Менее очевидна связь с практикой неоколониализма концепции политических свобод.
Лучшую оптику нам здесь даёт понимание сути политических свобод у Ханны Арендт в лекции Свобода и политика (также Что есть свобода). Рассматривая действие свободы в сфере политического, она выводит два противоположных друг другу понимания такой свободы, одно из которых совпадает с суверенитетом, а другое – не только ему противоположно но и несовместимо с ним:
Рассмотренная нами идентификация свободы с суверенитетом является, возможно, наиболее пагубным и ужасным политическим следствием философского отождествления свободы и свободной воли. Практически данная идентификация ведет либо к отрицанию человеческой свободы — а именно, будь она реализована на деле, ни один человек, кем бы он ни был, никогда не стал бы сувереном, — либо к пониманию того, что свобода одного человека, или группы, или государства может быть приобретена только ценой свободы, i.e. суверенитета всех остальных.
Внутри концептуальных рамок традиционной философии действительно очень сложно понять, как свобода и отсутствие суверенитета могут существовать одновременно или, другими словами, как свобода может быть дана людям в условиях отсутствия суверенитета. На самом деле, отрицать свободу из-за того, что у людей отсутствует суверенитет, нереалистично, а полагать, что кто-либо может быть свободным – как индивид или как группа, – только если он или она суверенны, опасно. Хваленые суверенитеты политических тел всегда были иллюзией, которая, кроме того, могла поддерживаться только с помощью насильственных средств, т.е. с помощью сущностно неполитических средств.
В соответствии с уделом человека, определяемым тем фактом, что не человек, а люди живут на Земле, свобода и суверенитет оказываются столь различными, что даже не могут существовать одновременно. Там где люди хотят быть суверенными, как индивиды или как организованные группы, они должны подчиняться гнету воли, будь то индивидуальная воля, с помощью которой я принуждаю самого себя, или «общая воля» организованной группы. Если люди хотят стать свободными, то именно от суверенитета они и должны отказаться.
Сама Арендт явно отдаёт предпочтение второму типу свободы, и хотя её неприятие к суверенитету очень легко можно понять, свою концепцию свободы как антисуверенитета она лишь обосновывает этически но никак не описывает.
Зато уже в следующих абзацах она возвращается к описанию античной свободы как свободы-суверенитета:
Свобода, как мы сказали бы сегодня, реализуется в спонтанности действия. Многообразное значение ἄρχειν демонстрирует следующее: только тот способен начать нечто новое, кто уже был господином (i.e. главой дома, который управлял рабами и своими домашними) и тем самым освободил себя от подчинения повседневной нужде ради предприятий в далеких землях или гражданской активности в полисе.
В любом случае это те мужи, которыми никто не руководит. Они сами управляют другими и находятся среди тех, кто тоже управляет другими, они вращаются среди ровни, поддерживающей их статус – статус того, кто ведет других за собой, кто способен начинать нечто новое, затевать новое предприятие. И только при наличии этой поддержки со стороны ровни ἄρχɷν — тот, кто правит, ведет за собой и начинает новое, — может реально действовать, πράττειν, доводить до конца все то, что он начал.
В собственно либеральной оптике свобода и не тождествена суверенитету и не противоположна ему но как бы лежит в другой плоскости, но критикующая эту оптику Арендт оказывается куда прозорливее теоретиков либерализма.
Та реальная свобода, которую обеспечивают своим гражданам либеральные демократии первой когорты, является конечно формой свободы-суверенитета, напрямую связанной с возможностью осуществления индивидуальной или коллективной власти над другими – теми кто этой свободы лишён. Напротив, та свобода, которая экспортировалась ими в другие государства, очевидно связана с отказом от суверенитета. С т.з. либеральной теории это одна и та же свобода, хотя на практике это свобода первого и второго сорта.
