— Ты подумал, что говоришь? — раздался за его спиной высокий голос. — Ты что мелешь-то?
Кирилл медленно обернулся. Перед ним стояла не брошенная собачонка. Перед ним застыла в прыжке хищная львица, вышедшая на охоту.
— Повторить? — спросил Кирилл. Рука с незажженной сигаретой застыла в воздухе.
— Забыл, что обещал? Напомнить? — Она медленно наступала на него. — Ты обещал на мне жениться, а сейчас выгоняешь, да? — Она все наступала, и Кирилл уже сделал один шаг назад, но взял себя в руки.
— Вот что, Марина, — он с чувством затянулся. — Ты прекрасно знаешь, что сильно преувеличиваешь. Твое вторжение ко мне носило временный характер и со мной согласовано не было, — он и сам бы не смог объяснить, почему постоянно в разговоре с Мариной срывался на казенный язык. — Женюсь я только на той женщине, которой сам сделаю предложение, — подумал и добавил: — Наконец. Поэтому повторяю: полчаса на сборы, после чего отвезу тебя домой, — он отвернулся и сумел увернуться только благодаря отражению в кухонном окне. Сцена из кино: Марина Яростная бросается с кулаками.
Схватив ее за запястья, развернул и подтолкнул к комнате:
— Пожалуйста, без дешевых выходок. Жду тебя здесь. С вещами.
— Гад! — бросила она ему в спину, как камень. — Сволочь! Подлец! Скотина!
— Осталось двадцать пять минут, — хладнокровно, не оборачиваясь, процедил Кирилл.
Бормоча проклятия, Марина тем не менее отправилась собирать вещи. Через два часа он благополучно доставил ее домой. На обратном пути купил водки и, приехав домой, сразу опрокинул в себя стопку. Но пить не хотелось. Покрутив ненужную бутылку в руках, Кирилл поставил ее в холодильник и вышел на балкон.
Дождь перестал, но деревья еще с нежным шорохом роняли капли. Лужи отражали свет и разлетались веером из-под колес редких машин. Было чуть зябко. Кирилл обхватил себя руками и посмотрел на небо. К луне прибавились несмелые звездочки, то и дело пропадавшие в обрывках туч — ветер уносил их с собой в неясные дали, где царили постоянство и вечность. Здесь же…
Здесь одни потери и неудачи. Кирилл прерывисто вздохнул — в эти минуты он остро ненавидел сам себя.
И уж никак не мог представить, что и Лиза сейчас не спит, смотрит на небо, на ту же кривобокую луну, ругает себя последними словами и чувствует такую же ослепительную ненависть, что и Кирилл, но только по отношению к себе — к своей неразумной особе.
Это был тревожный день и для Кати. Начиная с самого утра, с ухода на работу: очень не понравилось, как ее проводил Артем. Как-то очень значительно, с непонятной грустью, на которую, казалось, ее муж в принципе не способен — как будто прощался навсегда. Несколько раз пробовала звонить ему в офис и домой, но его нигде не было. Мотался по городу или, что гораздо хуже, не подходил к телефону. Что-то непонятное носилось в воздухе, Катя уже предполагала самое худшее: Артем понял, что она стянула у него деньги. Шестьдесят штук, обалдеть можно. В качестве подъемных совсем неплохо. Эта мысль немного успокаивала, но смутное, беспричинное и оттого особо неприятное беспокойство не отпускало.
Ближе к вечеру позвонила Лиза и потребовала отчета. Оказывается, к ней приходил Артем и пристрастно интересовался, не оставляла ли случайно его жена в последнее время какие-нибудь вещи.
— Ты понимаешь, как ты меня подставляешь?
— Но ведь обошлось? — парировала Катя, переводя дыхание.
— А на то, что я обманываю человека, который мне доверяет, тебе наплевать? — взвилась сестра. — Знаешь, что он мне сказал, уже когда уходил? Знаешь? Так вот. Он сказал, что верит только мне. А это что-нибудь да значит!
— Тоже мне нашла о ком переживать, — вяло отреагировала Катя.
— Я не понимаю тебя, — устало и безнадежно произнесла Лиза. — Ведь он твой муж. Ты зачем за него замуж выходила, это хоть можешь объяснить?
— Ради денег, — просто ответила звезда телеэкрана. — Ради красивой жизни. Ради того, что сейчас где-то там у тебя спрятано.
— Так ты что, — опешила старшая, вдруг обо всем догадавшись. — У Артема деньги…
— Да! Да! Да! — неожиданно зло прокричала Катя. — И не надо читать мне нотации! Надоело! Пошли вы все!.. — и швырнула трубку.
Вот это да, выдохнула Лиза. Недавно пережитый страх от прихода Артема, от его хождений по комнатам, от его рыскающего по квартире взгляда улетучился. Худшее подтвердилось — Катерина стащила деньги у собственного мужа. И если он еще про Эдика узнает… У Лизы сжалось сердце. Она вспомнила, какую жалость испытала, глядя в пустые глаза супруга сестры. Жалость не к Кате — к Артему. Она знала его как мужчину, крайне уверенного в себе, пусть недалекого, пусть ограниченного, но человека с чувствами, со своими понятиями о счастье, о семье, о долге. Сегодня же перед ней был потерянный, несчастный, обманутый муж.
«Я ведь не хотел ничего плохого», — беспомощно сказал он, когда уходил. И эти поникшие плечи!
Он все знает, неожиданно поняла Лиза. Катьку сегодня вечером ждет дома большой сюрприз. Лиза бросилась звонить сестре, но той на работе уже не было. Умчалась в неизвестном направлении.
А Катя в это время спешила к Эдику. Злость на весь мир, раздражение всеми — Лизой, Артемом, самим Эдиком — она торопилась выплеснуть в сексе. Верное средство — лучше водки и азартных игр. Забыться, заиграться, заласкаться, изойти криком и стонами.
Но, как назло, в этот вечер Эдик был печален и тих. Любовные забавы не принесли никакого успокоения, напротив — Катя почувствовала только большее неприятие жизни. Нагрубив заодно и Эдику, обозвав его импотентом и педерастом одновременно, она помчалась домой. Словно некая сила несла ее сегодня, словно Катя сама торопилась взойти на эшафот — суждено так суждено, — только бы побыстрее.
Подъезд. Лифт. Дверь. Ключ.
Она влетела в квартиру, и невырвавшийся крик застыл на ее губах: рукой зажала себе рот. Везде: на стенах, на полу, на зеркале — были прихвачены скотчем фотографии. Ее и Эдика. В самых немыслимых позах. С искаженными оргазмом лицами. Похабство, гадость, уродство! Катя покачнулась, ей показалось, что ее хлестко ударили по лицу. Сползла по стене и услышала, как из комнаты доносятся стоны. Ее стоны. Заставила себя подняться и сделать несколько шагов.
Артем сидел в кресле спиной к телевизору, на экране которого неистово занимались любовью все те же — она и Эдик.
— Нравится? — жестко спросил Артем и прибавил звук. Комната огласилась криком Кати.
— Выключи, прошу тебя, — она бросилась к телевизору, но муж преградил ей путь.
— Зачем же? Дай и мне полюбоваться собственной женой во всей красе, — сказал он, тем не менее на экран не глядя. — Неплохой доклад мне подготовили, как считаешь? А я, дурак, все думал, мерещится мне, — он вдруг внезапно сник и устало опустился в кресло. Телевизор замолчал.
— Так ты смел следить за мной? — Катя решила воспользоваться моментом и перейти в наступление.
— Захотел и посмел, — Артем усмехнулся. — Иногда полезно знать, где пропадает жена. По каким притонам шляется.
— И давно ты наладил за мной слежку? — Катя никак не могла нащупать почву под ногами, взять нужный тон. Она посмотрела на кресло, и ей показалось, что оно вместе с остальной мебелью поехало куда-то вбок. Зацепилась глазом за окно, но и оно стало подозрительно расплываться и ползти. — Мне плохо, — тихо проговорила она.
— Тебе плохо? — Артем нехорошо прищурился. — Зато мне хорошо! Просто отлично! Высший класс! Видеть, как ты трахаешься с молодым ублюдком!
— А ты не смотри! Нечего пялиться на чужое счастье!
— Счастье? Это ты называешь счастьем? — Он снова включил телевизор: Эдик во всю нерастраченную силу трудится над Катей. — Это? — ткнул пальцем в экран. — Это собачья случка, а не счастье!
— Не смей! — закричала Катя. Ей стало страшно, по-настоящему страшно. Не то чтобы она испугалась Артема, хотя и это тоже, в гневе он мог выкинуть все что угодно. Но рушился мир ее представлений о жизни. Так не должно быть. Это просто невозможно. Она схватилась за спинку дивана: лишь бы устоять, лишь бы не упасть. Вдруг подумала, что, если упадет, Артем станет топтать ее ногами.— Так бы и врезал, — он приблизил свое лицо к лицу Кати. Она сжалась. — Дура. Какая же ты дура, — с чувством сказал муж.
Отступил, схватил с полки тяжелую каменную вазу, которую они купили на Крите во время медового месяца, и, размахнувшись, запустил ею в телевизор. Раздался грохот, на пол посыпались искры. Катя рухнула на колени и схватилась за голову, зажала уши, зажмурилась что есть силы — этот ужас должен кончиться, Этот ужас должен кончиться…
— А теперь проваливай.
Она подняла голову — Артем стоял перед ней и протягивал какие-то бумаги.
— Куда? — глупо спросила Катя.
— На все четыре стороны, — без тени улыбки ответил Артем. — Это твои документы. Больше в этом доме тебе ничего не принадлежит. И вот еще что.
Он взял ее правую руку, невольно подержал в своей ладони, словно прощаясь, и с силой дернул обручальное кольцо — так что хрустнул сустав. Катя ойкнула, но Артем не обратил на это никакого внимания. Казалось, она для него уже перестала существовать.
Он вышел из комнаты, а Катя еще какое-то время посидела на полу. Мысль, что теперь это чужая для нее квартира, никак не хотела укладываться в ее голове. Ведь эту мебель выбирала она, и эту скатерть на столе, к ней двенадцать салфеток, и сервиз — выписала его по каталогу. Куда же я пойду? Меня никто не ждет, у меня ведь нет больше дома. И куда подевался Артем? Черт, как болит палец…
Она машинально взглянула на руку, и бледный след от кольца сказал ей, что часть ее жизни ушла бесповоротно. Катя поняла, что еще немного, и она разрыдается. И это подняло ее с пола. Она не хотела, чтобы Артем видел ее слезы, ее поражение. Нет! Она гордо покинет его территорию, пусть подавится.
Немного шатаясь, вышла в коридор, стараясь не глядеть по сторонам, не наткнуться на фотографии. Не получилось. Безобразные снимки словно притягивали взгляд.
— Он что, специально отобрал самые гадкие, — прошептала она и с тоской подумала, что теперь не сможет лечь с Эдиком в одну постель.
Эта мысль потянула за собой следующую: кроме как к Эдику, сегодня ночью ей некуда податься. Глотая слезы, выбралась на улицу. Не сразу поймала такси. Замерзла. Будто назло ей, похолодало. Зубы отстукивали чечетку. А в машине все-таки разревелась. И из-за чего? Из-за идиотского вопроса водителя, слепо попавшего в цель, как шальная пуля — наповал.
— Чего кислая такая? — спросил он. — Муж, что ли, из дома выгнал? — И хохотнул.
Так и прорыдала до дома любовника. Водила язык прикусил, молчал всю дорогу, только поздно уже: слезы так раздирали душу, что хотелось выть.
Эдик очень удивился. Он уже лег спать и спросонья никак не мог сообразить, что произошло. А когда понял, обрадовался, дурачок. Теперь будем жить вместе, теперь будем жить вместе. Заладил как попугай. Забегал, запрыгал. Катя только зло следила за ним глазами.
— Только не лезь ко мне, — сказала, укладываясь в постель.
— Хорошо, хорошо, я все понимаю, — радостно залепетал он.
Так и подмывало двинуть ногой ему в бок, только сил не было. Глаза закрылись. Последняя мысль, проскочившая мышкой в сознании и на мгновение пробудившая Катю своим шорохом, была такая: все-таки интересно, куда эти сволочи понатыкали видеокамер.
Больше ни о чем не успела подумать. Сон, глубокий и черный, как высохший колодец, поглотил ее.
***
Будильник прозвенел ровно в семь утра. Кнопке тут же досталось: безжалостная рука прихлопнула ее, словно надоедливого комара. Вставать не хотелось смертельно. Но чувства — одно за другим — принялись пробуждаться, и в голове зашевелилось неприятное, сначала совершенно невнятное воспоминание.
Вчера произошло что-то непоправимое. Что-то, о чем я буду жалеть всю оставшуюся жизнь.
Я потеряла его! Мысль яркой вспышкой озарила сознание, глаза распахнулись, вы-рвался невольный стон.
Лиза резко села в постели.
— Зачем я это сделала? — в сотый раз спросила сама себя. — Ну зачем? — И снова упала на спину.
Захотелось поплакать. Пальцы прикоснулись к глазам, и Лиза потрогала свои все еще опухшие веки — не отошли от ночных слез. С горечью подумала, что теперь ей суждено делиться с подушкой слезами каждую ночь, и так до конца жизни, и все по собственной же глупости. Стало невыносимо себя жалко, слезинка пощекотала ресницы и легко побежала по щеке, по скуле, прямо в ухо.
Лиза сердито шмыгнула носом и встала. Надо срочно взять себя в руки. И кто это придумал? Взять себя в руки? За какие такие места? Она посмотрелась в зеркало и поморщилась: вид еще тот.
— Ну и где глазки? — спросила у своего отражения.
Приняла душ и почувствовала небольшое облегчение: все равно надо жить дальше. Засела после завтрака за диплом Юрского и к обеду искромсала его работу не хуже заправского мясника. Нечего попадать под горячую руку преподавателю с несложившейся личной жизнью. Осмотрела поле деятельности, а вернее — поле битвы за хороший русский язык и ясную научную мысль — и почувствовала легкий укол совести. При чем здесь несчастный студент?
Перехватив на обед бутерброды, поехала в университет, после — в издательство. Попыталась еще что-нибудь придумать, но было уже поздно, конторы закрывались. Пришлось вернуться домой.
Послонялась. Посмотрела телевизор. Посидела на кухне, не зажигая света: темнота больше соответствовала настроению. В девять вечера напряженно села перед телефоном на самый краешек кресла, расправила на коленке бумажку.
Сказать, что нужна его помощь? Порекомендовали в издательстве как отличного юриста по авторскому праву? Извиниться за вчерашнее хамство? Все-таки выгнала человека из дома. Что еще? Люблю тебя с детства? Ха-ха-ха. И именно по этой причине попросила выйти вон. О Господи. Наберу его номер и что-нибудь придумаю на ходу. Может, его и дома-то нет.
Лиза задержала дыхание (главное — спокойствие и собранность) и протянула руку к телефону. Он пронзительно зазвенел. Лиза чуть из тапочек не выпрыгнула.
— Алло, — схватилась за сердце. Оно так билось, что под кожей ощущалась горячая пульсация.
А в ответ тяжелый вздох вместо слов. Приглушенный кашель.
— Алло, — сердито повторила Лиза.
— Извини, что беспокою тебя так поздно. Решил все-таки позвонить и извиниться за вчерашнее.
Кирилл! Лиза сжала трубку, сердце снова запрыгало, подлетая к горлу. Оба замолчали: она потому, что впала в оцепенение; он лихорадочно придумывал, что сказать дальше. Или уже пора прощаться?
Заговорили одновременно.
Лиза: Я тоже собиралась…
Кирилл: Никак не хотел тебя тревожить…
Снова замолчали. На этот раз растерянно. Дальше опять нестройным хором.
Лиза: Я хотела сказать…
Кирилл: Я говорил…
И плотина рухнула: облегченно рассмеялись.
— Кирилл?
— Да?
— Сейчас, кажется, моя очередь говорить?
— А ты уверена?
— Я считала.
— Я тоже считал. Но, так и быть, уступаю.
— Так вот, — Лиза развалилась в кресле, по телу разливалось, перекатывалось приятное тепло. — Это я собиралась перед тобой извиняться. Первый раз в жизни выгнала из дома человека. И кого? Друга детства.
— И главное — за что? — вставил Кирилл.
— Тебе права голоса еще не давали, — строго отчитала его Лиза. — И главное, за что?
— За то, что он объяснился ей в любви!
— Это нечестно! Регламент еще не закончился.
— Тогда, может, сделаем так? — осторожно и серьезно сказал он. — Ты пока говори в трубку, а я тем временем приеду? Попробуем переиграть вчерашнюю сцену?
Лиза прикрыла глаза, улыбка застыла на ее губах. Она молча кивнула.
— Почему же ты не отвечаешь? — тихо спросил он.
— Я кивнула, — сказала она. — Ты разве не видел?
— Тогда я еду. — Он помолчал. — Ты снова кивнула?
— Угу.
Раздались короткие гудки. Лиза прижала трубку к щеке, так и сидела: с закрытыми глазами, с гудящей трубкой у лица.
Очнулась. Не одета! Не причесана! Быстро — в душ, одеваться, краситься! Она вскочила, бросила трубку, а телефон словно только этого и дожидался — разразился неистовым звоном.
Продолжение следует…