Выждав необходимую паузу, следователь наконец спросил:
— Значит, вы были в Москве двадцатого августа?
«Почему он спросил именно про двадцатое?! Случайно или знает?! Откуда???» — похолодела Ольга. Но внешне осталась сосредоточенно спокойной.
— Двадцатое? — переспросила она и принялась загибать пальцы. — Я точно помню, что тридцатого домой вернулась, потому что сына в интернат отвозила… Полтора суток туда… день там… полтора суток обратно… Да, получается, мы из Москвы двадцатого выезжали…
— Хорошо, — он сделал пометку в какой-то таблице.
— А почему вы спрашиваете? — сообразила Ольга. — У бригадира ведь есть точный график.
— Я ведь спрашиваю, вы лично были в это время в Москве?
— Да, — кивнула Ольга. — Только это тоже записано у бригадира.
— Но ведь вы могли с кем-то поменяться, отпроситься, а бригадир не внесла эти изменения в сводку.
— Да, да, поняла, — торопливо закивала Ольга. — Я вот как раз хотела сказать… Я два раза отгулы брала Сына в интернат отвозила на первое сентября, и потом еще дней через десять навешала… По одному рейсу пропустила… Но мы ведь знаете, как делаем. Чтоб мороки лишней не было, я с девочкой договорилась, у которой сейчас простой, она два рейса за меня сделала, а я ей, как расчет получу, деньги за них отдам…
— И бригадир это не зафиксировала? — уточнил следователь.
— Понятное дело, нет, — кивнула Ольга.
— И много у вас таких незарегистрированных подмен бывает? — уцепился за информацию следователь. Ольга пожала плечами:
— Когда как. Это же от личных нужд зависит… Каждый крутится сам… Иногда мы даже бригадирше и не сообщаем… Какая ей разница, кто едет, лишь бы порядок был, так?
— Не так, — строго ответил он. — Из-за этих ваших подмен столько потом мороки может выйти.
— Какой мороки? — «удивилась» Ольга.
— А вы не думали, что в случае аварии будет невозможно идентифицировать погибших? — вступил в беседу второй, молодой, с тяжелым взглядом. — Или что кто-то может совершить преступление и обеспечить себе таким образом алиби?
— Ой, ну что вы! — вздохнула Ольга. — Зачем же сразу о самом страшном? Мы сколько лет ездим, и, тьфу-тьфу, ни одного крушения…
— Ваше счастье, — коротко заметил молодой.
Он перегнулся ко второму помощнику и велел тому что-то записать. Ольга подумала, что правильно подкинула им мысль о заменах, теперь им придется проверять всех не только по графику, но и лично… Да включить сюда тех, кто сделал по одному рейсу вместо плановых… да на всех поездах их направления… Это же сколько работы! Легче иголку найти в стоге сена…
Нет, конечно, возможно, кто-то и видел в Тоннельной джип с бородачами… и кто-то мог видеть «Газель» на Каланчевке… Но не обязательно этот кто-то будет из их бригады. На соседних путях ведь тоже поезда стояли.
Да, точно! Кто-то заметил «Газель». Иначе откуда бы следаки взяли двадцатое число? Не с потолка же! Ольга им точно ничего не говорила.
А следователь цепко глянул на нее, опять задержал глаза где-то в районе Ольгиной переносицы и спросил:
— А что вы делали двадцатого числа?
— В Москве? — уточнила Ольга. — Сейчас… дайте вспомнить…
И тут ее осенило: баба Таня! Как кстати!
— Я понимаю, что у вас все дни похожи один на другой, — начал следователь, но Ольга перебила его.
— Вот как раз двадцатое я и запомнила! У Тани Коваленко был день рождения. Она нас с Лидкой в кабак пригласила. Так что мы на Каланчевке-то и не были… Мы сразу, как приехали, пошли на Рижский…
— Втроем? — уточнил молодой.
— Нет, — ответила Ольга. — Баба Таня пошла памперсы внучке купить, а мы с Лидкой в магазин за подарком. Не с пустыми же руками являться… Сами понимаете…
— И встретились в ресторане?
Ольга кивнула.
— Во сколько?
— Да через часок где-то… Я на часы не смотрела. Пришли, смотрим, баба Таня уже там, ну и сели…
— И во сколько вы вернулись на Каланчевку?
— А мы не вернулись! — фыркнула Ольга. — Засиделись мы… Приходим, а поезд тю-тю… Ну и пришлось бегом на Курский бежать. Еле к отправлению успели.
Она позволила себе улыбнуться сконфуженно, надеясь на ответные понимающие улыбки. Но липа у всех троих остались непроницаемыми.
— А случайно синюю «Газель» вы не видели?
— Нет, — пожала плечами Ольга. — Да здесь машины вообще не ходят, только раздаточные к ресторану…
— Спасибо, — сухо сказал следователь. — Если что-то вспомните, непременно свяжитесь с нами.
Он черкнул на бумажке номер телефона и протянул Ольге. Она не глядя сунула его в карман и поднялась.
— Обязательно. Только… вряд ли смогу быть вам полезной…
Лидку спрашивали почему-то ужасно долго. Ольга в тамбуре успела выкурить полпачки сигарет. Наконец Лидка ввалилась в тамбур вся красная как рак и тоже потянула из пачки сигарету.
— Ты ж не куришь, — удивилась Ольга.
— Закуришь тут! Упарили!
Лидка торопливо затянулась, вдохнула дым слишком поспешно и закашлялась надрывно.
— Ну, — нетерпеливо сказала Ольга.
— Погоди, дай дух перевести… — Лидка вытерла выступившие на глазах слезы и опять сделала затяжку. — Ну, ты меня подставила, подруга… Мы ж Таньке подарок не покупали…
— Не покупали, — кивнула Ольга.
— А они как ко мне пристали. Давай выспрашивать, в какой магазин мы с тобой ходили да что купили… У меня все мысли в голове спутались. Я не соображу, что говорить надо… лепечу что-то… Жуть!
— И что ты сказала?
— Ну… попуталась маленько и «вспомнила», что мы ей на Рижском рынке калькулятор купили.
— Почему калькулятор? — изумилась Ольга.
— А черт его знает! — хмыкнула Лидка. — В голову пришло. А что, калькуляторы не дарят?
— Дарят… — Ольга задумалась. — Теперь бабе Тане надо сказать про калькулятор. А то ее спросят…
— Да ладно, — беспечно отмахнулась Лидка. — С чего им выспрашивать, что на день рождения дарят. У них поважнее дела. И с какой рожей ты к бабе Тане подкатишь? «Танюш, скажи, что мы тебе подарок сделали, а то нам перед ментами стыдно, что пустые пришли…» Так, что ли?
— Это подозрительно, — согласилась Ольга.
— Ну, то-то. А ты, тренда, зачем про подарок ляпнула?
— А где мы с тобой почти два часа провели? В вагоне просидели? Не было нас, и все!
Лидка подумала и серьезно кивнула:
— Да, правильно. Не было нас. Пусть хоть что делают, Олька, надо на своем стоять.
Ольга посмотрела на ее упрямо сжатые губы, пылающие толстые щечки и, несмотря на серьезность момента, расхохоталась:
— Стой, родная… Зоя ты моя Космодемьянская…
— Да иди ты! — обиделась Лидка.
***
Ольга открыла дверь своим ключом и вошла. Ксения была в поездке, и потому в нос привычно шибанул застоявшийся в запертом помещении воздух. Ольга раскрыла рамы, несмотря на то что с утра зарядил промозглый, по-осеннему нудный дождь. Лучше пусть будет холодно, зато проветрится.
Она порылась в шкафу, достала толстую вязаную кофту Ксении и натянула поверх майки. Дурацкая погода! Три дня назад вовсю шпарило солнце, а сегодня уже зуб на зуб не попадает.
Кофта была старой, вытянутой, когда-то связанной теткой Тамарой из разномастных клубочков, а потом выкрашенной в черный цвет. Из черной она давно превратилась в грязно-серую, вылинявшую, но обе, и Ольга, и Ксения, ее очень любили. Она так уютно обнимала тело, так бережно сохраняла тепло, что ее не могли променять ни на какой новомодный свитер.
В холодильнике шаром покати. В прошлый раз Ольга домой забежать не успела, а Ксения, видно из принципа, тоже ничего не оставила. Дескать, заботься о себе сама. Ну и ладно. В крайнем случае, если приспичит, можно добежать под зонтом до рабочей столовки в вагонном депо. Там готовили вполне вкусно, и порции большие. А пока есть не хотелось, Ольга поставила на газ чайник.
Он еще не успел закипеть, как за окошком нарисовался Мишка Збаринов. Позвал в открытое окно:— Оль, подойди, дело есть…
— Ты заходи, — махнула она. — Чаю попьем. Чего мокнешь?
— Нет, — почему-то отказался Мишка. — Я спешу. Дел еще невпроворот. — Он озабоченно посмотрел на затянутое серой пеленой небо. — Если завтра такая погодка будет, мужики могилу не выкопают. Там же на новом кладбище суглинок …
У Ольги сердце ухнуло вниз и сжалось от нехорошего предчувствия.
— Могилу? — переспросила она и поднялась, на слабеющих ногах подошла к окну. — Кто умер, Мишка? Тамара Ивановна?
Она сразу подумала про соседку, потому что… просто боялась подумать о ком-нибудь другом.
Мишка крякнул и уставился на нее круглыми глазами.
— Типун тебе на язык! Тетка Тамара у нас, как Ильич, живее всех живых. Еще и нас с тобой переживет… — Он запнулся и осторожно спросил: — А ты что, ничего не знаешь?
— О чем? — с замиранием сердца спросила Ольга. Она сама не услышала своего голоса, вместо четких звуков из горла вырвалось какое-то сипение, но Мишка понял и мучительно скривился.
— Ох, не хотел я к тебе заходить…
— Мишка! — выдохнула Ольга. — Говори…
Он отвел взгляд и выдавил:
— Никиту убили. Весь город говорит… Я думал, ты знаешь…
Ольга схватилась руками за подоконник. Ей показалось, что она сейчас упадет, потому что земля вдруг начала переворачиваться перед глазами, закружилась в лихорадочном темпе, в воздухе поплыли беспорядочной чередой красные пятна, потом все вокруг резко потемнело… и опять встало на свои места.
Мир не перевернулся. Земля не сорвалась со своей оси. И Ольга не умерла от неожиданного страшного известия. И даже не упала в обморок.
Она устояла на ногах, вцепившись побелевшими пальцами в край подоконника, и только глухо выдохнула:
— Когда?
— Позавчера ночью, — ответил Мишка, невероятно обрадованный тем, что она ведет себя адекватно.
— Кто?
— Если бы знать, Оль… Менты разбираются… — промямлил он.
— Где?
Дома…
— Как?
— Что «как»? — растерялся Мишка.
— Я хочу знать, как он умер… — чужим голосом, словно не слыша саму себя, произнесла Ольга.
— Оль, не надо… — замялся Мишка. — Зачем тебе? Его ведь уже не вернешь… Какая разница…
— Я хочу знать, — тупо и упрямо повторила она.
— Ему… Ну, в общем, перерезали горло. — Мишка переглотнул. — По почерку, сама понимаешь…
— Чехи, — кивнула Ольга. Так в прилегающих к Чечне областях называли чеченцев.
Мишка кивком подтвердил ее догадку и торопливо добавил:
— Я не знаю, Оль, какие у вас с Никитой дела были… Любовь-морковь или что посерьезнее… Но ты мне не чужая. Мы с тобой на одном горшке сидели и по этому двору с голой задницей бегали… А потому я тебе как сестре скажу, уезжай, Олька, от греха подальше. Рот на замок и ноги в руки. Никита никогда лишнего не трепал, а вот хоронить будем… — Он тяжело вздохнул. — Ты поняла меня?
— Поняла, — безжизненным тоном отозвалась Ольга. — А когда похороны?
— Послезавтра. Мы с ребятами скинулись, заказали, что положено, матери его телеграмму дали… Ты извини, Оль, мне еще на кладбище место выбрать надо и водки купить.
— Я с тобой, — решила Ольга.
— Нет, не надо, — Мишка хотел отказаться, ему не с руки было возиться с ней, но Ольга уже надела кроссовки и выскочила под дождь.
— Окна закрой, — напомнил Мишка.
— А! Что у нас брать! — отмахнулась она.
Никиты больше нет… И никогда не будет… Ольга думала об этом постоянно, но никак не могла до конца осознать эту мысль. Она все время возвращалась к ней и внутренне удивлялась, что не чувствует острой боли. Все ощущения как будто притупились. Слова окружающих звучали, словно через слой ваты, а очертания предметов виделись сквозь серую пелену…
Она не понимала, что значит: никогда… Мозг отказывался охватить и осознать такое глобальное понятие. Ни-ког-да… Это нельзя ощутить, пощупать, потрогать… Это не завтра и не послезавтра…
Никогда… Значит, Никиты не будет ни через месяц, ни через год… Но ведь когда-нибудь он должен появиться! Потому что это не может быть правдой! Она подождет… Как ждут из тюрем и лагерей, как ждали с войны… «Жди меня, и я вернусь… Только очень жди…»
Чепуха… Как бы исступленно она ни ждала, как бы ни молила Бога вернуть его, Никита не вернется… Это процесс необратимый… Смерть не поезд, она не может дать обратный ход… И нельзя дернуть стоп-кран.
Никиты больше нет. И это непонятно. Как это нет, когда он стоит у нее перед глазами. Кажется, протяни руку, и можно коснуться его щеки… провести пальцем по горячим губам… взъерошить волосы… Можно прижаться к крепким бедрам, ощутить на виске его дыхание, скользнуть ладонью по груди и припасть головой к уютной ложбинке под ключицей — созданной природой выемке для ее щеки…
Это как конструктор «Лего» — впадинка и выпуклость должны совпасть и притереться… И у них с Никитой так же: его впадинки — ее выпуклости, и наоборот — все подходило, притиралось идеально, словно они были созданы друг для друга, как две детальки Божественного конструктора…
Нет, не были! Они есть! Нельзя думать о Никите в прошедшем времени… Может быть, произошла чудовищная ошибка? Может, убили кого-то другого, а Никита успел куда-нибудь скрыться? Ну и что из того, что он не собирался? Передумал в последний момент…
Ведь ему перерезали горло… может быть, его не смогли опознать, приняли за него другого? Мишка сказал, что его убили дома… Ну и менты решили, что, раз у него в квартире, значит, он. А это ведь может быть кто-то совсем другой…
Мозг отчаянно подкидывал в воспаленное сознание одну версию за другой, находил оправдания, подтверждения своим нелепым предположениям, цеплялся за любую возможность, лишь бы не пришлось согласиться с тем, что все это правда.
Ольга тупо таскалась за Мишкой, почти не понимая, что происходит вокруг. Они сначала долго оформляли какие-то бумаги в белом одноэтажном домике конторы, потом в сопровождении полупьяного дядьки таскались по кладбищу, поскальзываясь на размытой дождем земле. Было мокро, холодно, Ольга куталась в старую черную кофту и молчала. А дождь все моросил и моросил.
— Здесь, — сказал мужичок и ткнул пальнем в небольшое пространство между двумя оградками. — Сюда завтра с утра приходите и копайте.
— Нам самим, что ли? — удивился Мишка.
— А кто ж это делать будет? — удивился в ответ мужичок. — Я тут один. Надорваться мне, что ль?
— А лопаты? — поинтересовался Мишка.
— Инвентарь я дам, — оживился дядька. — И советом помогу, вы ж не знаете, как надо… ну а вы мне пузырь за совет…
— Ладно, — махнул рукой Мишка.
Он тронул Ольгу за локоть, но она не двинулась с места, сосредоточенно глядя на квадрат земли под ногами.
Послезавтра на этом месте будет вырыта яма, в которую опустят Никиту. И с этих пор эта земля будет считаться его обителью. Здесь возникнет холмик, накрытый венками, потом небольшой скромный обелиск с годами рождения и смерти …
Говорят, что вблизи мертвых, на кладбище, хорошо думать о вечности… Вздор! Ольга не могла думать дальше послезавтрашнего дня. Ей нетерпеливо хотелось увидеть его, пусть даже неподвижного убедиться, что это он, или, к своему счастью, разувериться в этом.
— Пойдем, — сказал Мишка. — Ты дорогу запомнила? Приходить к нему будешь?
— Я на похороны останусь, — глухо сказала Ольга.
— Тебе ж в рейс.
— Поменяюсь. — Она прерывисто вздохнула. — Не могу я, Мишка… Я его увидеть должна…
— Нельзя его увидеть, — испугался он — Экспертиза, сама понимаешь…
Ольга угрюмо кивнула и поплелась за ним следом На подошвы кроссовок налипла тяжелая грязь, и она, остановившись у ограды, принялась долго и тщательно скрести подошвами о железную перекладину. Мокрая земля отпадала крупными липкими комьями, на изломе которых были видны спутанные корешки пожелтевшей, выгоревшей за лето травы.
— Слышь, Оль, ты бы поплакала, — осторожно сказал Мишка.
Она безучастно пожала плечами:
— Не получается. Я, наверное, неправильная. Не хочу я плакать, Мишка. Мне как-то все равно… Может, я слишком черствая? — Она повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза тяжелым взглядом. — Только ты не думай… Я люблю его.
Продолжение следует…
Контент взят из интернета
Автор книги Ласкарева Елена