Вы когда-нибудь шли на кладбище с радостью? Или было ли кладбище тем местом, куда вам больше всего хотелось попасть?
Олег Ефремов привёл меня к Станиславскому – это было неизбежно. Достаточно порой пару раз взглянуть на человека, чтобы понять: это великий человек. Станиславский – большая тёплая гладкая сияющая белая глыба, которую в реальности можно встретить разве что во время случайного путешествия в далёкую восточную страну, проходя мимо древних пещер или выворачивая с непривычки ноги в малопролазных горах…
И уже эти двое высоченных – Станиславский и Ефремов, чьи могилы, как потом оказалось, ближе некуда, на пару потащили меня в театр. А как же их обоих поймёшь, не узнав прежде, что было смыслом их дыхания изо дня в день, благодаря чему шевелились невидимые молекулы их мыслей… Театр, только театр. До сих пор – театр…
В одной из таких книг мне и попался счастливый билетик. Буквально: обычный автобусный билетик, который бог знает сколько пролежал в этом давно не открываемом библиотечном фолианте 1948 года. «Очерки по истории русского драматического театра» - так называлась эта пудовая книга.
Я уже знала, что поеду в Москву, но счастливый билетик вдогонку разве не лучший дополнительный стимул? Особенно для таких, как я, которым во всяких мелочах мерещатся знаки, знаки, знаки…
С той поездки прошло уже три недели, но мне не хотелось писать очередную заметку на волне первых впечатлений. Встреча с корейскими поэтами и режиссёром – много было за те три дня в столице. А до сих пор с огромным трепетом я чаще всего вспоминаю именно встречу с моими высоченными поводырями в искусство театра – нет-нет, «театр» для меня долго будет недосягаемым словом, я далеко не всё понимаю, читая «Работу актёра» моей дорогой светящейся Глыбы, я и читать-то не хотела – я же не актёр и никогда им не буду.
Я всегда чувствую себя клоуном, когда надо что-то изобразить. Я ненавижу себя в роли актёра. Только когда пишу истории, очень хорошо чувствую причины всех переживаний моих героев и так люблю погружаться в них… Поэтому возникает непроизвольный смех, случающийся в самых неожиданных местах, где я вдруг начала снова прокручивать в мыслях свой сюжет. Или в какой-то момент ловлю себя на страдальческой мине. Но она не моя, она – моего Бройта, моих Наташи, Нике, Вильермо… И сейчас я не в автобусе, не по улице вдоль булочных и кофейных домиков, а в концлагере перед расстрелом, причём сначала со стороны жертвы, а потом – мучителя.
Сейчас я - в комнатушке московской коммуналки с жутким высоченным потолком, на руках с маленьким орущим братом, которого только что забрал у пьянствующего отца, я исключён из института, без гроша, а единственный друг, у которого я снимаю эту комнатку, запросил бесчеловечную плату и по сути… я потерял друга. У меня больше никого нет. Я на грани…
Вот это те переживания, которые я могу испытывать по-разному и люблю испытывать много раз. Но, наверное, это не переживания актёра.
Хотя, даже не всё понимая в предельно простых понятиях Станиславского, я чувствую странное изменение в себе. Молекулы мыслей, должно быть, меняют свою структуру…
Продолжение читайте здесь: https://dzen.ru/a/ZtTTMTcIHH7xysl_?share_to=link
#дорогакНикитеЕфремову #никитаЕфремов #чайсбарбарисом #олегЕфремов