Журавлиный клин 31
Ничего не изменилось. Женя занимался своими делами, Ханна – своими. В обед вместе ходили доить корову. Ханна впереди, Женька – сзади. Не разговаривали, хотя находились рядом. Женька иногда кидал на девушку хмурые взгляды, видел, что она расстроена.
Для обоих ситуация была не выносимой. Оба страдали, но выхода из положения не видели.
Ханна за неделю наготовила травы, разложила сушить, что-то собрала в город. Объявила, что уезжает. Эмма идею одобрила: нечего ходить без дела, когда есть возможность заработать. Тем более, и Томас там один и не известно, как питается.
Лукас остался недоволен. К племяннице он был привязан, переживал за неё и считал, что отдых и смена обстановки необходимы.
- Женя, я завтра уезжаю, - Ханна заговорила первой.
Женька опешил: Почему?
- Мне надо работать. Не обижайся на меня. Так будет лучше. Как говорится, время лечит. Лучше сразу убрать причину боли, иначе потом процесс будет тяжелее. Это не только физической боли касается, но и душевной. Мы еще увидимся. Я приеду.
Женьке хотелось выть. Он встал рано, боясь проспать отъезд Ханны. Переделал все дела, прежде, чем дом проснулся и Эмма открыла окна, впуская свежий воздух.
Женька залез под самую крышу сарая, выбрал себе наблюдательный пункт. Он не хотел сегодня встречаться с Ханной. Пусть видит, что он ее провожать не вышел.
Эмма ставила сумки, объясняя, что где лежит. Заботилась, что пироги для Томаса нужно довести в сохранном виде, а мясо пусть он скушает сразу, а творог нужно поставить в самое холодное место. Ханна согласно кивала головой: да, тётушка. Она искала глазами знакомую фигуру, но Жени рядом не было.
Машина скрылась из виду, а парень так и продолжал сидеть на своем месте. Всё было плохо. Так плохо, что хотелось плакать. Он спустился и побрел в свою комнату. До сопровождения Эммы на обеденную дойку дел у него не было.
На столе стояло блюдо с вареными овощами, хлебом и куском ватрушки, а в чашке уже остыла каша. Рядом лежала записка. На листке было выведено: «Береги себя». Видимо Ханна перед своим отъездом приходила к нему. Оставила завтрак и бумагу. А его не было. Отчаяние, боль, несправедливость и невозможность что-то изменить накрыли его.
Женька большими быстрыми шагами пошел в Глухую поляну. Палкой он махал по траве, лупил по стволам деревьев, кричал. Натешившись, залез в свой кустарник и затих.
Опомнился, когда солнце уже висело высоко. Вспомнив об Эмме, бросился домой. Та уже рвала и метала.
- Бездельник, нахлебник, - кричала она. – Где ты ходишь? Сколько тебя ждать?
Женька извинялся, кланялся, пытался оправдываться. Сообразив, что Эмма всё равно ничего не понимает, замолчал. До самого луга Эмма злилась. Была словно крышка у кипящего чайника. Её плохое настроение сказывалось на окружающем пространстве.
Корова стояла плохо. Эмма продолжала распаляться. В конце концов Женька отодвинул недовольную женщину и сам подоил буренку. Эмма решила, что показывать жителям деревни она свое трудолюбие и рвение к делам больше не будет. В обед ходить в стадо не будет. Женьке так даже было спокойнее. Лицезреть немку он не хотел.
Дни потекли привычной чередой. Ждать Жене теперь было некого и нечего. О фронте известий больше не было. О Ханне тоже думать не стоило. Женя всё равно о ней думал и очень скучал. Мысль, что она найдет себе другого пожирала его, лишала рассудка. Однако , изменить что-либо Женя не мог.
Под самый конец лета приехал Томас. Эмма бабочкой порхала возле сына. Томас позвал Женю, достал из машины сверток и передал парню.
- Ханна, - он объяснил руками, что это от Ханны.
- Что там? – не преминула поинтересоваться Эмма, которая видела все происходящее.
- Одежда, - пожал плечами Томас.
- Наша Ханна купила одежду? Она потеряла рассудок. Сама сидит на нашей шее, а деньги тратит на этого лентяя, - вспыхнула хозяйка.
- Матушка, это ее деньги. Успокойся. Ханна работала почти все лето. В госпитале пропадала день и ночь.
- И всё потратила впустую.
- Предвидя твое возмущение, она тебе тоже передала подарок, - пытался успокоить ее Томас.
Женя пошел к себе. В свертке оказались штаны, рубаха, кофта. Все вещи были теплыми, добротными. У Женьки дрожали руки. Он уткнулся лицом в подарок, отчаянно шептал: «Ханна, Ханночка, я люблю тебя. Ханна».