Продолжаю публиковать главы своего романа "Последняя амазонка"
Аудиоверсию можно послушать в ВК:
Роман "Последняя амазонка" audio_playlist10049208_81521729
1 глава https://dzen.ru/a/Yi3oqcKwVT4gQBec
Глава 2. Хазары
Хазарский отряд с захваченной добычей буран задел лишь краем. Да, была метель, сильный ветер заставлял отворачиваться, сбивал с пути, но видимость, хоть и плохая, сохранялась, и люди продолжали медленно продвигаться вперёд. Ветер дул несколько часов, постепенно слабея по мере того, как отряд смещался к востоку, а потом и вовсе стих.
В первое время все пленные были напуганы, подавлены и сидели молча. Потом напряжение постепенно стало спадать. Первыми пришли в себя рабы. Затем, глядя, как они переговариваются и осматриваются, как обсуждают всё, что видят вокруг, стали оживать и их бывшие хозяева. И тут же стало проявляться взаимное недовольство, начались ссоры между теми и другими. Но всё пресекла хазарская плеть. Она очень доходчиво разъяснила, что здесь хозяин только тот, у кого она в руке, остальные – рабы, живой товар, который нужно доставить до места. Все замолчали.
***
Море Каргалук осталось позади, теперь они двигались по совершенно неизвестной печенегам местности. Языка Актолым не знала, но по часто повторяющемуся хазарами слову «Итиль» поняла, что целью их путешествия и был этот город – столица Хазарского царства. На одной из остановок к их обозу присоединились ещё два почти таких же. Их появление было встречено приветливыми возгласами. Это были части отправившегося в «карательный рейд» хазарского отряда. Наказав непокорных беев за задержку выплаты дани и взяв эту дань сами, в том виде и количестве, в котором сочли правильным и возможным, они тоже возвращались в Итиль.
Наутро тронулись в путь все вместе. Теперь караван представлял собой внушительное зрелище. Хорошо вооружённые всадники, окружающие повозки, легко могли бы дать отпор воинам любого, даже самого большого, аила, если бы только на них не пошла бы вся орда. Но это было почти невероятно: для того, чтобы собрать по кышлагам зимующие курени, нужно было время. Так что нападения хазары теперь не опасались, вели себя спокойно и уверенно.
Сидя с краю, Актолым не участвовала ни в разговорах, ни в мелких ссорах, которые время от времени возникали среди пленников. Правда, опасаясь удара плети, они теперь ругались тихо, почти шёпотом. На ночных стоянках заснуть Актолым удавалось редко, было слишком холодно. Пленных к кострам никто, конечно, не допускал, а укрыться было нечем. Они прижимались друг к другу, кое-как согреваясь, и засыпали. Но даже в этих условиях рабы с бывшими хозяевами и их чагами не смешивались, предпочитая проводить время со своей ровней. Актолым никогда не признавали «своей» ни те, ни другие, её независимое положение создавало незримую стену. К ней и раньше обращались лишь по-необходимости, а уж теперь… Вот поэтому ночь она проводила одна. Для того чтобы как-то согреться, она часто вставала, размахивала руками и прыгала на месте, вызывая недовольство окружающих. Для сна времени почти не оставалось. Днём она согревалась под лучами уже по-весеннему тёплого солнышка и дремала, изредка открывая глаза, чтобы взглянуть вокруг, и тут же засыпала вновь.
Сколько прошло дней или недель, Актолым не знала, она давно сбилась со счёта. Ей казалось, что не будет конца дороге, не будет конца долгим ночам без сна и длинным дням в тряской повозке. В очередной раз она проснулась под вечер от наступившей тишины. Никто не разговаривал. Открыв глаза, Актолым увидела перед собой высокую стену с зубцами наверху. Никогда она ещё не видела ничего подобного. Казалось, стена простиралась направо и налево на огромное расстояние, охватывая главный город хазар. Это была граница привычного мира – мира степных просторов, где всё было далеко видно и хорошо понятно.
***
Несколько хазарских всадников направились к закрытым воротам, видневшимся в стене, остальные, остановив повозки, остались ждать. Коротко переговорив со стражами, всадники, обернувшись, дали знак остальным, и весь обоз потянулся к воротам. Проехав под аркой, удивляясь толщине стены, пленные оказались в Итиле, вернее – в его западной части, находившейся на правом берегу реки, русло которой сейчас было ещё сковано льдом. Всё здесь вызывало удивление, а иногда и недоумение степняков. Например, тут стояли вроде бы знакомые им юрты, но какие! Стены были сложены из воткнутых вертикально в землю многочисленных жердей, которые снаружи были обмазаны глиной. Только крыша строений была привычной: куполообразно положенные войлоки. Как они узнали впоследствии, внутри стены тоже обмазывались глиной, а поверх неё хозяева вешали те же войлоки, шкуры и даже ковры. Юрты казались чересчур низкими, но оказалось, что жилища просто были заглублены, чтобы войти в них нужно было, переступив высокий порог, спуститься в жилое помещение по небольшой лесенке, вырубленной в грунте. Кроме юрт здесь были и полуземлянки, наподобие тех, в которых жили русичи, и строения из красного кирпича. Но кирпичные постройки были только общественными: храмы со школами при них, бани, склады... Актолым казалось невероятной та надёжность и незыблемость, которая здесь её окружала.
Захваченных рабов сразу переправили по льду, уже заметно потемневшему к весне, на левый берег большой реки, давшей своё имя столице хазарского царства. Впрочем, каждая из частей этого города имела ещё и своё собственное название: Ханбалык и Сарашен. В Сарашене, левобережной части города, жили купцы и ремесленники, а Ханбалык считался «чистой» частью, там не было домов работного люда и мелких лавочников. В Сарашене были большие рынки и склады товаров. Пленников разместили в одном из таких складов, пустовавшем в ожидании весеннего поступления товаров. Внутри здания, на земляном полу, лежали несколько драных войлоков и прелая солома. Кое-как пристроившись, все быстро заснули. Актолым повезло: ей досталось место в уголке. Тут не было ни соломы, ни войлока, но зато не так ощущался сквозняк, гулявший внутри склада между дверями, расположенными на противоположных стенах. Она присела на пол, прижавшись спиной к стене и обняв руками колени, но сон не приходил. Слишком непривычно было всё вокруг. Казалось, даже стены настроены враждебно. Из юрты при желании можно было выйти и не через дверь, представлявшую собой тяжёлую занавеску из войлока. Можно было постараться приподнять «стену» из такого же войлока и протиснуться между жердями каркаса. Здесь же всё было таким прочным, основательным, что пугало своей несокрушимостью. И не было слышно привычных звуков: фырканья лошадей, блеяния овец, криков ночных птиц, иногда – далёкого воя волков… Вместо них – шаги по твёрдым обледеневшим камням, разговор на незнакомом языке, время от времени – лязг металла. Утром, когда их снова вывели наружу, выяснился источник этого лязга. Оказалось, рядом располагался колодец с черпаком на цепи.
***
Вдоль пленных шёл человек в добротной одежде. Он внимательно осматривал каждого, иногда останавливался, жестом приказывал повернуться или согнуть руку, потом что-то говорил сопровождавшим его людям. По его указанию захваченных степняков делили на группы: сильные мужчины, способные много работать; выносливые женщины; молодые девушки. Последние подвергались более тщательному осмотру. Некоторые из девушек были отведены в сторону от основной массы пленных. Среди них оказалась и Актолым. Взгляды и усмешки хазар ей не нравились. Она отвечала невозмутимым взглядом, хотя для этого ей приходилось прикладывать усилие, чтобы не показать волнения и неуверенности, захвативших её целиком. Но это вызывало только дополнительные смешки.
Группу девушек не вернули вместе со всеми в здание склада. Им указали на одну из юрт. Внутри было тепло, лежали войлоки. Немного оживившись в более привычной обстановке, девушки уселись и начали знакомиться. Актолым и здесь осталась в стороне и участия в разговорах не принимала. После нескольких неудачных попыток вовлечь её в беседу, закончившихся односложными ответами Актолым, её оставили в покое, почти перестав замечать.
Кормили их вполне сносно, что было неожиданно для обитательниц юрты. Но ещё большей неожиданностью для них стало посещение бань. Актолым даже представить себе не могла более странное место. В аиле мытьё обычно ограничивалось только руками и лицом, да и то по необходимости. Когда становилось жарко, люди иногда купались в попадавшихся на пути речках, но мыться специально?..
А в Итиле для этого построили огромное здание. Внутри было чисто. Прохладный каменный пол в первом помещении сменился разогретым горячим воздухом во втором. В первом помещении их заставили снять с себя всю одежду, вызвав недоумение и испуг. Оставаться голыми? Это неслыханно! Обнажать тело можно только для мужа! Актолым, как и остальные, никогда ещё не чувствовала себя так неуверенно. Но в отличие от других, она чувствовала и другое. Ей одновременно хотелось, и спрятаться где-нибудь в уголке, и наброситься на женщин, разглядывающих раздевшихся девушек. Эти женщины знаками приказали всем пройти в следующее помещение, где в воздухе висел пар, и стояли каменные скамьи. На них были лохани с горячей водой. Пленниц заставили тереть друг друга и самих себя кусками жёсткой материи, поливать водой, намазали волосы чем-то густым, от чего почему-то пахло сырыми яйцами. А затем нужно было много раз промывать голову и волосы водой, которую не уставали подливать работницы бань.
Когда Актолым, уставшая, как после долгой работы, вышла вслед за другими в первое помещение, там их уже дожидалась другая одежда – непривычная, но чистая и мягкая. После того, как они оделись, их вывели наружу. Каждой выдали по гребню и потребовали расчесать волосы. С этим «инструментом» Актолым была знакома хорошо. Она присела рядом со стеной на солнышке и принялась расчёсывать густые светлые волосы, которые как будто ещё больше посветлели после мытья. Рядом расчёсывались и разговаривали две девушки. Разговор крутился, естественно, вокруг только что полученных впечатлений. Из их слов Актолым узнала, что то огромное, по её мнению, здание считалось очень бедными и тесными банями, они предназначались только для бедняков. В определённый день здесь мылись и рабы. А в богатых банях все комнаты гораздо больше, и их число тоже больше. Там есть помещения с прохладной водой и с горячей водой; комнаты для массажа и комнаты для отдыха после мытья, где подают прохладительные напитки; есть даже бассейн. Что означает это слово, Актолым поняла смутно. То, что она услышала, нарисовало ей картину чего-то вроде озера, только внутри дома. Это поражало. Ну, надо же, что придумали эти хазары!
Актолым, сидя с гребнем в руке, заметила двух мужчин, разглядывающих и живо обсуждающих девушек, так же, как она, сушивших волосы на солнышке. Даже не зная языка, общий смысл понять было не сложно.
– Да, хороши, – обводя глазами всех девушек, изрёк первый. – Нынче у тебя неплохой улов, есть шанс взять хорошую цену.
– Да, слава Богу. Давно уже такого количества не было. А как тебе эта? – второй указал на Актолым.
– Эта? Она достойна самого царя, одни волосы чего стоят! Густые, как грива лошади, да ещё и светлые.
– А глаза? Заметил?
– Да, редко такие увидишь. Собираешься показать её Барджилю?
– Барджилю? Нет, – нахмурился второй, – не собираюсь. Барджиль-то, конечно, заинтересуется. И заберёт. А вот денег я не увижу. А если и увижу, то явно меньше, чем дадут за неё арабы на рынке.
– Да ведь до того времени, когда море и река пропустят купцов к Итилю, нужно ещё дожить, а это лишние расходы на содержание рабов. А тут – и ждать не надо. Только дай знать, и Барджиль сам к тебе прибежит.
– Какая разница? – пожал плечами хозяин девушек.– Всех моих рабов он не купит, а одной больше, одной меньше – не велико отличие. А эта, ты сам сказал, царя достойна, а значит, и эмира, и халифа. Представляешь, сколько за неё могут заплатить?
– Это-то конечно… Только вот на русинку она больно похожа. Али говорил, что эмиры да халифы русинок не жалуют. Говорят – чересчур горды да стыдливы.
– Али? – в голосе второго явно послышалось лёгкое презрение. – Али – араб, а что араб скажет, на два делить нужно.
– Зачем ты так говоришь? Вера у него не наша, но я знаю, что и по их вере ложь грехом будет. Али не врёт. Если сказать не захочет – промолчит.
– Ну, не знаю, – проворчал собеседник, но, не желая обострять разговор, вернулся к прежней теме: – Ты сам-то посмотри внимательнее, так ли она на русинку похожа? Вон, русинки сидят, – указал он на нескольких девушек, сидевших немного в стороне. – Внешне похожи, не спорю. Но заметь: эти сбились в кучу и, если не развести их силой, друг друга не покинут. О чём-то говорят между собой, иногда молятся. А эта ни с кем слова не сказала, ни к кому не обратилась. Сама по себе.
– То, что она не говорит ни с кем, я тоже заметил. А вдруг она немая?
– Нет, с этим всё в порядке. Я пару раз слышал, как она к своим богам обращается, да не осквернят их имена моих уст! Что говорит – непонятно, но голос у неё хороший.
– Что ж, тогда всё в порядке. Только кто ж она тогда? На печенеженку она вроде не похожа. Они вон, все на нас посматривают, да улыбаются. Сообразили уже, видно, к чему готовыми быть. И вроде довольны. А светловолосая, если и взглянет, так будто скажет: «лучше не подходи». Она что, из русинских рабынь у печенегов была?
– Думаю, да. А что смотрит так, так это уже характер. Это и неплохо. Есть особенность своя, цену повысить можно. Кстати, она, по-моему, единственная из всех не догадывается, для какой «работы» предназначена, – засмеялся он. – За это цена ещё выше будет.
– Так ты твёрдо решил, не предлагать её кагану?
– Да. Я рассчитываю в этом году на большой доход весной после торгов. Нынче я не только числом возьму. Эта печенеженка не единственная моя жемчужина. Я отобрал целых пять.
– Пять?
– Да. Одна из них – как раз русинка. Фигурой хороша, а глаза, как у этой, редкие. Такие же светлые, только не голубые, а зелёные. Их рядом поставить – не знаю, какая и лучше будет.
– Повезло тебе. Жаль, не пошёл я нынче с вами в степь… А остальные три твоих жемчужины где?
– Хочешь взглянуть? Смотри, позавидуешь!
– Уже завидую, прости, Господи!
– Ну, идём, покажу.
И оба удалились, посмеиваясь.
***
Очень многое удивляло степнячку в Итиле. Даже привыкнув немного к каменным строениям вокруг и их размерам, казавшимся ей непомерными в сравнении даже с самой большой юртой, которую она видела в кышлаге, Актолым постоянно сталкивалась с чем-то ещё, вызывающим у неё изумление или недоумение. Почти полное отсутствие растений, не выживающих на голых камнях, которые были здесь повсюду, удручало, ей казалось, что именно от этого с каждым днём в городе становилось всё более душно. Весна, наступающая там, в степи, за высокими стенами Итиля, как будто не могла проникнуть сюда, только солнце всё сильнее прогревало камни. Актолым тосковала по степи, открытому пространству. К тому же в Итиле всё было непривычным, казалось неудобным, начиная с мелочей, поведения людей и их привычек, заканчивая их домами. Воины выезжали за пределы города редко, большую часть времени находясь в казармах или возле них. От нечего делать они придумывали себе развлечения. Чаще всего это были состязания в военном деле. Кроме этого играли в кости и даже пели иногда.
Люди в Итиле были болтливы и громогласны, вне зависимости от того, к какому слою общества они принадлежали. Рабы и слуги вели себя между собой так же, как их хозяева. Очень удивило Актолым, что здесь у людей были другие боги. Она помнила рассказы матери о её богах, почитать которых так и не смогла убедить свою дочь; знала Актолым тех богов, которым поклонялись в орде. Часто девочке казалось, что между теми и другими было много общего. Среди них были боги неба и земли, воды и огня, жизни и смерти, скота, гор, ветра, семейного очага… Правда, имена «маминых» богов Актолым не запомнила.
Здесь же, в Итиле, большинство людей считали, что Бог – один, к нему обращались во всех случаях и с любыми проблемами. В его образе словно слились воедино все божества, известные ей раньше. Вот только называли его все по-разному: одни – Иисусом, другие – Аллахом. И для того, чтобы обратиться к нему, люди должны были ходить в специальные дома, которые тоже назывались по-разному. Те, кто в молитвах упоминал Аллаха, ходили в мечети, а те, кто верил в Иисуса, почему-то делились ещё на две группы. Одни молились в церкви, а другие – в синагоге. Актолым никак не могла этого понять. Если они считают, что Бог – один, то почему же молятся отдельно, и каждая группа – своему Богу? Значит, всё-таки Бог не один, просто у каждого – свой? Это совершенно непонятно и нелепо…Что-то люди совсем запутались. Чего проще: есть главный Бог – Тенгри-Ло, он, как хан, возглавляет остальных, каждый из которых отвечает за своё, конкретное «дело». И всегда знаешь, к кому из них обратиться за помощью. После серьёзных раздумий Актолым окончательно решила для себя, что её боги лучше, «правильнее», и перестала интересоваться храмами и теми, кто туда ходит.
Ещё больше, чем храмы, её поразил дворец хазарского кагана. Он стоял на острове, образованном двумя рукавами реки Итиль. Строение, окружённое дополнительной крепостной стеной, потрясало Актолым своими размерами. Она никак не могла понять, зачем одному человеку такой дом? Что он в нём делает? Спит каждую ночь в новой комнате, пока не обойдёт все, а потом начинает заново? В городе были очень внушительные здания, особенно удивляли мечети с минаретами, господствующими над всеми остальными постройками, в Ханбалыке был и дворец царя, мимо которого они прошли ещё в первый день. Актолым никак не понимала, так где, собственно, жил правитель хазар: во дворце на острове посредине реки или во дворце, стоящем среди городских построек? Чтобы это понять, ей всё же пришлось заговорить со своими соседками в юрте. Они-то давно болтали со всеми, кто снисходил до разговора с ними, поэтому приблизительно знали не только устройство жизни в Итиле, но и многие последние новости. То, что сообщили они Актолым, удивило её не меньше, чем городские постройки. Оказалось, что царь – не главный правитель страны, хотя командует войском и решает все возникающие вопросы и проблемы. Настоящим правителем считается Великий Каган. Говорят, что на него указывает сам Бог, когда избирают нового правителя. Он живёт во дворце на острове со своими слугами, рабами и жёнами.
– Царь спрашивает у него совета, разрешения или благословения, когда случается что-то очень серьёзное, например, нападают враги, – пояснила ей наиболее словоохотливая девушка. – Только царь может входить к кагану. Но даже он входит непременно босым и встаёт на колени, ожидая, будет ли правитель говорить с ним. А больше никто никогда не видит Великого Кагана.
– Он что, никогда не выходит из дворца? – спросила Актолым.
– Редко-редко каган выезжает на прекрасном белом коне и проезжает по улицам города. Но его всё равно никто не видит.
– Почему?
– Потому что при его появлении все падают на землю и должны лежать вниз лицом, пока топот копыт коня кагана не стихнет вдали. Если кто-то осмелится взглянуть на священное лицо, его тут же убьют воины, сопровождающие правителя.
– Значит, воины видят лицо кагана? – рациональность Актолым заставляла её чётко представлять всю картину, а она порождала новые вопросы.
– Нет, они едут в отдалении и не видят.
– А как они все попадают с острова в город? Их перевозят на лодках? – Актолым не оставляла надежда поймать рассказчицу на противоречии: ну, не может быть так, чтобы лица человека, которое он не скрывает, никто не видел! Но…
– Нет, они едут по мосту.
– По мосту? По какому? Я не видела никакого моста, когда мы шли по льду реки мимо дворца. Его разрушили?
– Да нет! – нетерпеливо воскликнула девушка, которую раздражало явное недоверие Актолым к её словам. – Мост ставят только весной, когда река очистится ото льда, а осенью снова разбирают. Он держится на больших лодках, которые стоят одна за другой поперёк реки. А зимой переправляются по льду.
Больше Актолым ни о чём не спрашивала, но опять долго размышляла над тем, что узнала. Нет, ей это всё не нравилось. Как-то всё сложно и неправильно. Зачем нужен такой правитель, которого никто не видит и который почти ничего не решает?..
Пока пленные ждали, когда река очиститься ото льда, и на рынок прибудут купцы из разных стран, у них было много свободного времени, особенно у женщин, и особенно у молодых и красивых, хозяева которых рассчитывали продать именно их красоту и молодость, и поэтому не загружали работой. Актолым в эти дни часто садилась где-нибудь поближе к берегу на землю и смотрела на дворец кагана, представляя, как он там живёт, что делает. Но в её мыслях по-прежнему не было ничего, кроме недоумения и попытки понять: зачем?
***
Наконец, начали прибывать первые купцы. Они появлялись из самых низовий Итиля, поднимаясь на лодках от моря, где оставались их корабли. Большие суда не могли подойти к городу – река была коварна. Мало того, что русло изобиловало мелями, так ещё и более глубокие места, пригодные для кораблей, часто как бы сами собой меняли положение. Это было следствие работы течения, приносящего с собой песок и оставляющего его в речной дельте.
В городе становилось всё более шумно и многолюдно. На улицах, а особенно на базарах, можно было услышать десяток разных языков одновременно и встретить людей самой разной внешности и веры.
И вот настал день, когда невольниц, среди которых была и Актолым, повели на рынок. Утром их постарались приодеть получше, не изменяя, впрочем, привычной для каждой из них одежды. Тех пятерых, которых владелец назвал «жемчужинами», поставили отдельно. Кроме Актолым и русинки, здесь была ещё незнакомая Актолым печенеженка и две похожие друг на друга черноволосые девушки с густо подведёнными, будто сросшимися, бровями. На голове у них были маленькие шапочки с нашитыми по краю монетками и спускающимся сзади большим куском лёгкой материи, которым они то и дело закутывали лицо, оставляя свободными только глаза.
Покупатели подходили, смотрели на девушек, в восхищении качали головами и прищёлкивали языками, но услышав цену за них, отходили, даже не сделав попытки поторговаться. Продавец оставался спокойным. Он знал, что дождётся своего часа. И был прав. В этот же день, ближе к вечеру, один из давно приценивавшихся купцов увёл с собой русинку и одну из чернобровых красавиц. Он выглядел довольным, несмотря на кругленькую сумму, оставленную им в руках владельца. А на следующий день, наконец, появился тот, кого ждал хозяин невольниц.
Человек с ласковыми чёрными глазами, вкрадчивыми движениями и мягким голосом подошёл к ним с самого утра. Судя по всему, его хорошо здесь знали. Ему многие кланялись, и в этих поклонах чувствовалось куда больше подобострастия, чем в тех, что предназначались другим. Окинув беглым взглядом сильно поредевшую группу девушек, он, не задерживаясь, сразу прошёл к трём оставшимся «жемчужинам». Едва ответив на приветствия торговца, он с большим вниманием рассматривал рабынь. Потом обернулся к хозяину:
– Что ж, Хаким, нынче ты радуешь мой взор. Твой товар сегодня не просто хорош, а так хорош, что хочется спросить: в чём же подвох? В чём изъян этих красавиц?
– О, уважаемый господин Марсад, в них нет изъяна! Это чистая правда, клянусь своей душой!
– Такая клятва меня не устраивает, – усмехнулся Марсад. – У тебя нет души, ты её давно и выгодно продал. Но я верю своим глазам. Поведай же мне, откуда эти газели. И что в них особенного? Я же знаю тебя, ты любишь удивить.
– Ты, как всегда прав, господин, да сопутствует тебе удача во всех твоих делах! – с улыбкой поклонился Хаким, проглотив вопиющее замечание насчёт своей души.
– Она и без твоих слов меня не оставляет… Так что ты можешь рассказать о своём товаре?
– Первая, Хаяла, из горной страны, что на западном берегу Хазарского… то есть, простите, господин… Джурджанского моря. Она превосходная танцовщица. Может услаждать взор своими грациозными движениями несколько часов без перерыва. Она столь легка и гибка, что заслуживает сравнения со змеёй. То, как она может изгибаться, невероятно, это удивляет и завораживает. К тому же, такое умение может пригодиться не только в танце, – сладко улыбаясь, закончил Хаким.
– Ладно, – снисходительная улыбка скользнула по полным губам. – Дальше. Расскажи об этой, – и он кивнул на печенеженку.
– Это Маиса. Древнее имя дали ей не зря. Она действительно кроткая, как овечка, что не часто встречается у степняков, особенно у печенегов. У неё золотой характер. Она всегда ласкова и никогда не обижается на окрик или даже удар. Кроме того, я назвал бы её ещё и степным соловьём. Когда она поёт песни на своём языке, кажется, что на тебя нисходит благодать – так спокойно и радостно становится на сердце. Она составит великолепную пару танцовщице.
– Хорошо. Поющая овечка и танцующая змея, я понял. А что делает третья?
– Ничего.
– Ничего? Это и есть её особенность? – поднял брови Марсад. – Таких «особых» я наберу здесь, на рынке, с десяток за ту цену, которую ты просишь за свою «ничего».
– Нет, уважаемый Марсад, таких ты не найдёшь. Эта девушка – для любителей приручать леопардов. Молчалива, холодна, добиться от неё хотя бы ласкового взгляда не удавалось ещё никому. Но зато при этом она, ни разу не выказала и намёка на гнев, ярость или обиду, хотя те, кто захватил её, говорили, что отбивалась она стойко, не один и не два человека были ранены её стрелами. Так что думаю, за внешним спокойствием скрывается страсть. Но есть и ещё кое-что… Она не знает, что такое гарем, не понимает, для чего предназначена.
– Не знает? – заинтересовался купец. – Неужели ей никто ничего не рассказал? Что-то не верится.
– Я говорю правду, уважаемый Марсад. Актолым (это её имя, которое дали ей за светлые волосы) была рабой в орде, хотя при этом обучена тому, что должна уметь обычная женщина степи. Она всегда одна, ни к кому не подходит, никого к себе не подпускает. Почему так – мне неизвестно, но говорят, так было всегда.
– И ты считаешь, она – хороша?
– Да, считаю. Остальные, что бы они ни умели, похожи друг на друга, ведут себя предсказуемо. А эта – особенная. Конечно, нужно, чтобы нашёлся человек, который сможет подчинить себе такую женщину, заставить любить себя, зато с ней не будет скучно. А если она всё же подчинится кому-то, то, думаю, никогда не станет обманывать, никогда не предаст.
– Хм… Пожалуй, ты меня убедил. Ну, хорошо. Я беру всех троих, но за степнячку дам только половину цены, ведь это, определённо, рискованная покупка. Я пойду на это из уважения к тебе, Хаким. Больше меня тебе всё равно никто не даст за неё, а я, так и быть, заплачу. В конце концов, если эмиру не понравится эта твоя…как её?.. Актолым, всегда можно будет перепродать её. Я не хуже твоего умею убеждать покупателя, чтобы он поверил в несуществующие плюсы товара, – и Марсад тихонько засмеялся.
Хаким, тоже улыбаясь, поклонился покупателю, подумав пор себя: «И кто же из нас выгоднее продал свою душу? Ты, как мне кажется, вместе с ней продал и совесть, если только она у тебя была когда-то».
На протяжении всего этого разговора Актолым на мужчин не смотрела. Она стояла на возвышении, с которого вдали была видна степь. Туда были устремлены не только её глаза, но и все мысли, а тело готово было бежать, лететь, ползти – только бы добраться до ковыльных просторов. Когда она несколько раз различила в речи мужчин своё имя, она оторвалась от созерцания и взглянула на покупателя. То, что это был именно покупатель, было ясно и без объяснений. В этот же момент Марсад также посмотрел на неё. Взгляды встретились. Араб некоторое время молча смотрел в голубые спокойные глаза, пока девушка сама не отвела их, вернувшись к более интересному для неё зрелищу. Марсад повернулся к Хакиму. На его лице было удивление и некоторая растерянность. Хаким тотчас заметил это.
– Что, уважаемый господин, ты понял, о чём я говорил? Видишь теперь, что эта девушка достойна даже самого халифа?
– Да, Хаким. Она непонятна, но обладает, каким-то врождённым достоинством. Она держит себя так, как будто уже избрана эмиром из всех других. Скажу больше. Если бы не её низкое происхождение, из неё можно было бы сделать прекрасную жену, а не наложницу, на что она может рассчитывать… Что ж, тем более, я рад, что всё оказалось правдой, – уже другим, деловым тоном, как бы возвращаясь в реальность, продолжил Марсад. – Вечером доставишь мою покупку ко мне. Я остановился там же, где всегда. Надеюсь, ты помнишь?
– Как можно забыть, уважаемый Марсад?!
– Ну, вот и хорошо. Там и получишь деньги. А мне нужно сделать сегодня и другие покупки.