1899 год
«Ростов-на-Дону. (Картинка с натуры). Дешевая народная чайная… В довольно просторной, но грязной комнате, за длинными и узкими столами, залитыми водой и забросанными мокрыми крошками хлеба, расположилась самая разнокалиберная серая публика. Здесь и рабочие, и старцы-инвалиды, и приезжие из окрестных станиц казаки, и какие-то подозрительные оборванцы. Одни из них заняты чаепитием: перед ними стоят чайники с отбитыми носами и сомнительной чистоты блюдца и стаканы; другие, положив головы на стол, не смотря на неумолкаемый шум, гам и крик, спят безмятежным сном, издавая по временам протяжное мычание; третьи заняты ожесточенными спорами, сопровождая их, вероятно, в качестве аргументов, площадной руганью.
В одном углу, сидя на скамейке, какой-то субъект в рванном пиджаке, при фартуке, с красными воспаленными от пьянства глазами, хриплым голосом выводит:
Аромадный же цветочек,
Пышно у поле расцвела…
Эх! Ничего же мне у мире не надо,
Только видеть тебя одную…
- Тьфу, не так – сбился. Черт! – прерывает он вдруг, по-видимому, пытаясь припомнить дальнейшие слова песни…
В другом углу два оборванца ведут ожесточенный спор из-за какого-то пятака.
Табачный дым от махорочных «цыгарок», как густой туман носится по комнате. Гам и шум усиливается с минуты на минуту. Вдруг в комнату врываются два новых посетителя.
- Начальник штаба босяков и его адъютант! Смирррна! – возглашает один.
Оборванный, хмельной, как и его товарищ, он еле держится на ногах, размахивая свежим номером газеты, который он только что получил, в виде обычной дани, в конторе местного издания.
- Смирррна! – повторил он, сильно покачнулся и чуть было не упал на стол, но, заботливо подхваченный своим товарищем, уселся на скамейке.
- Вы тут чаи распиваете, разговорами занимаетесь, а во Франции вон что происходит… Судебный разбор дела Дрейфуса…, покушение на жизнь Лабори… Заговор! – не проговорил, а скорее прокричал он, собственно, ни к кому не обращаясь. – Вот в газетах пишут…, сейчас только получил… телеграфное сообщение…, а они чай пьют. Свиньи!
- Да ты чего ругаешься? Ты вот лучше прочти, что там на счет войны пишут? – обратился к оборванцу какой-то рабочий.
- Что за война? Никакой войны нет… Вот дело Дрейфуса разбирается…, знаешь город Ренну… Остолоп! Ничего не понимаешь…
- Слышали мы про этого самого Дрейфуса! Отлично понимаем, что он за птица есть, - проговорил какой-то субъект с рыжеватой редкой бороденкой и головой, обильно уснащенной деревянным маслом – Когда жил в кучерах, барин каженный раз читал в газетах. Как не знать? Знаем…
- Кто же он – этот Дрейфус, а? – окрысился «начальник штаба» на рыжего субъекта.
- Да кто? Офицер! Барин сказывал, что у французов служил и начал мошенством заниматься. Планты выдавать немцам. Барин говорит, этого Дрейфуса давно повесить надо… Оно и правда.
- Правда? Ты говоришь, правда? А знаешь ли ты, морда твоя неумытая, что твой барин сам подлец, так и про других говорит…, «планты» выдавал. Эх, прохвосты! Твоего барина, да и тебя, рыжую собаку, с ним за компанию повесить надо., а не Дрейфуса! Прохвосты!
- Да ты что ругаешься, а? Я не посмотрю, что ты начальник называешься, живо в ухо засвечу! – при этом рыжий субъект приподнялся с явным намерением приблизиться к оборванцу, именуемому «начальником штаба», но был остановлен другими оборванцами.
- Ты, слышь, - обратились они к рыжему, сидишь, так сиди смирно, не то все ребра пересадим тебе.
- «Барин ему сказывал! - продолжал между тем «начальник штаба». – А твой барин кто? Давно ли он из-под суда-то освободился за мошенничество, а? Таких баринов, да кучеров их, как собак бешенных, из поганого ружья пристреливать следует… Нет, вы только посмотрите на них, мерзавцев: человек без вины страдает, а они «повесить!» У, ироды окаянные! Черти! Дьяволы!
- Нет, позвольте-с, как же это так, без вины? – послышался вдруг мягкий негромкий голос, и к «начальнику штаба» приблизился какой-то седенький человек в поношенном форменном пальто, засаленной фуражке с синим околышком, с довольно благообразным лицом, но с удивительно багровым носом. – Нет-с, этак нельзя рассуждать. Нужно основания иметь…
- Ну, что еще? – вопросил «начальник штаба», небрежным взглядом окидывая своего нового оппонента. – Какие там основания? Говори.
- Позвольте-с… Без огня дыма не бывает. То же самое и теперь. Напрасно человека не станут обвинять. Свидетельские показания…, генеральный штаб…, я, ведь, тоже каждый день газеты читаю…, у одного господина заимствую. Генералы все утверждают, что капитан Дрейфус изменник есть – следовательно…
- Постой, - перебил его «начальник штаба», - ты же это из каких сам будешь?
- Я – отставной канцелярский служащий.
- Ну, и довольно! Знаем мы вашего брата очень хорошо. У господина он заимствует газеты…, ха-ха! Должно быть, и господин тоже хорош. Понимаешь ли ты, чернильная душа, что человек невинно осужден! И все твои свидетели генерального штаба, все они прохвосты, вот что! Ну, хорошо! Если Дрейфус виновен, зачем они подкупили убить его адвоката Лабори? Слыхал? Зачем главный-то доказчик, как его…, а – чтоб черт его душу взял! Ну, полковник-то, зарезался? Ну, к чему он руки на себя наложил, а? Зачем эта шельма Эстергази в Лондон убежал? От добрых дел, что ли? А этот…, как его..., что на артистку фамилией смахивает… де… Пати, почему он внезапно заболел? Нет, ты скажи, зачем все это, коли ежели Дрейфус виновен? Молчишь? То-то! Эх вы, шарлатаны безмозглые!
- Ты что ругаешься? Пьяница, босяк! Так вот в босой команде и подохнешь.
- Ну, что ж, что босяк! Босяк для самого себя. Пью водку на свои деньги. Зато во мне есть душа человеческая, советь есть! А у тебя и у твоего господина, который тоже мошенник, как и ты, нет души… Звери вы! Вам бы только кровь пить человеческую… Палачи!
- Сам ты мошенник, босяк проклятый! Я честно служил…
- То-то и выслужил большой чин, ха-ха! А то ишь, выискались какие. Один с барином газеты читает, другой у господина газеты заимствует… Виновен! Изменник! Повесить! Жаль вот вас не спросили… Надо будет сообщить во Францию, чтобы вас выписали судьям… Да стоите ли вы, вместе с вашими баринами и господами газеты-то?
- Да ты, Кирилла, в ухо ему! – послышались голоса среди оборванцев. – Чего он тут законы выставляет! Надел пальто с медными пуговицами и думает – важная птица! Ябедник какой-нибудь, подлый человек! Не даром и со службы выперли!
- Вы не имеете права меня оскорблять, я дворянин!
- Я сам – почетный гражданин! А ты кто? Лизоблюд! По господам своим ходишь, ноги им лижешь… Вон отсюда! Не погань нашей чайной… Ребята, в шею его! Пусть не поганит чайной…
Двое оборванцев быстро схватили канцелярского чиновника за шиворот и вытолкали вон из чайной».
«Черкасский округ. На днях в окрестностях Новочеркасска разыгралась не совсем обыкновенная история, печальным героем которой явился зажиточный казак станицы Богаевской – П. История эта заключается в следующем.
Собрав с бахчи полный воз арбузов, П. ранним утром отправился из Богаевской станицы в Новочеркасск, надеясь на хорошую выручку. Ожидания его не обманули. День был базарный, торговля шла бойко, и скоро на возу счастливого богаевца не осталось ни одного арбуза. Довольный своими барышами (он наторговал на 27 рублей) казак решил ехать домой. Он совсем было уже собрался в путь, как вдруг подошли к нему неизвестные мужчина и женщина.
- Куда, дядя, едешь? – спрашивают они его.
- В Богаевку, - отвечает П., - а вам на что?
- Да подвез бы. Нам тоже по пути, на хутор, - говорят незнакомцы.
Подумал-подумал казак, хотел было отказать, но они его так убедительно просили, что он, наконец, согласился.
- Ну, шут с вами – садитесь!
Незнакомцы поблагодарили и взобрались на телегу. Выехали из города, поехали степью, разговорились. То, да се, другое-третье, проехали Кривянку, едут дальше. День жаркий, солнце жарит сверху, словно огнем палит. Незнакомец вынимает бутылку и предлагает П. выпить, чтобы освежиться.
- Пей, дядя. Лимонад хороший. Ишь жара-то какая. Пей на здоровье!
П. с наслаждением присосался к бутылке. Выпил, поблагодарил и поехали дальше; едут болтают, только у казака язык что-то не вертится, а в голове словно кол сидит. Чувствует он, что будто бы кто его ударил топором по темени – в глазах помутилось, все заходило вокруг него, зеленые и красные круги замелькали в глазах. Он уже не видит и волов своих, ни соседей, ни неба, ни земли. Все застлано каким-то туманом; все завертелось и смешалось. Он потерял сознание.
Проснулся казак и не понимает, что с ним и где он. Лежит он на земле, весь голый, как мать родила. Кругом темень, звезды сверху мигают, только на краю неба брезжит рассвет. Над ним шелестит высокий камыш. Холодно ему, точно льдом всего обложили. Лежит он и старается понять: зачем он раздет и как попал в камыш? А в голове у него неясно, смутно, как после трехдневного запоя. Она кажется такой тяжелой, что от земли поднять невозможно.
Начало светать. Закричали невдалеке петухи. Кое-как «очухался» казак после «лимонада», поднялся на ноги, посмотрел на себя и ужаснулся: ничего на нем нет кроме креста. Осмотрелся он кругом: ни волов с телегой, ни одежды, ничего нет – все сгинуло куда-то.
Вдруг П. слышит: запели петухи. Пошел он на эти звуки и видит сквозь туман колокольню церкви, мельницу, дома. Идет он по степи и старается узнать местность, но туман разостлался по земле и мешает ему ориентироваться. Скоро туман рассеялся, и казак увидел, что на телеге кто-то едет по полю. Он несказанно обрадовался живому человеку, остановился и стал кричать.
- Э- эй! Постой, остановись! Остановись!
Услышав эти крики, ехавшая в телеге баба обернулась на голос. Недалеко от нее стояло како-то чудовище – не чудовище, человек – не человек, а что-то в роде оборотня. Видит баба что-то белое, длинное – как будто бы и человек, и голос человеческий, да только чудно как-то: словно бы леший. И хотя суеверная баба главных признаков дьявольской породы, хвоста и рогов, не узрела у злополучного продавца арбузов, но все же страшно перепугалась и стала изо всех сил погонять волов обратно в станицу.
Тут П. пустился за нею вдогонку, решив доказать, что он вовсе не черт, а лишь неудачный торговец арбузами, выпивший сдуру проклятого «лимонада». Догнал он кое-как бабу. Та ничком бросилась в телегу, чтобы не видеть «нечисть». Еле-еле казак добился от нее ответа. Оказалось, что они были около Манычской станицы. Сообразил тогда П., куда ему идти – до Богаевской было 10 верст, и пошел он, а баба чуть со страха не умерла и, задав хороших батогов волам, понеслась в станицу, все еще думая, что перед нею только что был сатана-оборотень.
Наконец, добрался казак до станицы, но идти туда голым днем постыдился. Он засел в бурьяне и просидел там до вечера. Только когда все уже полегли спать, он вернулся домой, перепугав всех домашних. На утро он пошел в станичное правление и объявил станичному атаману о происшедшем с ним.
Вот, что значит не вовремя и не с другом-приятелем выпить лимонада! Трагикомедия эта имеет свою поучительную мораль: возвращаясь с базара не следует брать с собой незнакомых компаньонов». (Приазовский Край. 228 от 31.08.1899 г.).