-Андрей, что ты хочешь от меня услышать?
-Я не понимаю, что здесь вообще происходит? Что ты тут делаешь?
Вика немного приподнялась, посмотрела мне в глаза и ответила:
-Хорошо. Я тебе все объясню. Но только это ничего не изменит.
-Давай. Я жду.
-Пару недель назад я узнала о том, что я беременна. Я хотела рассказать тебе, обрадовать, но потом поняла, что ты к этому не готов, как впрочем и я. Я долго думала и приняла решение. Мне нельзя было возвращаться в Москву. Мои родители не поддержали бы мое решение. Мама нашла бы нужные слова, и я бы сдалась. По этой причине я не улетела.
-Постой, врач сказал у тебя осложнения после операции.
-Нуууу... да, можно назвать это и так. Я загремела в хирургическое отделение с аппендицитом. Но теперь все нормально.
Я стоял перед ней, чувствуя, как внутри всё горит от обиды, боли и растерянности. Слова Вики словно удары по натянутым струнам — каждый из них отдавался болезненным резонансом в душе. Я был полон решимости понять, что же на самом деле происходило, но её ответ застал меня врасплох. Это совсем не то, чего я ожидал услышать.
— У нас мог бы быть ребенок... — я повторил, едва осознавая услышанное. — Ты хочешь сказать, что скрывала это от меня, от родителей, от всех? Вика смотрела на меня, и в её глазах мелькали слёзы, но лицо оставалось спокойным, как будто она уже смирилась со всем.
— Да, Андрей. Я не могла сказать тебе. Мы не были готовы. Ты бы не смог. Ты даже сам не знаешь, чего хочешь. И я тоже...
Я прервал её, с трудом сдерживая гнев:
— Так ты решила просто сбежать от всех? Залечь в клинике и отрезать себя от мира? Ты хоть понимаешь, что я с ума сходил, пытаясь понять, где ты и что с тобой? Мама твоя тоже переживает! А ты просто...у меня нет слов!
Вика отвернулась, смотря куда-то вдаль, словно стараясь убежать от этих слов, которые так больно били её, и тихо сказала:
— Я не хотела, чтобы они узнали. Мама бы никогда этого не поняла, она бы не простила меня за это. Я прошу тебя, не говори им. Пусть думают, что у меня была операция, и всё. Это правда слишком тяжело для меня, Андрей. Я не знаю, как с этим справиться.
Я не знал, что ответить. Внутри всё было разорвано на куски. С одной стороны, мне хотелось закричать, обвинить её во всём, оттолкнуть её за эту ложь, за страх, за то, что оставила меня в неведении. Но с другой стороны, я понимал, насколько ей тяжело было принять такое решение. Это не оправдывало её поступок, но и не делало его проще для неё.
— Андрей, — прошептала она. — я не хочу, чтобы ты ненавидел меня. Но я не прошу прощения, я просто... Я приняла решение, это мой выбор.
Я посмотрел на Вику и вдруг понял, что этот разговор для нас обоих — финальная точка. Всё, что было — потеряно, и назад дороги уже нет. Я сделал свой выбор, и теперь знал, что возвращаться к этому нельзя.
— Я не скажу твоим родителям, не беспокойся. — ответил я, подавляя комок в горле.
— Но я никогда тебя не прощу. Ты решила судьбу троих человек одним махом. Так нельзя, Вика. Это несправедливо. Она кивнула, и я увидел в её глазах нечто похожее на понимание. Это был наш последний разговор — тихий, горький и полный невысказанных сожалений.
Я выскочил из палаты, не оглядываясь, чувствуя, как гнев кипит внутри, разливаясь тяжелой волной. Слишком много всего смешалось: боль, обида, ярость на Вику и на самого себя. Мне казалось, что каждый шаг отдаётся в ушах пульсирующим эхом. Я направился к кабинету врача, даже не замечая, как сжимаю кулаки.
— Доктор, мне нужно знать, когда её выпишут — прорычал я, стараясь удержаться в рамках вежливости, хотя хотелось кричать. Врач посмотрел на меня с удивлением и настороженностью. Он явно не привык к такому напору от посетителей.
— Мы, конечно, уведомим вас о её выписке. — ответил он спокойно. — Но, пожалуйста, постарайтесь сохранять спокойствие. Ей нужно время на восстановление.
Я лишь кивнул, не в силах говорить дальше. Слова врача звучали как приглушённый шум на фоне моего внутреннего хаоса. Я развернулся и направился к выходу, не зная, что мне делать дальше. Хотелось куда-то бежать, но не было сил и смысла. Аня ждала в коридоре. Она посмотрела на меня, в её глазах читалась тревога, но я не хотел ни объяснений, ни утешений. Всё было слишком запутанным и болезненным. Я подошёл к ней и тихо сказал:
— Пожалуйста, не задавай вопросов. Она лишь кивнула, уважая моё состояние. Мы пошли по коридору молча. Её присутствие было для меня сейчас единственной опорой, хоть я и не знал, как выразить благодарность за это. Всё, что я мог сделать — просто быть рядом с ней и пытаться собраться с мыслями.
Я открыл дверь и вышел на улицу. Ледяной ветер хлестнул по лицу, и это было даже приятно. Холод хоть немного отрезвлял. В голове стучала только одна мысль: как я мог так ошибиться? И сколько ещё ошибок мне предстоит исправлять?
Всю дорогу мы ехали молча. Машина мчалась по пустынным улицам, но я смотрел прямо перед собой, не замечая ни света, ни тени. Аня сидела рядом, поглядывала на меня, но не произносила ни слова. Она, как никто другой, понимала, что мне сейчас нужно это молчание, и не пыталась нарушить его. Когда мы остановились у моего дома, я почувствовал лёгкий толчок — словно возвращение в реальность, где всё ещё холодно и пусто. Мы вышли на улицу, и мороз обдал нас ледяным воздухом, прокладывая путь к трезвому сознанию.
Я глубоко вдохнул, но это не помогло: тяжесть всё равно давила на грудь. Аня закрыла дверь машины и подошла ко мне, немного нерешительно, будто не была уверена, стоит ли что-то говорить.
— Тебе что-то нужно? — тихо спросила она, глядя на меня с осторожностью. — Помощь? Поддержка? Что угодно, Андрей, просто скажи.
Я посмотрел на неё, пытаясь подобрать слова, но они словно застряли где-то внутри, смешались в один сплошной ком. Я покачал головой, не зная, как выразить ту благодарность, которую сейчас чувствовал, и в то же время ту пустоту, которая поселилась внутри.
— Спасибо, Ань. Но сейчас мне нужно просто побыть одному.
Она ничего не сказала, лишь кивнула и отошла к машине. Я смотрел, как она садится за руль, как загораются фары, как она медленно трогается с места и уезжает, оставляя меня одного на морозе. Я долго стоял и смотрел вслед, пока свет фар не растворился в кромешной мгле. Из -за тумана и снега, было очень темно, точно также, как и в моей душе. Повернувшись, я направился к подъезду, пытаясь не думать ни о чём, но мысли всё равно вихрем проносились в голове. Как так получилось, что все мои решения обернулись катастрофой? Что дальше? Но на все эти вопросы ответов не было. Только холод и тишина.
Войдя в квартиру, я захлопнул за собой дверь, и мрак, обрушившийся на меня, оказался даже глубже и холоднее, чем зимний день снаружи. Казалось, стены сжимались, душили, напоминая о том, чего больше нет.
Я включил свет и медленно прошёл по комнатам, будто ища следы Вики, её присутствие. Пара её книг на полке, моя чашка с недопитым чаем на столе, одеяло, которое она всегда оставляла небрежно брошенным на диване. Но больше всего меня мучили фотографии — маленькие фрагменты прошлого, которые теперь жгли меня изнутри.
Я подошёл к тумбочке, где хранил альбомы. Достал их, перелистывая страницы, и на меня хлынуло ощущение пустоты. Улыбающиеся лица, моменты, которые казались счастливыми и настоящими, теперь казались иллюзией, отравленной ложью и недосказанностью.
Вика, смеющаяся на фоне моря, мы вдвоём в старом кафе, наши путешествия и праздники, её лицо, когда я впервые признался ей в любви. Всё это было вписано в нашу историю, которая теперь стала бессмысленной. Скомкав фотографию в руке, я почувствовал, как внутри меня вспыхивает гнев. Я без раздумий бросил её в мусорное ведро и начал одну за другой выбрасывать все фотографии, выдирая их из альбомов, не глядя на лица и моменты.
Перебравшись к компьютеру, я включил его и открыл папку с нашими снимками. Бесчисленные файлы с датами, когда мы были "счастливы". Я выделил все разом и без сожаления нажал «Удалить». Словно это действие могло стереть боль. Но вместо облегчения наступило какое-то странное опустошение. Сидя перед экраном, на котором теперь не осталось ни одного воспоминания о ней, я вдруг понял, что пытаюсь избавиться не только от Вики, но и от части самого себя, той части, которая когда-то верила в любовь и светлое будущее. Всё, что осталось — это тяжёлое, свинцовое чувство вины и осознание того, что я потерял не только её, но и веру в собственные решения.
Собрав в кучу остатки разбросанных снимков, я поднялся, открыл окно и почувствовал, как холодный февральский ветер обдал меня свежестью. Выбросив фотографии в урну, я смотрел, как они с треском оседают на дне. Я закрыл окно и облокотился на подоконник, глядя в пустоту. От прошлого не так легко избавиться, как нажать «удалить». Но, может, именно с этого момента и начинается что-то новое.
Этой ночью я стал старше на целую жизнь. Я ни на минуту не сомкнул глаз, словно пытался прожить все эти события снова и снова. В темноте комнаты размытыми тенями вставали образы, которыми была заполнена моя жизнь — радостные моменты, смех, и тени обмана и разочарований, которые теперь, казалось, давили на грудь с невыносимой тяжестью.
Я смотрел в потолок, пытаясь уговорить себя, что это все сон, что утро принесет ясность и избавление от этой боли. Но время тянулось, а я оставался наедине с этой бездной мыслей, переживая каждую деталь заново. Меня накрыло осознание: прошлое невозможно стереть, но можно отпустить. Весь этот груз воспоминаний давил на меня, словно цепи, не давая дышать свободно.
Я вышел на балкон, чувствуя холодный ветер, который казался единственным, что мог пробудить меня из этого кошмара. Казалось, он пронизывал до костей, но я только сильнее вжимался в перила, ощущая, как гнев, боль и разочарование смешиваются в одно. Мне было больно, но я знал: это была не та боль, которая лечит, а та, что учит. Среди всей этой горечи, предательства и лжи я осознал одну простую истину: иногда нужно сжечь мосты, чтобы вновь увидеть свет впереди.
Продолжение следует.
Начало тут: