавшим в голосе недовольством, отбил всякую охоту возражать. Отсутствовали охотники недолго – около часа, а когда вернулись, мужчины выглядели немного смущёнными. Добыча была вполне достойная для такого короткого времени и столь несовершенного оружия, как камни, подобранные на берегу. В чём же тогда было дело? Докопаться до истины хотели многие. Всё оказалось проще простого: смущение охотников объяснялось растерянностью. Один из них не добыл ни одной птицы, промахнувшись несколько раз подряд и только зря распугав стайку, так что пришлось снова прятаться и терпеливо ждать, когда птицы успокоятся и вновь рассядутся по веткам. Двое подбили по паре, ещё один сбил трёх птиц. А вот девушка, которую они хотели оставить на берегу, которую, ворча про себя, взяли, лишь подчиняясь Джасиру, эта девушка легко добыла четырёх птах! Актолым очень пригодилась сейчас та игра, которой она забавлялась когда-то. Камни, пущенные её рукой, все четыре раза попадали точно в голову птицам, так что их даже не понадобилось добивать. Узнав всю историю, многие фыркали, потешаясь над ситуацией, некоторые даже подшучивали над охотниками. Это были первые улыбки и усмешки с момента начала шторма. Джасир остался внешне невозмутимым, но в душе ещё раз приятно удивился: девушка-то, кроме понравившегося ему поведения, ещё и кое-что умела. По крайней мере, похоже, что с голоду она не умрёт, если только не запереть её в четырёх стенах. В этот момент Джасир впервые подумал, что, если Аллах будет милостив к ним, и они благополучно доберутся до земель халифата, он, пожалуй, не признается, что Актолым предназначалась эмиру. Он давно уже подумывал бросить море и жить спокойно в своём небольшом домике, который построил себе на окраине Мерва. Можно будет попробовать себя в торговле. А если начинать спокойную жизнь на берегу, так нужно жениться. Актолым как нельзя лучше соответствовала всем его требованиям.

Решено было не трогаться с места хотя бы несколько дней, чтобы немного восстановить силы. По прикидкам Джасира, они находились где-то на территории центрального Табаристана. Здесь всегда было неспокойно. Местные правители из бывшей правящей династии алидов подчинялись наместнику эмира только формально, продолжая считать себя полновластными хозяевами этих земель, где испокон века правили их предки. То там, то здесь происходили мелкие стычки между людьми, недовольными порядками, установленными завоевателями, и небольшими отрядами арабских воинов, рыскающих по всему Табаристану для усмирения этих недовольных. Только на западе, в Гиляне, было спокойно, туда не дошли люди эмира. Он, завоевав Джурджан и Табаристан, не смог продвинуть границу подвластных ему территорий дальше на запад, как ни старался. В конце концов, эмир удовлетворился теми землями, которые смог захватить. Тем более что его владения здесь требовали постоянного повышенного внимания. Наместник эмира в Джурджане – вали Укаб ибн Хишам – должен был постоянно быть настороже, как и наместник Табаристана Абул Аббас. Им приходилось действовать сообща, чтобы сохранить на этих землях спокойствие. Хотя часто оно было весьма обманчивым…

Попав на эту неспокойную территорию, Джасир всерьёз опасался встречи с местными воинами, которые не преминут воспользоваться беспомощностью людей. Если же их всё же захватят (защити, Аллах, от такого несчастья!), смерти не избежать. Рабы, идущие с ними, может, и не задумывались об этом (в конце концов, не всё ли равно, кому служить), но это было глупостью. Те люди, которые их захватят, вряд ли поинтересуются, кто раб, а кто господин. Скорее всего, выяснят они это только после того, как убьют. Так что осторожность следовало соблюдать всем. Кратко, но доходчиво, объяснив эту простую истину всем, Джасир велел быть предельно осторожными. Не следовало долгое время разгуливать по открытому месту, лучше оставаться под прикрытием леса.

В эти дни выяснилось, что Актолым не любит не только море, но и лес. Он вызывал у неё недоверие тем, что за деревьями ничего не было видно. И её не интересовало, что лес укрывает их от чужих любопытных глаз. Главное, что она сама не видит врагов, возможно притаившихся в зарослях. Так что неделя, которую люди провели на берегу реки, показалась ей длиннее, чем всем остальным. Ко всему прочему, лес по берегам речки местами был заболочен, что тоже не прибавляло ему очарования, особенно, если учитывать, что во влажном тёплом воздухе, на поверхности воды, в низких кустиках обитали мириады мерзких насекомых, жаждавших крови. От их укусов лицо и руки, не прикрытые одеждой, распухали и немыслимо чесались. Но это было не самое плохое. Они переносили болезни. Вскоре у одной из женщин началась сильная лихорадка. От жара она ничего не сознавала. Так продолжалось пару дней. Потом стало ясно, что ей не выжить. Когда в середине ночи женщина умерла, кое-как вырыли яму и закопали тело, чтобы оно не досталось зверям.

Наконец, Джасир решил, что люди достаточно отдохнули и окрепли, и объявил, что они пойдут по берегу моря на восток. Так не было опасности заблудиться, зато была слабая надежда дойти до земель халифата. Шли по самой кромке воды, там, где в полосе прибоя песок оставался влажным, а волны постепенно слизывали их следы; или они заходили неглубоко в лес, тянувшийся справа и время от времени подходящий совсем близко к морю. В лесу охотились с помощью всё тех же камней, добывая себе пропитание. На второй же день в лесу, они опять наткнулись на болото, которое здорово их задержало, пока они искали обратную дорогу из коварной топи, которая, казалось, впустив их в свою середину, решила оставить там навсегда. Люди вязли, проваливались по пояс, помогали друг другу выбраться. Никто не вспоминал, кто из них хозяин, кто раб, и в результате выбрались, как все считали, без потерь. После этого уставшим людям вновь потребовался отдых. Утром пошли дальше.

Пару раз им попадались рыбачьи селения, расположенные на самом берегу моря. Люди вынуждены были прятаться где-то поблизости до ночи, а после, выбрав самый глухой час, потихоньку обходили деревни. Первый раз они пробрались лесом, отойдя от берега на достаточное расстояние, чтобы не обеспокоить своим запахом деревенских собак. А вот во второй раз деревня оказалась на открытом месте. Лес отступил здесь дальше, почти до самых подножий гор. Посоветовавшись, решили идти морем. Опять дождавшись глубокой ночи, они вошли в воду далеко от селения, а потом тихонько пошли вдоль берега, кто по грудь, кто по шею в воде, тревожно прислушиваясь к звукам. Всё обошлось, им удалось пройти мимо, не вызвав тревоги в деревне. Ночной бриз, гнавший воздух с берега в море, относил их запахи и тихие звуки в сторону. И они не только прошли! Им удалось изъять часть улова из расставленных на ночь сетей. Это, конечно, был риск, но он полностью себя оправдал. Когда утром все лакомились свежей рыбой, запечённой в углях, двоих моряков, благодаря которым это стало возможным, чествовали, как героев. Всё получилось только потому, что эти двое были превосходными ныряльщиками и могли находиться в воде так долго, что казалось, они уже не покажутся на поверхности. Они ныряли, доставали рыбу и передавали её ещё двоим, стоящим по грудь в воде. Те складывали её в большую корзину, тоже взятую на берегу.

Но один из ныряльщиков сейчас не принимал участия в пиршестве и вяло реагировал на похвалы. Он уже больше суток чувствовал себя плохо, шёл с трудом. Ночной переход по воде освежил его, придал бодрости и позволил нырять наравне с другим матросом. Но это были последние силы. Сейчас он сидел у самого костра и дрожал от холода, хотя солнце вовсю грело, и одежда давно высохла. Джасир угрюмо посматривая на него, молчал, а потом объявил, что сутки они будут отдыхать. Все восприняли эту новость с облегчением. А Джасир подумал, что за сутки станет ясно, что с матросом. Ему либо полегчает, либо… Матросу не полегчало. На следующий день к вечеру схоронили и его. Так болото и его мерзкие обитатели сумели взять вторую жертву.