Будущее виделось Веронике Степановне серым и безнадежным. Еще совсем недавно ей казалось, что она была счастлива, у нее было все: семья, работа, здоровье, а теперь она чувствовала себя той старухой, что сидела у разбитого корыта в знаменитой сказке Пушкина.
— Ну и чего вы застыли? — нервный голос невестке привел Веронику Степановну в себя и отвлек от неприятных мыслей. Лучше от этого вопроса не стало, разве что снова почувствовала уже немолодая женщина себя в очередной раз ненужной и лишней в собственном доме.
— Извини, Люба, — пробормотала Вероника Степановна, поднимаясь со стула и медленно перемещаясь к выходу из кухни, — я завтракала, задумалась.
— Вечно вы под ногами крутитесь, мешаетесь только! — голосок Любы звенел как колокольчик, а в голове Вероники Степановны он звучал как барабанная дробь, — я же вас просила завтракать после того, как мы с Борей уйдем из дома на работу. Вы не могли подождать полчаса? Обязательно было явиться с утра пораньше и навести на кухне бардак? Кто это убирать будет?
— Я буду, — неуверенно отозвалась свекровь, чувствуя себя крайне виноватой, — я приберусь, Люба, оставь.
Невестка недовольно передернула плечами. Посмотрела на Веронику Степановну осуждающе, потом схватила со стола тарелку свекрови с недоеденной кашей, с грохотом бросила ее в раковину.
— Вы? Да когда вы прибирались в последний раз? Все в этом доме на своих плечах тащу я, а вы как клещ присосались ко мне и никак не отлипните.
Сердце Вероники гулко забилось в груди. Каждый день одно и то же, и ведь она сама себе обещала, что не будет подниматься в шесть утра, не будет завтракать раньше сына и его жены, но все равно не могла на соблюдать свою собственную давнюю традицию. Раньше, еще до появления в доме невестки, Вероника Степановна поднималась рано, обязательно готовила завтрак для себя и сына, потом кормила Бориса, провожала его на работу, а после этого уже начинала собираться на работу сама. Как давно это было! Кажется, что сто лет уже прошло.
— Вы опять ссоритесь? — в кухню вошел Борис. Напряженный, со сдвинутыми к переносице бровями, он подошел к жене, поцеловал ее в щеку, а на мать посмотрел искоса.
— Мы не ссоримся, сынок, — Вероника Степановна сама себя ненавидела за то, что оправдывается перед сыном. Ничего плохого она не сделала, она у себя дома и имеет право завтракать, когда пожелает. Только вот после того, как в их квартире поселилась Люба, Вероника Степановна словно сама себе не принадлежала: все было не так для невестки, вечно свекровь путалась у нее под ногами и вообще раздражала своим присутствием.
Так хотелось, чтобы Борис встал на защиту матери, но этого не происходило. Вероника Степановна понимала, что в этом была отчасти и ее вина, ведь именно она воспитывала сына и сама сделала из него такого вот равнодушного к собственной матери человека.
— Мы не ссоримся, — повторила за свекровью Люба, — просто твоя мать снова не выполнила своего обещания. Я просила ее есть после того, как мы уйдем из дома. Все равно ведь она сидит целыми днями в квартире, может поесть и сделать свои дела, пока нас нет дома. Но она все равно делает по-своему. Я уже начинаю подозревать, что твоя мать, Борис, специально меня выводит из себя.
Вероника Степановна мысленно ахнула. Да никогда она не хотела раздражать свою невестку, ей хотелось дружить с Любой, быть ей близким человеком. Ну раз с сыном не получилось наладить нормальных отношений, можно было компенсировать это добрым общением с его женой, но Люба словно специально делала все для того, чтобы внести еще больше разлада в их и без того не самую крепкую семью.
Люба высказывала свое недовольство в адрес свекрови, не стесняясь присутствия своего мужа, а Борис, слушая жену, хмурил брови и бросал неприязненные взгляды на мать. Вероника Степановна чувствовала себя в меньшинстве, оказавшись без защиты единственного и самого близкого для себя человека.
— Мам, — когда Люба вышла из кухни, закончив свою гневную тираду, Борис обратился к Веронике, — ну, может, хватит? Тебя же просили много раз не выходить из своей комнаты до нашего ухода на работу. Это так тяжело сделать? Ты опять заляпала весь стол кашей, она пригорела на плите, а половину ты зачем-то вылила в раковину, а она успела прилипнуть! Зачем ты это делаешь?
Вероника Степановна подавленно молчала. Ну что она могла ответить сыну? Что она перенесла два инсульта, и что ее руки плохо слушаются свою хозяйку? Так это Борис и без ее напоминаний знал, он помнил о состоянии здоровья своей матери, ну не мог не помнить!
— Я просто тут живу, — ответила мать, опустив голову и не решаясь посмотреть сыну в лицо, — я тут хозяйка.
— Мам, ты уже давно тут не хозяйка, — ответил Борис, и все внутри у Вероники Степановны опустилось от горечи и отчаяния, — хозяйка следит за порядком, а ты только бардаки разводишь. Люба сама готовит, убирается, стирает, зачем ты лезешь к ней со своей помощью? Ты ведь не помогаешь ей, а делаешь только хуже!
— Я не хочу делать хуже, — возразила мать, — просто у меня правая рука…
— Я знаю все! — грубо перебил Борис свою мать, — твоя рука тебя не слушается, нога тоже! Ты знаешь об этом, но все равно лезешь на кухню и раздражаешь нас тем, что разводишь беспорядки. Я привел в дом Любу, чтобы нам было комфортно. Всем нам! А ты этот комфорт рушишь своими слабыми и непослушными руками!
Испарина проступила на лбу у Вероники Степановны. Она слушала своего сына, а сама едва боролась с подступавшими к глазам слезами. Как же так вышло, что ее любимый сын, тот, кому она отдала всю себя, ради которого отказалась от личной жизни, вдруг стал таким чужим и злым? Он как будто ненавидел свою мать, и каждое слово Бориса было пропитано этой злостью и ненавистью.
Мать молча вышла из кухни. Медленно прошла в свою комнату, заперлась изнутри и обессиленно уселась на кровать. Эти пятнадцать квадратных метров стали для Вероники настоящей тюрьмой. Тут она пряталась от сына и невестки, а еще от их гостей и соседей, периодически появлявшихся в доме.
Борис женился на Любе два года назад. Тогда Вероника Степановна только выписалась из больницы после микроинсульта, некоторое время еще восстанавливалась, но трудоспособность потеряла. Стало ясным то, что дела по хозяйству вести в полном объеме она не сможет, поэтому Борис решил, что будет лучше, если в доме появится другая женщина.
— Я люблю Любу, хочу жить с ней, детей хочу.
— Не слишком ли ты торопишься, сынок? — неуверенно спросила Вероника у Бориса.
— Мне тридцать лет! — ответил он, — я уже не то, что тороплюсь, я опаздываю!
— А ты и вправду ее любишь? — не отставала мать от сына. Борису не нравились вопросы матери, он хмурил брови и смотрел на Веронику Степановну как на маленького ребенка.
— Зачем ты мне эти вопросы задаешь? — спросил он вместо того, чтобы дать ответ на вопрос матери, — как будто отговариваешь меня жениться. Ты привыкла к тому, что я всегда рядом с тобой, что делаю только то, что ты скажешь, что советам твоим непрошенным следую. Мне надоело, я уже взрослый и хочу жить так, как мне нравится, а не так, как хочется тебе!
Вероника Степановна тогда опешила от слов сына. Тридцать лет Борис прожил рядом с матерью, ни словом не обмолвился о том, что ему не нравится такая жизнь, а тут в один момент высказал все, да еще и сделал это так, что мать себя виноватой почувствовала.
— Я старалась для тебя, делала все для того, чтобы у тебя все было, чтобы ты счастлив был, — бормотала Вероника Степановна, а сама глотала слезы, — я не думала, что тебе не нравится такая жизнь.
— Вот теперь ты знаешь об этом! — отрезал Борис, — я просто долго молчал, не хотел расстраивать тебя. Честно говоря, я был уверен в том, что ты сама все понимаешь! Но нет! Ты только себя слышишь, а меня – нет! Заставила поступить в строительный институт, а я терпеть не могу стройку и работать на ней мне в тягость! Ты хотела, чтобы я жил с тобой, расстался с Наташей, потому что она, видите ли, из неблагополучной семьи. Я сделал так, как ты хотела. У меня и друзей нормальных не было, потому что ты всю жизнь боялась того, что я свяжусь с плохой компанией. У меня детства нормального не было из-за тебя!
Едва пришедшая в себя после больницы Вероника Степановна была в шоке от услышанного. Ее сын говорил страшные вещи, такие, о которых молчал на протяжении тридцати лет. Может быть, если бы в его жизни был отец, Борис стал бы другим, но сына Вероника воспитывала в одиночку, и, видимо, плохо справилась со своей задачей.
Мать всю жизнь старалась оберегать сына от плохих компаний, от лишних проблем, от возможных неудач. Это Вероника запретила Борису поступать в школу милиции, потому что переживала за его будущее, и с Наташей Борис расстался по ее совету, потому что родители у девушки были пьющими, а Вероника Степановна боялась за наследственность будущих внуков.
А потом появилась эта Люба. Про нее Вероника вообще ничего не знала до тех пор, пока не выписалась из больницы. Пришла домой, а к вечеру в ее квартире уже была другая женщина.
Поначалу Люба казалась простой и непритязательной, но, чем больше они жили под одной крышей, тем яснее становилось то, что между свекровью и невесткой растет накал в отношениях. Люба пыталась взять на себя все дела по дому, а Веронике это не нравилось.
Начались ссоры сначала с невесткой, потом с сыном. А после того, как молодые поженились, и Люба получила официальный статус жены Бориса, в доме начался ад.
— Я теперь тут не на птичьих правах, как вы любите говорить! — гордо заявила Люба, — так что не лезьте в наши с Борей дела.
Ни разу за два года совместной жизни невестка не обратилась к свекрови по имени и отчеству. Обходила такое обращение стороной, обращаясь к Веронике местоимениями: «она», «вы», «эта».
А на втором году жизни с невесткой и сыном под одной крышей у Вероники Степановны случился второй инсульт. Ей только исполнилось шестьдесят два года, она еще была молодой и достаточно сильной, но, как оказалось, моральное истощение взяло верх над физической силой.
Теперь свекровь была настоящей помехой. Путалась под ногами, вечно устраивала в доме беспорядки, появлялась в неподходящее время в ненужном месте. Люба не переставала пилить за это Веронику Степановну, а Борис свою мать не защищал, а еще больше злился на нее. Мать и сын превратились в самых настоящих врагов, а что уж оставалось говорить про отношения свекрови и невестки.
Вероника Степановна подозревала о том, что Люба была настолько категорически настроена против того, чтобы жить с матерью мужа под одной крышей, что готова была на то, чтобы выгнать Веронику из дома. Сколько раз она замахивалась на свекровь то рукой, то скалкой, а Вероника съеживалась от страха и, казалось, была готова к тому, что ее организм не выдержит этой муки.
Когда Борис заговорил о том, чтобы устроить мать в дом престарелых, Вероника Степановна слушала его слова с каким-то холодным равнодушием, понимая, что за два года, так и не научившись жить друг с другом, единственным выходом будет вот такое некрасивое расставание.
— Тебе будет лучше в специализированном месте, — убеждал Веронику сын, — там о тебе будут заботиться, тебе не придется ничего делать, и мы с Любой, наконец, заживем нормальной жизнью.
— Последнее, я так понимаю, и есть самая главная причина твоего предложения, — усмехнулась Вероника Степановна, — главное, чтобы Любе было хорошо, а на меня вам обоим плевать.
— Я просто хочу жить в мире и покое! — ответил Борис, не попытавшись отрицать последние слова матери, — я устал от склок, ругани, постоянного напряжения в доме. Я хочу сделать так, чтобы нам всем было хорошо. Неужели ты снова встанешь в позу и откажешь мне?
Вероника Степановна смотрела на своего любимого сына, а вместо него видела чужого мужика, мечтавшего избавиться от больной старухи, повисшей на ее шее. Действительно, так больше нельзя было жить дальше. Нужно было что-то решать.
Ещё больше историй здесь.
Интересно Ваше мнение, делитесь своими историями, а лучшее поощрение лайк и подписка.