Плутая по лесу, мы наткнулись на хутор. Было видно, что ближайший к нам дом жилой, тропинки к остальным заросли кустами и травой.
- Пойдём? – спросил я Москвича.
- Давай поодиночке. Ты к хозяевам, а я с тыла прикрою.
- Чем прикрывать будешь? – ухмыльнулся я.
Хоть на хуторе и было тихо, но я крался очень осторожно. На огород у жилого дома выходило всего одно окно, я решил постучать в него. «Рядом кусты. Успею, если что, скрыться». На мой стук выглянула пожилая женщина.
- Что? – спросила она.
- Еды бы немного.
- Один?
- Двое нас.
От её голоса у меня затряслись колени, как тогда, в траншее.
- Оба приходите. Дверь в сарай отопру, через него и пройдёте.
Я поспешил к Москвичу. Соблюдая осторожность, мы открыли дверь в сарай. Убедившись в своей безопасности, подошли к дверям в хату. Я было протянул руку, чтобы их открыть, как они сами распахнулись.
- Заходите. Чего стоите?! – грозно сказала хозяйка дома.
Войдя, мы не знали, как себя вести.
- Садитесь за стол.
Наелись досыта. Наши желудки тут же среагировали на обилие пищи.
- Справа под забор ходите, нечего мне огород портить! – напутствовала нас женщина, когда мы побежали на двор.
Разговор с хозяйкой затянулся за полночь. Выяснилось, что хутор почти нежилой. На другой стороне жила всего одна семья, и те старики. Со слов старушки в своё время председатель колхоза решил присоединить покос хуторян к колхозному, народ возмутился. Чтобы избежать войны с властью, они стали записываться рабочими на строительство Днепрогэса. Уехали почти все: соседи, два сына Василисы Фёдоровны, хозяйки дома, в их числе. Тогда ещё с десяток жителей на хуторе оставалось, сейчас - всего трое.
- Чем же Вы живёте? – спросил я.
- Огородом.
- Так возраст у Вас уже…
- Ты меня за старую не держи. Было бы ради кого, я бы и пахала, и сеяла. Пошли.
Мы с Москвичом послушно вышли из дома вслед за хозяйкой. Она подвела нас к покосившемуся сараю.
- На сеновал полезайте. Там жить будете.
- А если по нужде надо, как быть? – спросил Москвич.
- Если я на улице – спускайтесь, а в доме - терпите. Соседям я не доверяю.
Мы подошли к лестнице.
- Так она совсем гнилая. Убьёмся! – воскликнул я.
- А кто тебя на неё гонит? Вон, по крючьям залазьте. Молодые, справитесь. Там верёвка есть, правда не знаю, цела или нет. Будете еду на ней поднимать.
Мы влезли на сеновал, старушка осталась нашим проворством довольна.
Отлежавшись сутки, мы с Москвичом разговорились.
- Ладно я, а почему тебя Москвичом прозвали?
- Город я этот очень люблю. Быть там не был, а люблю. Читал много о Москве, рассказывал прочитанное сослуживцам, от того и пошло.
- А по-настоящему тебя как звать?
- А кто знает? Детдомовский я. Родителей не помню совсем. Воспитатели Николаем нарекли, только чувствую, что не моё это имя. Пусть лучше Москвич.
- Тебе лет уже много, как в армии задержался? – спросил я, меня многое интересовало о моём товарище.
- А тут всё просто. Я во Владивостоке служил, моряк я, понимаешь?
- Понимаю.
- Ни х… ты не понимаешь! Моряк это…
- Можно покороче?
- Можно. Срочная кончилась, демобилизация, гульнули с товарищами на берегу. Закусился я с лейтенантом, его вина была. Набил я морду этой сволочи, меня в милицейскую КПЗ посадили. Приходит утром майор сухопутный. То-сё говорит, иди ко мне в часть, мне минёры нужны. Я же на флоте минёром был! А мне что? Или тюрьма, или дальше служить, возвращаться-то некуда. Согласился. В сорок первом отправили в Киев на курсы подрывников. Загулял я по дороге, на месяц загулял. Нервы сдали. Меня в розыск, дезертир получается. Когда в части появился, разговаривать со мной никто не стал, отправили в город в комендатуру, а тут война.
- Так ты сбежал?! – я привстал, задавая вопрос.
- Я не доехал. Вот такая, Паша, моя судьба.
Через три дня на хутор пожаловали гости. Портя чистый воздух, чадя выхлопными газами, приехали три мотоцикла. Сняв очки, из мотоцикла выбрался немецкий офицер, его обступили люди в гражданском с белыми повязками на левой руке. Он отмахнулся от них, как от назойливых мух. Хозяйка дома вышла на крыльцо, вытирая руки полотенцем.
- Что у тебя сегодня на обед? – спросил офицер на ломанном русском языке.
Мы с Москвичом, прильнув к щели, наблюдали за происходящим. Хозяйка дома немцу не ответила, молча развернулась и ушла.
- Не так надо, господин офицер, давайте я, - один из полицаев, видимо старший, постучал в окно.
Женщина снова вышла на крыльцо.
- Накормишь, хозяйка, новую власть?
- Это ты-то новая власть?! Иди, утопись, чтобы у тебя детей не было. А то им за тебя стыдно будет!
- Ты, мать, язык-то придержи, а то…
- А то что?! Меня Советская власть голодом морила, что-то хуже можешь предложить?
- Могу. Смерть!
- Так я тебе спасибо скажу, а перед тем как в гроб лягу, так ещё и поклонюсь. Мне скоро девяносто будет, а ты меня смертью пугаешь! Чего приехали?
- Накормите? – спросил полицай, перейдя на «Вы», - долго до Вас добирались.
- А что, кто-то звал? Под яблоней за стол садитесь, поставлю что есть.
Полицаи, чавкая, ели и пили в три горла. Немецкие солдаты, водители мотоциклов, были культурнее. Немецкий офицер брезговал едой. Несколько раз перевернув вилкой варёную картошку в мундире, он отважился отведать только квашеной капусты.
- А что, хозяйка, русские солдаты заходили в гости? – спросил полицай.
- Заходили, как нет. Выгнала! И вас бы выгнала!
- Резка ты. Не пожалела бы! – сказал полицай, повысив голос.
- Посмотреть хочешь, не спрятала ли кого?
- Хочу.
- Смотри, - женщина села за стол, сложив руки на груди.
Напряжение нарастало, я понимал, что полицаи скоро доберутся до сарая, где мы прятались. В доме хозяйки полицаи никого не нашли. Проверили конюшню, потом сарай с сельхозинвентарём, тоже никого и ничего. Дошла очередь до нашего убежища.
- Сеновал надо проверить! Лезь, посмотри, что там, – отдал кому-то пьяным голосом приказ старший полицай.
- Этот сарай вот-вот завалится, кого там искать? Лестница на сеновал совсем гнилая! – возразил ему кто-то.
Боясь шелохнуться, мы с Москвичом, лёжа на деревянном настиле, замерли.
- Мишку зовите. Молодой, лёгкий.
Позвали Мишку.
- Дядь Мить, убьюсь ведь! Гнильё одно от лестницы осталось! Как сама ещё не рухнула! Что мамка скажет? – ныл мальчишка.
- Лезь, я сказал! С мамкой твоей я как-нибудь договорюсь.
Я не видел, что происходит внизу, только слышал, как трещат гнилые перекладины лестницы. Мы с Москвичом сжимали кулаки, оба жалели, что у нас нет оружия. Голова парня показалась над настилом. Он не мог нас не заметить. Раздался хруст дерева, и разведчик полицаев полетел вниз.
- Мёртв, - сказал кто-то внизу.
- В мотоцикл его. Вечером у меня будет трудный разговор с его матерью. Поехали домой.
Тарахтя моторами, полицаи и немцы уехали. Через полчаса пришла хозяйка.
- Живы там? Сено, хоть и старое, не загадили?
- Живы, - только и смог сказать я.
Прошла неделя, отъелись мы на харчах хозяйки, пора бы и честь знать.
- Ночью уйдём, - предупредил я Василису Фёдоровну, когда она принесла нам еду.
- Куда пойдёте? – спросила женщина, подняв голову.
- Не знаем ещё. Скажите, а Вам правда почти девяносто?
- Правда. Только ты мне здесь…
- Понял я всё, понял! Спасибо Вам.
- Окажитесь рядом, заходите.
Василиса Фёдоровна проводила нас до ворот. Уходя с хутора, я обернулся, старушка стояла возле своего дома и крестила нас.
Наступила осень. Мы к этому времени обосновались с Москвичом в старой охотничьей землянке. Место было хорошее глухое, рядом родник. Несколько раз выходили на дорогу, она от нас в пяти километрах была. С голыми руками напали на пятерых немцев, они на велосипедах были. Голод придал нам мужества! Завладели их оружием и добыли продовольствие. Но это всё было ни то, к чему мы стремились. В поисках таких же, как мы, проходили по десять километров в разные стороны, но никого не нашли. Нашли нас.
Рано утром я разжёг костёр, чтобы вскипятить воду. Мы собирались дойти до деревни Торожкина и там узнать, есть ли в лесу отряды партизан. Бросив в немецкий котелок последние сухари, я помешивал их ложкой, дожидаясь, когда они разварятся. В лесу хрустнула ветка, это меня насторожило. Сделав знак Москвичу, я продолжил помешивать варево.
- Кто это здесь хозяйничает? – раздалось из леса.
- В гости пришёл, представься! – ответил я, не оборачиваясь.
- А я вот сейчас очередь из автомата тебе в спину пущу, а потом ещё раз спрошу.
- Такую же в ответ и получишь! – сказал я.
Три выстрела, сделанные Москвичом из укрытия в «воздух», показали гостям, что мы готовы к разговору и им здесь «рады». Из-за деревьев вышли пятеро с оружием.
- Ну, кто будете? Товарища зови. Знаем, что вас всего двое, - сказал, да нет, приказал мужчина с седой бородой.
- Пусть в лесу побудет, так мне спокойней. Вы-то кто, чтобы спрашивать?
- Не хочешь по-хорошему? Ладно. А ну, хомутайте его! – бородач показал на меня стволом немецкого карабина, трое попытались ко мне приблизиться, возле их ног пули подняли в воздух опавшую хвою.
- Мне снова спросить? – я пытался держать себя в руках, помешивая воду в котелке.
- Партизаны мы. Скажи, чтобы не стрелял!
- Мы всю округу обошли, искали вас и не нашли. А тут на тебе - подарок!
Я был уверен, что эти люди не те, за кого себя выдают. Какой разведчик в тылу врага скажет о себе первому встречному?! Я смотрел до войны в селе кино, знал про это дело. Так мне тогда казалось.
Откуда только прыть взялась! Перепрыгнув через костёр, я укрылся за сосной, рядом с ней стоял мой автомат, теперь-то я умел им пользоваться. Москвич выпустил длинную очередь, я помог, четверо из пяти «партизан» остались лежать на земле. Одному удалось уйти в лес, он был ранен.
- За ним! - крикнул я Москвичу, и мы побежали по ельнику.
Догнали возле родника, допросили как надо. Оказалось, это были полицаи, которым была немцами обещана большая награда за каждого пойманного партизана. Так же мы узнали, что в лесу за хутором Пологий есть партизанский отряд. Враг готовит на него серьёзную атаку на следующий день.
От немецких велосипедистов нам досталась карта. Затёртая до дыр из-за небрежного хранения, всего на один район. Для меня лист бумаги с надписями был тёмным лесом, а вот Москвич в ней быстро разобрался. Надо было спешить!
Москвич предложил разделиться, так была бОльшая вероятность того, что кто-то дойдёт до партизан и предупредит их. Я согласился.
Хоть я и был деревенским, но ночью по лесу никогда не ходил. Как назло, на небе были только звёзды и нарождавшийся месяц. Хутор я не сразу заметил, его выдал скворечник, который кто-то прикрепил на высокой жерди. Обойдя его справа, я вышел к логу, наверное, здесь когда-то текла река. Меня окрикнули, я представился, сказал, что мне срочно нужно к командиру отряда. Отобрав у меня оружие и нож, меня проводили к командиру.
- Завтра на вас нападут! Немцы знают, что вы здесь! – почти кричал я, двое партизан держали меня за руки.
- Мы только сюда пришли, как они смогли узнать?!
- Не знаю! У нас сегодня стычка с полицаями была, один из них всё рассказал!
- У нас – это у кого?
- Двое нас, я и…
- И?
- Здесь я! – крикнул Москвич, держа автомат на вытянутой руке.
Перебивая друг друга, мы рассказали о своей военной жизни, потом нас разъединили, допрашивали по очереди. Это всё продолжалось часов до четырёх утра, потом прибежал партизан. Он доложил, что по дороге к лесу едут несколько грузовых машин с солдатами, а возле старой железнодорожной насыпи немцы устанавливают миномёты. Только теперь командир партизанского отряда нам поверил. Мы с Москвичом подумали, что предстоит бой, были к нему готовы, но отряд ушёл в болото, оставив хорошо подготовленный к зимовью лагерь. Улучив момент, мы сбежали. Такая партизанская война нам не понравилась!
Продолжение следует.