1898 год
«Ростов-на-Дону. Подробности поджога магазина Ованесова все более и более выясняются, и теперь уже является возможность восстановить всю картину преступления на основании рассказа одного из его участников, Савелия Биатова, арестованного, как мы уже передавали, вместе с неким Андреем Ткаченко на следующий день после пожара. Вот как, по словам Биатова, обстояло дело.
Поджог магазина Ованесова был учинен с согласия самого владельца, который, при посредничестве маклера Эстатова, «подрядил» Биатова и Ткаченко совершить это преступление, за что им обещано было 300 рублей. Накануне пожара Биатов ознакомился с расположением магазина в присутствии самого Ованесова, а на следующее утро, 23-го августа, он получил от Эстатова 50 копеек для покупки необходимых инструментов. Через несколько часов, когда полученных денег оказалось недостаточно, ему дано было еще 75 копеек приказчиком Ованесова Кеворковым. Закупив инструменты, Биатов явился в полдень в магазин Ованесова, в котором и был, после прекращения торговли по случаю воскресного дня, заперт. Оставшись один, Биатов занялся «работой». Сделав пролом в соседний магазин Ершова, он разбил там конторку, забрал находящиеся в последней деньги и вексельную бумагу и, захватив кое-что из товара, возвратился обратно в магазин Ованесова. Здесь, взламывая конторку, он нашел в ней две бутылки бензина и пачку пороха. Бензин он разлил по магазину, а порох положил на прилавке. Затем он отобрал часть товара, связал его в узлы и стал ожидать наступления ночи. Все эти манипуляции проделывались им с расчетом ввести в заблуждение власти, когда они займутся расследованием пожара. Ночью, захватив с собой несколько узлов, Биатов вышел через запиравшиеся изнутри задние двери магазина во двор, а отсюда взломал калитку на улицу. Здесь его ожидал Ткаченко, который во время пребывания Биатова в магазине «стоял на стремени» (стоял на страже). Они отнесли похищенные из магазина вещи на свою общую квартиру в доме Лебедевой, по Сенной улице, и в 12 часов ночи снова вернулись к магазину Овнесова, выпив перед этим по пути «для храбрости» водки в трактире Белова, по Таганрогскому проспекту. На этот раз оставался «на стремени» Биатов, а Ткаченко проник через двор в магазин и поджег его. Затем оба отправились кутить, предполагая на другой день, по получении «расчета», удрать из города. Выполнить своего намерения они, однако, не успели, так как на следующую же ночь были арестованы помощником пристава И. Д. Склоуни.
Из других участников преступления Ткаченко упорно отрицает свою причастность к поджогу, а Архип Эстатов, по профессии мелкий маклер, признал, что участвовал в сделке по поджогу. 28-го августа полиция арестовала также владельца магазина Никиту Ованесова и приказчика Григория Кеворкова. Арест этих двух лиц произвел большую сенсацию среди торговцев, у которых Ованесов до сих пор пользовался большой репутацией. Кроме торговли в Ростове, у него еще есть магазин в посаде Азове. Товар Ростовского магазина застрахован был на 35000 рублей».
«Селение Батайск. В ростовское окружное по крестьянским делам присутствие поступило от одного из крестьян с. Батайск следующее курьезное прошение:
«За дерзкое поведение моего быка, который будто бы заколол Близнюкову лошадь, волостной суд приговорил меня к 10 рублям и быку отрезали рога на три вершка и, когда отрезали, скомпрометированный бык впал в меланхолию, по неспособности к труду, отказался от исполнения своих обязанностей, и я остался без заработка. Отрезав в рабочее время рога, волостной суд сделал большое истязание надо мной и бычком, который, по своей скромности и тихому характеру, положительно не мог причинить Близнюковой коняке никакой неприятности. Она по своей испорченности и неудержимости, забравшись на попас между быков, могла получить увечья от кого-либо другого, а потому прошу волостной суд предать суду за уничтожение рогов, а меня избавить от штрафа, так как никаких улик против незаконных действий моего быка не имеется».
«Таганрог. На 28-е августа в камере мирового судьи 7-го участка должно было слушаться дело о балалаечниках, подвизавшихся текущим летом на открытой сцене городского сада. Балалаечники: двое мужчин и две женщины, обвиняются, как известно, в неприличном поведении во время их совместного купания в море. Из четырех обвиняемых в камеру судьи явился только один. В виду неявки остальных трех, мировой судья дело отложил».
«Область Войска Донского. Василию Петровичу Багрову было уже пятьдесят с хвостиком. Сын богатого помещика Горланоской станицы, он в 60-х годах, по окончанию курса гимназии, сделался военным и лет 10 служил в Петербурге. Как и подобает гвардейскому офицеру, Василий Петрович не стеснялся в средствах, а потому принимал самое живое участие в товарищеских попойках и дебошах. Пил он мало, но от женщин был всегда без ума. Эта слабость стояла ему в свое время много денег и способствовала преждевременному появлению на его голове порядочной плеши. В женщинах Василий Петрович ценил больше всего следующие качества: стройность стана, красоту лица и кокетливость. Добросовестное ухаживание за женщинами, вероятно, было причиной того, что Василий Петрович навсегда остался холостяком.
После смерти родителей Багров вышел в отставку, переехал из Петербурга в свое родное имение и занялся хозяйством. Деревенская жизнь и хлопоты по хозяйству сначала было заинтересовали молодого помещика, но потом все это скоро наскучило ему. Сдав часть земли в аренду, а остальное имение поручив надежному управляющему, он переехал на житье в Новочеркасск. Должности Василий Петрович не добивался, даже и по выборам не хотел служить. Ухаживание за женщинами наполняло все его время, и он никогда не томился одиночеством.
Хотя Василий Петрович был принят во всех лучших домах Новочеркасска и каждый почти вечер посещал клуб, однако, больше всего ему нравилось проводить время среди молодежи: в этой сфере он чувствовал себя необыкновенно хорошо и был неистощимым по части анекдотов самого скабрезного характера. Все ночные феи Александровского сада хорошо были знакомы Василию Петровичу; он любил побалагурить с ними и часто оделял их конфетами. В городе Багров слыл за добродушного человека и веселого собеседника.
Казаки Горлановской станицы встречали всегда у Василия Петровича самый радушный прием и часто просили его походатайствовать по их делам в областных учреждениях. Не имея определенных занятий, Василий Петрович охотно принимал на себя такие ходатайства и всегда добивался желанной цели.
- Покорнейше благодарим, Василий Петрович! Век не забудем вашу милость, - говорили благодарные казаки. – Собрались бы как-нибудь да приехали к нам в станицу. Уж как бы мы вас приняли!
- Заеду, заеду. Приготовьте только побольше вина, да чтобы хорошие бабенки угощали.
- Беспременно все будет. Жалуйте к нам, Василий Петрович!
Однажды, в конце сентября, когда установилась у нас прекрасная погода, Багров нанял тройку лошадей и отпарился в свое имение. Ехать приходилось степью. Василий Петрович с детства любил степь. Правда, теперь она не представляла того вида, как ранней весной, но все-таки была хороша: на необъятном пространстве виднелись желтоватые четырехугольные загоны скошенного хлеба, сменяющиеся то вспаханными участками, то зелеными узкими полосками, то сероватыми клочками земли, поросшей полынью и ковылем. Степь, видимо, замирала и уже готовилась встретить холодную зиму. Этот пестрый колорит степи не вызывал грустных дум у Василия Петровича, напротив, он как-то оживился, вздохнул полной грудью, и струя чистого воздуха, как живительный бальзам, освежила его тело.
Вдали показалась золоченная глава Горлановской церкви. Василий Петрович решил завернуть в станицу и пображничать с казаками. Теперь они все в станице, потому что день был праздничный. «А как они рады мне будут, - думал Багров. – Пожалуй, дня на три задержат в станице; пойдут приглашать из дома в дом, угощения… Отказываться неудобно, да, впрочем, я люблю быть в веселой компании. Среди казаков попадаются интересные рассказчики – запасусь себе свежим анекдотами из казачьей жизни». Так размышлял Багров, подъезжая к станице. Ямщик подобрал вожжи, взмахнул кнутом, молодецки крикнул, и лошади быстро покатили тарантас по пустынной улице, заросшей колючкой и лебедой. Из дворов выскакивали лохматые собаки и с обеих сторон нападали на пристяжных, стараясь ухватить их за морды. По мере того, как тарантас въезжал в среднюю часть станицы, улицы стали понемногу оживляться: на заваленках сидели нарядные бабы и щелкали семечки; босоногие ребятишки тут же бегали целыми ватагами взапуски и кричали благим матом. Звон колокольчиков и личность самого пассажира привлекали всеобщее внимание: бабы переставали разговаривать и пристально всматривались в лицо Василия Петровича; мальчишки отбегали в сторону и, разинув рты, глядели на тарантас и лошадей.
- Направо, вон к тому дому с зелеными ставнями, - сказал Багров ямщику.
Тройка сделала последнее усилие и лихо подкатила к указанному дому. Гостя встретила хозяйка Степанида Андреевна.
- Здравствуйте, Степанида Андреевна! – приветствовал ее Василий Петрович. – Я к вам в гости.
- Милости просим. Давно вы не заезжали к нам. Пожалуйте, пожалуйте.
Василий Петрович вылез из тарантаса и в сопровождении хозяйки вошел в дом. Пока гость снимал свой дорожный костюм и отряхивал дорожную пыль, Степанида Андреевна успела поставить самоварчик, а снохе велела приготовить закуски.
- А где же старик? – спросил Василий Петрович хозяйку, когда она вошла в комнату с подносом.
- В станичном правлении на сборе. У нас ныне атамана выбирают.
Разговаривая с хозяйкой о том о сем, Василий Петрович напился чаю и решил пойти в станичное правление. Он давно не был на станичных сборах, а теперь ему представился удобный случай побывать на самом интересном из них. Поблагодарив хозяйку за угощение, Василий Петрович взял свою трость и отправился в станичное правление. Уже издали он услышал шум: очевидно выборы были в разгаре. Казаки разделились на партии, ссорились, и каждая партия старалась выставить своего кандидата.
Василий Петрович поднялся на ступеньки и остановился у двери.
- А! Василий Петрович Багров! В атаманы Василия Петровича! – крикнул кто-то.
- Просить в атаманы его! – раздалось несколько голосов.
- Не надо! – послышалось в толпе.
- Просить в атаманы!
- Не надо! К черту его, бабника!
- В атаманы Василия Петровича!
- Таких атаманов у нас кнутом стегают! Всех жен у нас отобьет. Шаромыжник он, такой-сякой! Дегтем станичное правление вымажут! Не надо! Таких атаманов у нас хоть пруд пруди!
Выборные положительно неистовствовали. По адресу Василий Петровича сыпались в изобилии самые отборные эпитеты. Он стоял в дверях станичного правления, как оплеванный, и не знал, что ему делать: входить или вернуться назад. Шум все усиливался. Василий Петрович попробовал было сказать, что он и не желает баллотироваться в атаманы, но его заявление потонуло в общем шуме. Наконец, он махнул рукой и пошел из станичного правления. Вслед себе он услышал еще несколько бранных эпитетов и прибавил шагу.
Придя на квартиру, Василий Петрович тотчас же приказал запрягать лошадей. Недоумевающая Степанида Андреевна упрашивала гостя остаться пообедать, но он был непреклонен. Скоро лошади были поданы. Василий Петрович снова облачился в свой дорожный костюм и сел в тарантас.
- До свидания, Степанида Андреевна!
- Будьте здоровы, Василий Петрович!
Лошади тронулись; колокольчики загремели, и пыль от колес тарантаса поднялась столбом на улице.
«Вот так угостили! – думал Багров, выезжая из станицы. – Нет, теперь я сюда ни ногой».
«Из прошлого. Вопрос о всеобщем разоружении был уже однажды поднят в России. Это было сделано императором Александром I в 1816 году, когда, после многих лет постоянных войн, наступила эпоха мира.
В своем письме, от 21 марта, к тогдашнему английскому первому министру лорду Каслру он писал:
«Для поощрения усмиренных народов безбоязненно предаваться полному спокойствию, убедительным и решительным средством должно представиться одновременное уменьшение вооруженных сил всех родов». Такое общее разоружение, по словам русского государя, было необходимо «в виду (неразборчиво) духа народов, который постепенно должен привыкать к устойчивому и мирному порядку вещей в пользу не вымирающего поколения, а нынешнего и будущего». Что касается до осуществления своей благородной идеи, Александр I считал, что оно должно совершиться с тем согласием и внушительной добросовестностью, которому Европа обязана своим спасением и которая одна в состоянии обеспечить в настоящее время ее счастье».
Английское правительство теоретически отнеслось с сочувствием «к столь важному делу», но практически стало всячески его тормозить, доказывая, что не удобно создание общего масштаба армии для всех государств и что гуманная цель Александра I была бы скорее достигнута, если бы каждое государство отдельно сократило до возможности свое войско. В ответной записке даже говорилось:
«Австрия и Пруссия уже сократили свои армии, а потому, если Россия тоже пойдет по этому пути, ее пример подействует самым благим образом на все европейские государства». Русский император согласился и на такое видоизменение. Его идеи, что видно из слов депеши графа Нессельроде от 21 июня 1816 года: «Россия уже приступила к разоружению и уведомила союзников, в какой мере русская армия уменьшена».
Но, к сожалению, сам Александр I вскоре забыл о своем гуманном плане, всецело предавшись учреждению Священного Союза, а первая попытка России восемьдесят два года тому назад провести в Европе идею о разоружении окончилась неудачно, хотя в то время политические обстоятельства вполне способствовали к ее осуществлению». (Приазовский край. 229 от 30.08.1898 года).
1899 год
«Ростовский округ. Не лишенное курьеза дело о бычке рассматривалось в последнем заседании окружного по крестьянским делам присутствия. Дело это может до некоторой степени характеризовать страсть простого люда к сутяжничеству, усердно разжигаемую разными деревенскими «аблакатами».
Поселянин с. Чалтырь, Ростовского округа, Хаянов присвоил себе бычка, принадлежащего Дерацуеву и стоившего 5 рублей. Последний, предложив Хаянову возвратить ему его бычка и получив отказ, подал жалобу в волостной суд. Суд, рассмотрев дело, постановил приговор в пользу Дерацуева. Хаянов обжаловал приговор в окружное крестьянское присутствие. Это было еще в апреле 1898 года. Присутствие оставила кассационную жалобу без последствий. Но такой ход дела не умерил желаний Хаянова завладеть чужим бычком, и он обратился в областное по крестьянским делам присутствие, которое также не нашло поводов к отмене постановления окружного присутствия. Казалось бы, истории конец; но неутомимый «борец за правду» Хаянов, страстно привязавшийся за это время к «своему» бычку, нашел в деле «новые обстоятельства» и опять обратился в местный волостной суд, а затем, потерпев здесь фиаско – в окружное по крестьянским делам присутствие, но уже не из-за бычка, а за разъяснением того, имеет ли волостной суд приговаривать к наказанию (в данном случае на 6 дней общественных работ) за неявку в суд, хотя это наказание в действительности было применено к Хаянову за незаконное присвоение бычка. Присутствие оставило приговор волостного суда в силе. И вот Хаянов, черпая в каждой новой неудаче свежие силы для борьбы, обращается к непременному члену крестьянского присутствия с просьбой о приостановлении исполнения приговора о наказании и позаботиться об установлении новых обстоятельств. Присутствие, на рассмотрение которого вновь было предложено это дело, постановило: предписать волостному старшине немедленно привести в исполнение приговор волостного суда, так как, по-видимому, Хаянов, имея за спиной у себя какого-нибудь деревенского «правоведа», готов продолжать волокиту до бесконечности».
«1-й Донской округ. Станица Мариинская. Статья 402, т. XII, ч. II, изд. 1893 года гласит: «Смоление рыболовных снастей, как препятствующее свободному ходу рыбы, запрещается». Но эта статья, по-видимому, писана не для нас. По крайней мере, здесь рыбу ловят волокушей смоленой. И происходит это, к сожалению, не первый год. Знают про это, конечно, и станичные власти.
Пьянство, прекратившееся было на время полевых работ, теперь снова возобновилось и возобновилось еще в более разгульных и широких формах, чем прежде. Теперь пьют у нас все, так как по случаю урожая у всех есть деньги. И пьют уже не по праздникам только, как, было раньше, но и в будни. Пьют мужчины и женщины, старики и молодые и даже дети.
Пьют до одури, до зеленого змия, до потери образа человеческого. По улицам днем и ночью стоном стоят песни, сквернословия, гам и крик. Кулачные расправы происходят чуть ли ни на каждом шагу. Ходить по станице положительно не безопасно. 22-го августа, например, мы были свидетелями следующей сцены. Средь белого дня по большой улице, где было много проходящих, со страшной стремительностью пронеслась пара лошадей с дрогами и с тремя пьяными казаками. Двое из пассажиров лежали в дрогах пластом, а третий с гиком и криком погонял лошадей. Проходящие с испугом бросались в сторону, едва успевая уклониться от бешено скачущих лошадей. Хорошо еще, что это случилось днем, а если бы ночью? Ведь, катастрофа была бы неизбежна. Да и днем не всегда дело могло кончиться так благополучно, как на этот раз. По улицам часто ходят дети, а еще чаще пьяные, на которых и могли наскочить лошади. Этот случай далеко не единственный. Мер же ни против пьянства, ни против такой опасной езды по улицам не принимается никаких. Раньше такого безобразия у нас никогда не было». (Приазовский край. 227 от 30.08.1899 г.).