Перевод поэмы: Филяй Амбарцумян
"Абу Лала Маари" — одна из самых значимых поэм армянской культуры XX-ого века. В ней классик армянской литературы Аветик Исаакян расскажет о духовном поиске арабского поэта X-XI веков. Прототипом лирического героя стал реальный поэт Абуль-Ала аль-Маарри, творчеством которого пропитаны строки поэмы. В Царской России произведение издать было невозможно вследствие его провокационности и полной неподцензурности поднятых тем. В 1911-ом, год окончания написания поэмы, Исаакяна изгнали из Империи.
***
Абу Лала Маари,
Поэт знаменитый Багдада,
Жил без забот до поры,
Жил в самой душе халифата.
Славы усладу он пил,
Сидел на пирах с князьями,
Со старцами говорил,
Счастлив был и с друзьями.
Гостил в иноземных странах,
Познал мировой закон.
И, выходит, не странно,
Что стал полон презрения он.
Не связан детьми с женой,
Он нищим раздал богатства.
Собрал караван с собой
Для долгих в пустыне странствий
И ночью, когда все спят,
К берегу Тигра спустился,
Там кипарисы стоят,
Там он с былым простился.
Сура первая
Подобный роднику пустыни,
В ночи влачился караван,
И разливался по долине
От колокольчиков дурман.
Багдад дремал, он видел сны,
Мечтал о Рае.
Там соловей пел о весны
Дарах, любовном жаре.
Фонтаны били в небеса,
Искрились так красиво,
Что поцелуями лился
Эфир в шатрах халифа.
Звенел и в небе караван,
Другой, цепочка звёзд.
Слух ветер сказкой баловал,
Но смысл в ней не прост.
Качаясь, шли верблюды.
Назад им нет пути.
Загадочные путы
Влекли вперёд идти.
Плыви, мой караван, плыви
До самой смерти.
Так думал славный Маари,
Бредя по тверди.
Гони в пустыню, в пустоту,
К святыне солнца.
Среди людей невмоготу,
Пусть сердце солнцем жжётся!
Вам не скажу своё прости,
Отца могила, люлька мамы.
Не знаю, как себя вести,
Былое обернулось хламом.
Любил я горячо друзей.
Людей любых любил.
Но в сердце поселился змей
И сердце отравил…
Я ненавижу всё. Устал
Выискивать предел.
Я тьму сородичей познал,
Позор их чёрных дел.
Но сотню раз я прокляну
Одно. Гнилую фальшь.
Когда на ложный нимб взгляну,
Я чувствую мандраж.
Ну а язык, как он похож
На меч из света.
Всё изречённое есть ложь.
И даже это.
Плыви, мой караван, плыви,
Растай в пустыне.
Сгори ты в бархате зори,
Хочу покоя ныне.
Шатёр на воле я раскину,
Пусть даже скорпионы тут,
Они уж лучше, чем те псины,
Что, скаля пасти, нежно лгут.
Здесь безопаснее, чем спать
На дружеской груди.
Ведь стоит только время дать,
Готов друг нож всадить.
И пока Синай стоит,
Пока плывут барханы,
С людьми не сяду есть и пить,
Уж лучше обезьяны.
Пусть рвёт меня зверьё,
Пускай терзает ветер,
Блюду решение своё
Быть одному на свете.
Последний раз Абу Лала
Взглянул на сон Багдада,
И только злость его взяла,
Он уходил со стадом.
Глаза верблюжьи целовал,
Весь изошёл слезами.
Ушёл, качаясь, караван
В неведомые дали.
Сура вторая
Петлял меж пальм тот караван
И вился как змея.
Клубилась пыль по сторонам,
В молчании летя.
Гони, мой караван, гони,
Тут не о чем жалеть.
Так думал славный Маари.
Верблюды попирали твердь.
Что мы оставили в былом?
Любовь, веселье, женщин?
Скорее, песню кандалов,
Иллюзий сонм, не меньше.
Ведь женщины, что паучихи,
В силки твой хлеб ловя,
В любовной прячутся шумихе
И травят, только яд даря.
Выйти в море лучше
На шхуне из прорех,
Чем вверить дамам уши,
В их ртах Иблиса смех.
Ведь ты мечтаешь о звезде,
О том, что жизни выше,
О музе, что зовёт к себе,
Боль делая всё тише.
Но и тебе и ей любовь,
Что соль на рану.
Лобзай её хоть сто веков,
А я не стану.
О, длинноногие тела,
Сосуд греха и жажды.
Их красота ко тьме вела,
И в тьму спускался каждый.
Я презираю страсти яд,
Он в рабство гонит душу.
В том рабстве ад свой гандабят
Шайтаны. Сгинуть лучше!
Я женщин презираю,
Их ураган страстей,
Что к жизни призывает
Тьму, похоти мрачней.
И женщину, и страсть,
Обеих проклинаю.
Змей этих гадких пасть
Свет мира забирает.
Подлец, кто стать отцом решил,
Из небытья он тянет души.
Стенает тварь из мышц и жил,
Тварь, чей покой нарушен.
Виновен предок предо мной,
Я ж избежал греха.
Когда схоронят под плитой,
Пусть выбьют два эти стиха.
Пока Хиджас не под водой,
На женщин не взгляну.
Мне лучше оземь головой,
Чем снова быть в плену.
И караван за шагом шаг,
Виясь змеёй в пустыне,
Брёл, мысль одну подняв как флаг,
О чистом, тихом мире.
Но колокольчики, звеня,
Идя, верблюды
Как будто плакали о днях
Любовной смуты.
А звуки бриза вдалеке
Ласкали раны в сердце.
Как не предаться тут тоске,
Куда с мечтами деться?
Угрюм Абу Лала сидел,
И грусть его не знала края,
Как путь, который он хотел
Пройти, себя не предавая.
Сплетаясь с тысячью дорог,
Он молча странствовал ночами.
К себе, конечно, был он строг,
Ведь вечно был в начале.
Неважно, сколько он прошёл,
Всё прошлое есть пыль.
И если мимо кто-то брёл,
Поэт нахмурен был.
Сура третья
И тихо, как журчит ручей,
Шёл караван Абу Лалы.
Как будто за игрою фей
Он шёл за призраком луны.
Дремали травы и цветы,
Урчали где-то птицы.
Под сказки тихой красоты
Так сладко пальмам спится.
И молвил славный Маари,
Что сказка весь наш мир.
Загадка, кто её творит,
Чьи слышим струны мы.
Народы свой проходят путь,
Но смысла не поймут.
Поэты видят хоть чуть-чуть
И вечность тем куют.
Конец, начало сказки
Нам не дано узнать.
Но каждый в этой пляске
Обязан станцевать.
Жизнь человека — странный сон,
Вокруг чудная сказка.
Народ здесь караван, и он
Идёт, как песнь, к развязке.
Но глухи люди без мечты,
Их мироедство губит,
Свои лелеют животы,
А ближнего не любят.
Закон людей — болото,
Это тлетворный пар.
Зло требует почёта,
Сон вылился в кошмар.
Отрава в сердце сердце выжжет,
Служивший тьме пройдёт, как дым.
Пусть раб страстей это услышит,
Пока считается живым.
Созвездий караван по небу
Свой путь привычный совершал.
И в тот момент, кто на земле был,
Лишь красотой его дышал.
Иди, мой караван, иди,
Сплетайся с небесами.
Ты в райский сад меня веди,
Я ж боль делю с ветрами.
Веди меня в покоя край,
Туда, где жизнь проста.
О небо, душу обласкай,
Ведь боль в неё влита.
Горит во мне тоска.
Горюя, сердце плачет.
Ему любовь близка,
Что здесь так мало значит.
Но дух свободен мой!
Чужая власть пустотна.
Сам суд я над собой
Вершу спокойно.
И ничему не скрыть
Главы моей от света.
Раб мира может жить,
Но не в моих куплетах.
Я вне пределов, вне владык,
Закон и Бог — пустое.
Душа желает каждый миг
Свободы без устоев.
Верблюды двигались вперёд,
Созвездия горели.
В свободу этих белых звёзд
Абу Лала поверил.
Волшебным блеском бирюзы
Сиял беспечный путь.
Верблюды двигались вблизи,
Щемило счастье грудь.
Сура четвёртая
Летучей мышью чёрной
Покрыла ночь тропу
И с силой неуёмной
Тащила всё во тьму.
Как дикий мерен ветер
Твердыню с небом смёл.
Крик из подземных недр
Стон адский превзошёл.
Плыви. мой караван, плыви
Через пески и пальмы.
Так думал славный Маари
В ответ ветрам печальным.
Эй, ураган, давай сильней,
Ударь меня покрепче.
Взгляни ты в сталь моих очей
О страхе нет и речи.
Я не поеду в города,
Чумные ямы страсти.
Мне дикость городов чужда,
Чужда жестокость власти.
Бездомен я по воле
Своей, таков мой путь.
Привязанность лишь горе
Даёт рабам хлебнуть.
Снесите, ветры, дом отца,
Сотрите в пух и прах.
Мой дом — дорога без конца,
Не удержать в стенах!
Любовь мне — детство.
Небо — крыша дома.
Кой караван уже не средство —
Друг. Мне путь — истома.
Веди, дорога, к землям свежим,
Туда, где нет людей.
Средь них не можешь быть небрежен,
Там караул стоит из боли и смертей.
Избавь, дорога, от друзей-москитов,
Нужна им кровь моя, не я.
Стал понимать я тех, кто обитает в скитах,
Их души извели друзья.
Основа лжи как поцелуй,
Что тайны вызнаёт.
Друзьям мистерию открой,
Друзей познаешь гнёт.
Друзья, родня — о чём они?
Коварство, лесть и смута.
Доверия, любви огни
Погасли к лизоблюдам.
От зависти твой друг простонет,
С ним жадность, сплетни, лай.
Знакомый пёс тебя не тронет.
Любимый друг? Лишь повод дай.
Ветра, безумные как джинны,
Смеялись над Абу Лалой.
Песком в глаза при мысли длинной
Его сбивали не впервой.
Сура пятая
Через джиннов путь тянулся,
Буря не прошла.
Друг есть тот, в ком обманулся,
Думал так Абу Лала.
Плыви, мой караван, плыви
Всё дальше, в гущу дней.
Меня, дорога, забери
От жадных глаз людей.
Не важно, что там позади,
Иллюзиям не сдамся.
Не важно, слава ли, суды,
Со всем давно расстался.
И что такое слава?
Сегодня твой Олимп,
А завтра зло бал правит,
Истоптан станет нимб.
А уважение, почёт?
Обычно лишь из страха.
Только оступишься, и вот,
Лови удар по паху.
Каким сокровищем дурак
Имеет власть над людом?
Ведь не дают её за так,
С ней кровью мажут будто.
Толпа — глупец на много лиц.
Гонитель мысли, раб насилья.
Не знает зла она границ,
Зверь, в гневе рвущий чьи-то крылья.
Община — армия врага,
В её плену мне кисло.
Не терпит мысли о веках,
Возвышенные мысли.
Противна мне община,
Добро и зло лишь через кнут.
И мера в ней едина,
В одно там всех гребут.
Увы, но Родину кляну,
Что доят богачи.
Они присвоили казну,
Ну а народ молчит.
Читал законы я,
К ним сила липнет.
От их зловония
Народ погибнет.
Людей законы ненавижу,
От вида их вскипает кровь.
В них право на убийство вижу
И оправдание грехов.
Я ненавижу власти,
Сбор дармоедов жрёт людей.
Ведь нету большей сласти,
Чем войн игра: умри-убей.
Они, рабы истории,
Грядущего убийцы.
Разбойники матёрые,
Уродливы их лица.
Не мог вздохнуть спокойно я,
Как вошь меня давили.
За мысли непокорные
В грехах князья винили.
Они всегда нас давят,
Глаза и уши всюду,
Наш труд лишь их прославит.
Зато терпимы к блуду!
Их придурь – мысли Бога,
Живут они не зря.
В них от Аллаха много,
А ты всего лишь тля.
Правители презренные,
Гиен вонючий сброд.
Дела их ежедневные —
Это косить народ.
Тупы, трусливы люди,
Властям отдали меч.
А те законом крутят,
Решая, кого сечь.
К змеям веди, караван,
В песках утопи моё сердце,
Чтоб не был я отдан ворам,
Не видел чтоб я самодержцев.
И молнии резали небо,
Дробили вершины гор.
Вихри ревели свирепо.
Маари шёл наперекор.
Песками его хватало,
И ветер одолевал.
Но этого было мало.
Сквозь бури шёл караван.
Сура шестая
Полудня палит солнце,
Силён запах цветов.
В пыли устало вьётся
Цепь каравана вновь.
Плыви, мой караван, плыви,
Ворвись в пустыню.
Так думал славный Маари
Гоня скотину.
Обрушься, ветер, на меня,
Сотри с песка следы.
Чтоб не нашла меня родня,
И воздух чистым был.
Клыки наставил зверь,
Лев смотрит через гриву.
Искру послала смерть,
Без страха иду мимо.
Так нападай, прерви тоску,
Съешь сердце в ранах.
Я к человеку не сбегу,
Довольно интриганов.
Какие ж это люди?
Под масками шайтаны.
Тела страшны до жути,
Их языки как жала.
Какие ж это люди?
Лисицы без хвоста.
Всяк эгоист по сути,
Убийца без стыда.
Всяк в бедности продажен,
Трусливый в нищете
В богатстве нагл и важен,
И мстителен вдвойне.
Добро приносят в жертву злу,
Добро во зле сгнивает.
Страдание цветёт в миру
И корни в нас пускает.
Эх, люди вдалеке,
Вы прокляты навеки.
Вас держат в кулаке
Религии о неге.
Смешон тот мир, где золото
Даёт ворам почёт,
Даёт красу уродливым,
Ум дуракам даёт.
Мир — бойня. Слаб — виновен.
А раз силён, то прав.
Здесь каждый стал греховен,
Дух плотию поправ.
Мой караван давно в пути,
Его шагов без счёта.
Но в день грехов легко найти
Не меньше, так их много.
Так говорю я всей земле,
От моря и до моря,
Всех гаже человек на ней.
И нечего здесь спорить.
Пока звёзды мерцают в тиши,
Змеями люди вьются.
Прочь, караван, поспеши,
Ведь в Ад они скоро сорвутся.
Беги же от общества, мести,
От права судить и от жён,
От друга, с кем жили мы вместе,
Вот так ты и будешь спасён.
Иди, караван, по тверди,
И тем попирай закон.
А зло и добро, поверь ты,
Для них не важней, чем сон.
Пусть тигры и львы терзают,
Пусть сушат меня ветра.
И пусть караван шагает
В них меньшую боль усмотря.
Было всё так, верблюды
Двигались только вперёд.
Не знали они, что будет,
Но всякому свой черёд.
Абу Маари как будто в страхе
Бежал от всех былых забот.
Себе казался черепахой,
Общину, женщин ждал вот-вот.
Но караван летел, и быстро,
Не видя башен городов,
Не видя деревень нечистых,
О звёздах замечтавшись вновь.
Ночами, днями шли верблюды.
Абу Лала всё размышлял.
Был караван окутан думой,
Пристанище себе искал.
И плакал Маари без слёз.
Как путь огромно горе.
Ведёт его дорога звёзд,
И нет конца ей боле.
Неважно, сколько он прошёл,
Всё прошлое есть пыль.
И если мимо кто-то брёл,
Поэт нахмурен был.
Сура седьмая
Без сил верблюды на колени пали.
Пустынь Аравии достигнуты врата.
Сгущалась тьма, горели дали,
С улыбкой на устах сидел Лала.
Свобода. Абсолют свободы.
Пустыня, сможешь ли её объять?
Здесь не достать меня людскому сброду,
Как розу буду я свободу обонять.
Как в венчике из роз сижу, горит душа.
Бессмертно счастье, как Корана строки.
Прекрасна жизнь, хотя её спешат
Изгадить. Покушения убоги.
Пустыня, разливай песка моря,
Топи дома, народы, рынки, кланы.
Пусть солнце, ветер правят, примиря
Свободу и желание обмана.
Во всей красе являет солнце чудо,
Под ним что грива льва блестит земля.
Салам тебе, источник жизни, будто
Ты мать моя, так я люблю тебя.
Бездонная ты чаша блага,
Бездонный океан, вино огня.
Я на пиру сижу твоём богатом,
Так напои скорей вином меня.
Ты счастьем опьяни, извечным знаньем,
Забвение от прошлого даруй.
Ты очаруй меня вина дыханьем,
Чтобы забыл я лжи и мрака поцелуй.
Ты опьяни меня величием и светом,
Как велика моя к тебе любовь.
Ты свято, ты отец и мать аскетов,
И красота твоя достойна лучших слов.
Люблю тебя, пронзи меня любовью,
Раскинься ты на мне, ласкай, целуй.
Пусть я сгорю, пусть катится здоровье,
Если угодно, то и жизнь мою задуй.
Замкну я уши, не услышу мира,
Я буду слеп, не оглянусь на люд.
Для каравана солнце будет ориентиром,
Нас будет вечно греть его уют.
О солнце, абрикосовое злато,
Мой прародитель, я скажу тебе,
Есть для меня одна отрада,
Она в твоей священной красоте.
Эпилог (Последняя сура)
Флот каравана плыл в пустыне.
От волн барханов разлеталась пыль.
Не мог злой ветер потягаться в силе,
С ним рядом стрелы, что орлу мотыль.
Оазиса дыхание прохладно,
И в том дыхании волшебные стихи.
Здесь жизнь как сон до одури приятна,
О чём молочные журчали родники.
Шуршали пальмы, тень даруя,
Лобзали руки и глаза Маари.
Но он не рад был этим поцелуям,
Он к солнцу рвался, в три горя зори.
Видением был опьянён поэт,
На крыльях золотых душа парила,
Неслись верблюды на высокий свет,
Гонимые Абу Лалы порывом.
Под солнцем весело резвился караван,
В ушах верблюжьих колокольчики звенели.
Орлиные глаза Лалы в небесный барабан
Вцепились, лишь туда смотрели.
А позади раскинулась пустыня,
А над барханами горит звезда.
Абу Лала стал неподвижен. Ныне
Он предан солнцу. Предан навсегда.
***
Оригинал: 1909-1911 г.г.
Перевод: 2024 г.