Ксения стояла перед зеркалом и медленно расчесывала редкие темные волосы. Огромный живот то ли казался таким большим на ее субтильном, истощавшем тельце, то ли и вправду был таким - Аленка не понимала. Она глаз не могла оторвать от отражения сестры - пустые глаза, похожие на дыры, старушечье личико, не то что морщинистое, нет, морщин у женщины не было, а серость какая-то особая, тени мутные, провалы там, где должна быть нежная мягкость, впалые, сухие губы. Отражение Аленкиного лица еще сильнее подчеркивало это, ее сияющие волосы пушистым ореолом окружающие нежно-румяное лицо еще больше молодило его, несмотря на уже возникающие периодически лучики у глаз у заломчики в углах рта. Ксюша как-то болезненно глянула на отражение Аленки, отвела глаза, и Аленка поняла, сделала шаг назад, отошла.
- Почему “тетя” - то Ксюш? Ты забыла, что мы с тобой сестры? Знаешь как я рада сестричку свою в дом вернуть? Все ж не одна!
Аленка говорила радостно, старалась расшевелить эту, как будто попавшую в ледяной плен старушку, но Ксения не реагировала, не улыбалась в ответ, из дыр на месте глаз сквозило холодом и пустотой, отчаянием и неверием.
- Не знала я, как к тебе обратиться… Не Аленкой же назвать… И по отчеству как-то. Вот я и ляпнула. Не обижайся. Примете, нет? Мне больше некуда идти.
Аленка кивнула, сглотнула слезы, которые вдруг защипали глаза, обняла Ксюшку, развернула к себе. И даже отпрянула… Вся скула, острая, худая, такая, что казалось кожа вот-вот прорвется была синей. Даже не синей, фиолетовой, синяк уже начинал цвести, и от этого казался еще более страшным.
- Ксюша… Кто это? Где ты? Случилось что?
Ксения отвела ее руки, плотно закрутила волосы в тощий пучок, от чего еще больше стала похожа на маленькую старушку, вытянула из кармана юбки платок.
- Лен, можно так, да? Я после бани свое натянула, а мне постираться бы… Ты дашь мне что свое, ненужное. Старенькое какое. И нитку с иголкой. Я подошью, где надо. Мое высохнет, надену. У меня нет денег…. У меня ничего нет….
И вдруг ее, как будто прорвало. Она рухнула на стул, уронила голову на скрещенные руки, тело ее ходило ходуном от сдерживаемого крика, но сдержать она его не сумела, и он вырвался наружу, оглушив Аленку отчаяньем и бедой. И она встала на колени перед девушкой, обхватила ее ноги, гладила, прижимала к себе, как маленькую,а когда та немного успокоилась, отвела ее в крошечную комнатку, которая служила кладовкой, открыла дверь
- Смотри! Мы с тобой завтра отсюда все вынесем, отмоем, красоту наведем. У меня занавески есть такие красивые - кружево и ромашки. Стенки белым с голубым покрасим, люльку повесим. У меня на чердаке -резная, старинная, еще прадед делал, папаня говорил. Одежду тебе всю новую купим, чтоб ты красавица у меня была. И хватит реветь. Ты дома. Я тебя больше не отпущу.
Ксения вдруг как-то отмякла, как будто отпустили пружину, прошла в комнатку, села на кушетку, заваленную узлами.
- Я здесь переночую, Ален. Я тихонько, никому не помещаю. Только халатик дай, или рубаху какую. Спасибо тебе.
…
Наутро Аленка развела бешеную деятельность. Домик их, конечно, был маловат для вдруг разросшегося семейства, но каждому нашелся уголок, маленький и уютный. Ксюша растерянно крутилась рядом, живот и слабость ей не давали помогать полноценно, но она то кисть подаст, то в занавески шпагатик вденет, то наволочку натянет . За одеждой они уже не успевали, но комната к вечеру была готова, светленькая, чистая, похожая на келью, из того, почти забытого Аленкиного прошлого.
Ксюша сидела на топчане, накрытом старинным покрывалом, на котором летали вытканые бабочки и старалась качнуть ногой люльку - Прокл повесил ее далековато, не достать.
- Спасибо, Ален. Знаешь, я как будто из ада попала в рай. Душу ты мне согрела, я уж и жить не хотела, туда уж собралась. Вот!
Она пошарила в кармане грязного драного плаща, сунула в руку Аленки сверток. В мятой и влажной газете были завернуты какие-то бурые комки, страшные, от вида которых застыло внутри.
- На последние купила. Есть у нас там одна. Сказала в чае растворить и залпом. И все…
Аленка вскочила, скомкала жуткий сверток, скаканула в кухню, швырнула в печь. А потом испугалась, что сейчас повалит ядовитый дым, отравит их тут всех, прикрыла заслонку. Но сверток вспыхнул, как будто он был из пороха и исчез разом, распавшись серым пеплом. Потом снова села рядом с Ксюшей, погладила ее по тощей руке, сказала тихонько
- В жизни, Ксюш, все меняется враз. Только что казалось, что край пришел, темно все, черно и пусто, а вдруг, глядишь там, на горизонте забрезжило. И ты уже не в канаве, а на горке, руки к солнышку тянешь. И у меня так было. И у тебя будет. Просто надо уметь ждать.
Она погладила Ксюшу по страшному синяку, шепнула на ухо
- Завтра пудру дам, есть хорошая у меня. И в город поедем, вещички покупать. А то страшное - забудь. Не было его. И не будет больше. Я тебе обещаю.