Я родился в 1921 году в Ростовской области, в крестьянской семье. В то время продналог был очень большим, мой отец отдавал больше половины того, что мы могли вырастить. Даже щетину свиней и их шкуры было положено сдавать. В пять лет я был худым как жердь. Ближе к тридцатому году многодетным семьям были выделены земельные участки, нам повезло, мы попали в те списки, так как у моих родителей было шестеро детей. А повезло почему? А потому что нас освободили от налога на три года. Наделы находились далеко от села, дороги туда не было. С весны и до поздней осени мужчины устраивали хоть какой-то проезд. На следующий год стали строиться, а пока жили в землянках. Колхоз выделил нам трактор, только управлять им никто не мог. Наняли тракториста из села, его выгнали из колхоза за пьянство. В поле работали все, включая маленьких детей. Помню, как четырёхлетняя девочка, будущая моя соседка, встав на четвереньки, ползла между рядами молодой картошки и вырывала траву. С горем пополам построились. Получился хутор в семь домов.
В марте 1941 года меня призвали в Красную армию. Попал на Украину в стрелковый полк. Кому пришла в голову мысль отправить такое большое количество призывников в одно место, не знаю, но та мысль была плохой. В казармах для всех места не хватило, мы копали большие землянки человек на десять-пятнадцать. Среди прибывших было много украинцев, под разными предлогами большинство из них отлынивало от работ, приказов командиров не слушалось. Через три дня начались побеги. Нас стали строить шесть раз в день. Командование каждый раз недосчитывалось одного или даже шестерых новобранцев. Не понятно, как они умудрялись уйти незамеченными! К нам приставили охрану. Часовые отворачивались от нас, им было стыдно охранять своих же. Через месяц мы приняли присягу, после этого беглецов стало гораздо меньше.
Утром двадцать второго июня, сразу после завтрака, меня и ещё десяток бойцов отправили чинить крышу на гараже, где стояли два БТ-7. Сняв стропила, мы прислонили их к стене. Вдалеке послышался гул самолётов, через минуту прибежали начальник штаба и командир танкистов. «Война!» - в один голос закричали они. «Машины к маршу!» - скомандовал старший танкист, приняв нас издалека за экипажи танков, мы не сдвинулись с места. Примерно через пять минут командовать было некому. Самолёты с крестами на крыльях стали заходить на воинскую часть. Бомбы, которые они сбрасывали на наши головы, были небольшими, это можно было понять по разрывам, но их было много. Одной из первых бомб были убиты и начальник штаба, и старший танкист. Я спрятался за стену, рядом со мной на земле лежали трое бойцов, их раны были ужасными.
- Лезь в танк, - приказал мне невесть откуда взявшийся старшина. Легко сказать, а как?! Он буквально запихнул меня в люк механика-водителя.
- Пулемёт знаешь? - спросил старшина, конечно же, я его не знал.
Прогремел взрыв, кирпичная стена наклонилась, но стропила не дали ей упасть.
- Поехали! - крикнул старшина, выводя танк из полуразрушенного гаража.
Мы неслись по просёлочной дороге на большой скорости. Меня болтало из стороны в сторону, я сбился со счёту, сколько раз я ударился головой. Я не знал, куда мы едем, полагался на старшину. Наконец танк снизил скорость, а потом и вовсе остановился, мотор затих.
- Поломались, товарищ старшина? - спросил я.
- Нет. Приехали, вылазь - ответил тот.
С трудом справившись с люком в башне, я вдохнул свежий воздух и огляделся. Танк стоял в капонире, влево и вправо уходила траншея. Пока старшина снимал один из пулемётов, приехала тридцатьчетвёрка и ещё три БТ.
- Справишься? - спросил старшина, протягивая мне танковый пулемёт, я кивнул.
Через час стали подходить бойцы, многие были ранены, но самое главное - большинство были без оружия! Кто-то толкнул меня: «Сюда становись!». Положив пулемёт на бруствер траншеи, я ощутил дрожь в коленях. Меня снова толкнули, отобрали пулемёт.
Опять этот ужасающий гул в небе! Я сел на корточки и закрыл голову руками. Вой, грохот, выстрелы, свист пуль и ещё чего-то, всё слилось в один звук. К моим ногам упал боец, нижней половины туловища не было, я подобрал с земли его пилотку и надел себе на голову, свою я где-то потерял.
Налёт закончился. Стало тихо, даже очень.
- Есть, кто живой? - крикнул я, едва слыша свой голос. «Оглох!». Может кто-то и откликнулся, но я этого не слышал. Повернувшись к лесу, я увидел немецких солдат, они приближались. Неведомая сила вытолкнула меня из траншеи, я побежал в противоположную от противника сторону, меня подгонял страх. Ветки кустов и деревьев били по лицу, но боли я не чувствовал.
Когда начало темнеть, я валился с ног от усталости. Запнувшись, скатился в овраг, распластавшись на земле, тяжело дышал.
- Как зовут? - раздался голос справа.
- Красноармеец Фролов - ответил я, не поднимая головы.
- Я не фамилию спрашиваю, имя как?
- Павел.
- Откуда ты?
- Из Ростовской области.
- Выходит, Паша из Ростова.
- Я в Ростове ни разу не был!
- А я в Москве не бывал, а меня все Москвичом кличут. Есть что пожрать? Оружие есть? - продолжал из темноты допрос неизвестный мне человек.
- Нет. Ни того, ни другого нет.
- У меня тоже, - честно сказать, мне было плевать, кто задаёт вопросы, накатило такое равнодушие к своей жизни, что даже двигаться не хотелось.
Кто-то толкал меня в бок, я открыл глаза и резко сел.
- Тихо ты. Это я - Москвич. Помнишь?
- Помню. Где я?
- Мы! Пошли, узнаем это.
Моему новому знакомому было лет под тридцать, одет в такую же гимнастёрку, как и я. Выбравшись из оврага, Москвич огляделся.
- Туда надо идти? - показал он рукой вглубь леса.
- Откуда знаешь? - спросил я, ещё толком не проснувшись.
- Знаю! - ответил коротко Москвич.
Солнце было в зените, когда мы вышли к поляне. Послышался крик петуха. Я, конечно же, знал, как выглядит эта птица, но сейчас она представлялась мне в виде жареной тушки. На поляне старик косил траву, мальчишка лет двенадцати сидел в тени дуба.
- Здравствуйте, нам бы поесть, - начал разговор Москвич.
Старик даже не вздрогнул, я бы на его месте подпрыгнул! Оглядев нас с ног до головы, он кивнул в сторону мальчика.
- К нему идите.
Мы не шли, мы летели! Мальчик развязал котомку, достал оттуда ломоть хлеба, а из-под рогожи крынку молока.
Подошёл старик, прислонив косу к дереву, сел рядом.
- Что, драпаете? - спросил он.
- Драпаем, отец. Что есть мочи драпаем! - ответил Москвич, высыпая с ладони крошки хлеба себе в рот.
- И долго так будет продолжаться?
- Не знаю, командирам видней.
Старик наклонился к уху мальчика, что-то прошептал, тот кивнул и побежал через поляну.
- Куда это он? - насторожился Москвич.
- Еды принесёт. Идти вам далече.
Мальчик принёс мешок с провизией, теперь от голода не умрём.
На следующий день мы наткнулись в лесу на людей. А произошло это так. Москвич шёл, не разбирая дороги, под ноги не смотрел. Вдруг, слышу матерится.
- Ты чего на всю округу орёшь?! – цыкнул я на него.
- Так нет никого, а я вляпался!
Москвич вытирал о траву ботинок, рядом с ним была свежая коровья лепёшка.
- Если это есть, - я показал пальцем на причину его беспокойства, - значит, люди рядом!
- Может бродячая, - прислушавшись к моим словам, прошептал Москвич.
На сырой земле были отчётливо видны следы копыт, мы пошли по ним. Совсем скоро почувствовали запах дыма. Выйдя из-за деревьев, увидели девочку лет пяти и пёструю корову, которая с удовольствием жевала траву.
- Привет. Ты одна здесь? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно ласковее.
- Здравствуйте. С бабушкой я, она за дровами пошла.
- С кем это ты, Маша, разговариваешь? – раздался у нас за спиной голос.
- Баба, это наши пришли, у них и форма как…
- А ну замолчи! – прикрикнула бабуля на внучку. - Чего надо?
- Мы вам зла не причиним, и добра нам вашего не надо. Скажите, немцы рядом есть? – спросил я, повернувшись на голос.
- Они теперь кругом, и таких, как вы, по лесу много болтается. Уходите подобру-поздорову!
Разговора не получилось. Делать нечего, пришлось уйти.
Ближе к вечеру издалека мы увидели воду. Это было небольшое озеро. Обрадовались, появилась возможность помыться. Когда подошли ближе, услышали голоса – это были немцы! Визжа, они плескались в воде, на берегу стояли три мотоцикла. Два совсем близко к воде, третий подальше. Возле двух мотоциклов стоял немец с автоматом, он фотографировал своих довольных товарищей.
- Подкинем им паркУ, - то ли спросил, то ли сказал Москвич.
Мы подкрались к мотоциклу, который стоял в стороне. Москвич снял с руля немецкий автомат и протянул его мне.
- А ты? – прошептал я.
Москвич одной ногой влез в люльку и повернул ствол пулемёта в сторону солдат. «Тр-тр-тр» - раздались выстрелы. Но! Нужно было опустить ствол ниже, а такой возможности не было, поэтому пули пролетели над головами солдат, не задев ни одного из них. Я же справиться с автоматом так и не смог.
- Прыгай в люльку, - крикнул мне Москвич, ловко перебравшись на сиденье мотоцикла.
Затрещал мотор, я буквально нырнул в боковой прицеп, упёршись головой в днище, ноги торчали наружу. Ехали мы недолго. Может дорога была плохая, а может Москвич был водитель так себе. Перевернулись, едва не сломав шеи. Когда выбрались из-под немецкой техники, на нас уже были нацелены автоматы. Со связанными за спиной руками нас привели к развилке дорог. Темнело, но я смог рассмотреть пленных красноармейцев. Их было много, даже очень много.
Подняли нас рано, едва только стало светать, построили в колонну. На земле остались лежать те, кто не смог встать, либо мёртвые. На наших глазах немцы добили нЕмощных.
Мы шли второй день, изнывали от жары. Немцам, которые нас охраняли, тоже было туго, но у них хоть была вода. О том, чтобы нас покормили, не было и речи. Если получалось поймать то, что кидали нам жители деревень, через которые мы проходили, то ты мог считать себя счастливчиком. Как-то я поймал яблоко, разломив его пополам, протянул половину Москвичу.
- Я тоже хочу! – раздалось за спиной.
Куда там, от голода мы уже стали почти животными, каждый беспокоился только о своём желудке. За одной деревней была канава, наполненная водой, конвоиры разрешили нам напиться. То, что я увидел, потрясло меня. Выкалывая друг другу глаза, нанося удары, бывшие красноармейцы, старались хотя бы прикоснуться к живительной влаге. Люди дрались за воду!
На третий день всё было как всегда. Дождавшись, когда солдаты добьют тех, кто не может идти, немецкий офицер дал команду продолжить путь. В этот день отставших или упавших на землю людей было больше. Все были истощены до крайности. Я задумался: «А сколько может выдержать человек в условиях, в которых мы находимся?». В колонне я шёл вторым справа, Москвич третьим, мы старались держаться рядом. Первым был ещё молодой совсем паренёк в круглых очках без одной линзы. Поравнявшись с конвоиром, он спросил у того что-то по-немецки, солдат ответил.
- Чего спрашивал? – я дёрнул паренька за гимнастёрку.
- Спросил, куда нас ведут.
- А он чего?
- Сказал, что это неважно, всё равно многие из нас не дойдут.
Дорога пошла в гору, с обеих сторон были поля подсолнечника, его жёлтые лепестки трепетали на ветерке. Впереди нас, в колонне, произошла заминка, команды остановиться не было, поэтому пленные напирали друг на друга, падали и оставались лежать на дороге. Немецкий солдат что-то сказал, не поворачивая в нашу сторону головы.
- Что он говорит? – спросил я паренька.
- Бе…, бегите!
Москвич толкнул меня в плечо, мы спрыгнули с дороги и скрылись в подсолнечнике, стрельбы нам вслед не было.
Бежать сил не хватало, мы шли, запинаясь, падая. Я сорвал головку ещё не созревшего подсолнуха, кое-как его почистив, стал жевать, Москвич последовал моему примеру. С большим трудом добрались до леса, там, возле ручья, позволили себе короткий отдых. Сняв ботинки, мы опустили ноги в воду. БОльшего удовольствия в своей жизни я не испытывал.
- Какое сегодня число? – спросил меня Москвич.
- Не помню. Зачем тебе?
- Жаль, а ведь это второй день рождения!
- То ли ещё будет. Что будем делать?
- Для начала отдохнуть надо, потом посмотрим. А ты что думаешь?
- Воевать надо!
- И я про то же. Пошли, уйдём от дороги подальше.
Продолжение следует.
