Со змеиной душой 8
Наташа держала путь в городишко, куда отправили её Анютку. И место теперешнего проживания Люськи. Так совпало. Она лишь при выходе за ворота колонии сопоставила эти два факта и запоздало удивилась. Наверное, подруга таким образом решила помочь ей адаптироваться в новой жизни? Межгородской автобус домчал её до места за какие-то четыре часа, но приехала она в детский дом, увы, уже вне времени приёма посетителей.
Наталью освободили по УДО – как, впрочем, и ожидалось. У нее не было дисциплинарных залётов. Она чудом удержалась на зыбкой грани между конфронтацией с «законницами» отряда, блатными девками со старой коблой Фатимой во главе, и необходимостью выполнять план любой ценой – даже будучи больной, с температурой около тридцати восьми на протяжение целых пяти дней. Как тогда ещё не свалилась – удивительно. Но превозмогла. Да и фельдшерица в конце концов пожалела, вспомнив, что она та самая Филатова, у которой дитё отобрали. Так что её выпустили за ворота со справкой об освобождении в кармане и с тощим рюкзачком личных вещей.
Наташа справедливо рассудила, что ни одно должностное лицо детского заведения ради неё, вчерашней заключённой, свой распорядок дня ломать не будет. Не стала искать и место проживания Людмилы (тем более это были задворки городка, частный сектор). Она сразу отправилась в гостиницу, понадеявшись, что вид её справки об освобождении вместо паспорта местных отельеров не отпугнёт.
Действительно, не отпугнул. Здесь мест отбытия наказания, как блох у барбоски. Девица за стойкой и глазом не моргнула, вписывая её в какой-то гроссбух и выдавая ключ от недорогого двухместного номера. Предупредив, правда, что подселить вторую постоялицу могут в любой момент. А наутро, к девяти часам приёма, она уже стояла перед высокой старинной, хотя и немного обветшалой, дверью старого обширного особняка, в котором размещался детский дом.
– Филатова Наталья Никитична? Как же, как же, помню, помню. У меня тут где-то ваши письма лежат.
Директриса детского дома дурашливо поклонилась и сделала вид, что сейчас сорвётся с места и прямо-таки побежит извлекать из архива пачку Наташиных писем. Потом пренебрежительно уставилась на Наталью.
– А позвольте спросить, куда вы с ребёнком направитесь, как только её вам отдадут?
Наталья украдкой глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы успокоиться. Вспомнила имя-отчество дамы, которое красовалось на стеклянной табличке у входа в кабинет.
– Да, Маргарита Васильевна, мне и правда некуда забирать дочку. Но этот вопрос я решу. Мне бы сейчас просто повидаться…
– Увы, помочь ничем не могу, - сухо отозвалась директриса. – Над девочкой оформили опекунство. И женщина, которая это сделала, имеет и работу, и жильё. Устраивайтесь, Наталья Никитична. Тогда и сможете забирать ребёнка. Забирать, подчёркиваю! Не забрать совсем – это возможно только при наличии у вас постоянной работы и столь же постоянного места проживания. А пока настоятельно рекомендую разрешить ситуацию с опекуншей. Адрес её я вам дам. – Она потянулась к стопке бумаги для заметок, что-то размашисто написала на желтоватом листочке и протянула его через стол Наталье. – Вот…
Та прочитала, и у неё подкосились ноги. Хорошо, что сидела на стуле сбоку от стола, иначе упала бы: чётким директорским почерком на листке красовались имя, отчество и фамилия Люськи. И адрес. Да, тот самый, что сама же Люська ей и давала, приглашая к себе. Пока перебиться, перекантоваться. Только что всё это значит? Это она так решила облегчить Наташе свидание с дочкой?
Она давно не видела дочь и теперь была поражена всё более проявляющимся сходством её с Артёмом. Те же слегка вьющиеся белокурые волосы, заплетённые сейчас в смешно задорно торчащую косичку. Те же светлые, с тёмной поволокой вокруг радужки, глаза – будто серебряные. И те же серьёзные «рожки» над переносицей, когда Анютка хмурила бровки. Как вот сейчас – когда она спряталась за подол Люськи и недоверчиво выглядывала, настороженно посматривая из-за него на свою родную маму.
– Люсь, зачем? – только и выдавила из себя, увидев метнувшийся куда-то вбок и вниз взгляд недавней товарки по нарам. Но та постаралась ответить беззаботно:
– Так жалко девку, Наташ. А так хоть потихоньку к домашней обстановке привыкнет. Потом же сама благодарить будешь. Тебе нужно как-то документы выправить, и как можно скорее. Ты сглупила, Наташ! Зачем попёрлась в детдом со справкой об освобождении? Теперь ты там у директрисы в чёрном списке. И пока на работу не устроишься, пока какой-никакой недвигой не обрастёшь, не отдадут тебе дочку.
– Подожди, а как это сделала ты?
– Так у меня ведь дом в Калужской области оставался. Продала, и купила теперь вот здесь. Тут, считай, каждый третий или четвёртый бывший сиделец. А что? Край неплохой, леса, воздух хороший, вот многие, как и я, в родные места, где о них дурная слава осталась, возвращаться и не спешит. Здесь оседают. И ничего, живём… У меня после того, как паспорт получила, и работа сразу появилась. Так что давай, обживайся.
– Как? – беспомощно спросила Наталья, чувствуя, что вот-вот расплачется. И снова увидела тот же метнувшийся взгляд Люськи.
– Ну, как… на гостиницу у тебя денег надолго не хватит. Давай пока у меня? И с Анюткой чаще тогда видеться будешь. Мне-то её, как опекунше, на выходные охотно отдают.
Наташка обречённо согласилась, побоявшись уточнить - таковы ли мотивы подруги на самом деле. Понимая при этом, что попадает, как и на зоне, в полную от неё зависимость.
Она не послушалась свою новую квартирную хозяйку с её советом не искать работу, пока не выправит себе паспорт. И потом пожалела об этом. В тех местах, куда она обращалась, с её справкой об освобождении Наташу, видимо, сразу занесли в «чёрный список». Так что она ограничилась поисками работы двумя первыми днями, потом начала хлопотать о документах, удостоверяющих личность. Понимая, что всюду демонстрируемая справка об освобождении в этих местах для человека, как каинова печать.
Дело, однако, осложнялось необходимостью раз в неделю отмечаться в местном отделении полиции. И паспортистка, дамочка с плутоватым лицом, потребовала прописку. Наталье пришлось пройти через ещё одно унижение перед Люськой, выпросив у неё хотя бы временную, на годик, регистрацию.
В следующие же выходные, когда Людмила в очередной раз привела домой из приюта Анечку, Наташку постиг ещё один удар: она услышала, как кроха назвала Люську «мамой».
Подруга по зоне не тушевалась. Поэтому перед Наташкой не оправдывалась. Наоборот, агрессивно напала, дав понять, что вылететь она отсюда может очень просто – стоит ей только попредъявлять по поводу дочери претензии. И она замкнулась, поддерживая с Людмилой только формальные отношения, взвалила на себя почти всю домашнюю работу. Искала точки соприкосновения с девочкой – и при всём этом усиленно искала работу.
Нашла. Продавцом в небольшом магазинчике, хозяйка которого её прошлым совершенно не интересовалась. Правда, зарплату положила чуть побольше пресловутого МРОТ. Как хочешь, так и живи. В другие места вообще не брали – здесь был явный переизбыток рабочей силы. Поэтому Наталья очень скоро пришла к мысли, что ей нужно найти Артёма. Что бы с ним ни было. Как бы он сейчас к ней не относился – но хоть что-то у него от прошлого обожания к ней осталось? И хоть как-то он ей поможет? Благополучный, «упакованный», с высокооплачиваемой работой.
Наташка даже для себя не могла сформулировать, зачем она его будет искать и что говорить. Но он оставался единственной в её положении путеводной нитью в более или менее благополучное будущее.
Дело оставалось за малым – из той скудной зарплаты, что ей положили в магазине, ежемесячно откладывать хотя бы половину. Для поездки в Москву. Адрес Тёмкиных родителей она хорошо помнила. Вряд ли они куда переехали – из престижной «сталинки» коренные москвичи, как правило, никуда не съезжают.