Их брак изначально был обречен. Он выступил своеобразным вызовом происходящим в их жизни событиям. С его стороны это была попытка отомстить первой жене, утереть ей нос и что-то доказать, после того как она бросила его и скоро вышла замуж. С ее стороны это была попытка обрести новый уверенный статус, уйти из многодетной семьи и доказать всем, что она красивая и привлекательная, и может заполучить самого привлекательного мужчину. Еще бы, он был эталоном мужской красоты. Сильный крепкий, со стальными мышцами и целым пудом самоуверенности и источаемой властной харизмы. Он мог все, и она решила, что с ним ей будет хорошо и беззаботно, с ним она будет чувствовать себя как за каменной стеной. Она же напротив худющая, невзрачная, почти серая мышка. Это сейчас худоба является эталоном красоты, а тогда это было чуть ли не признаком какой-то болезни. Именно в этом ее и стали обвинять сразу же после брака, когда выяснилось, что она не может выносить ребенка. Первых двух они потеряли заблаговременно в следствии выкидыша.
И вот их брак стал настоящим полем битвы. Он самоутверждался и, если ему чего-то не хватало, как однажды брошенный мужчина, искал утешения в чужих объятиях. А она рожала детей, стремясь всем его родственникам доказать свою не дефективность. А заодно привязать его к себе и не позволить этому браку разрушиться, лишив ее приобретенного статуса и уверенности в себе.
Шли годы и время сыграло с ними злую (хотя, может, наоборот - добрую) шутку. После родов мать округлилась, ее формы приобрели особую аппетитность и привлекательность, а годы борьбы и смирения, придали уверенности и стойкости характера. И вот он, который когда-то выбрал ее как громоотвод, стремясь отомстить своей первой жене, искренни полюбил ее. Восхищенные взгляды других мужчин стали его страшно раздражать и приступы ревности стали регулярными. Совместный выход на вечеринку каждый раз заканчивался скандалом. Как другие мужчины смели смотреть на нее и делать ей комплименты? Как она могла улыбаться им в ответ и принимать их улыбки?
Борьба приняла новую фазу. Но тут он сделал страшную ошибку, он не попытался ей показать, насколько ее любит, насколько она ему дорога. Он лишь ревновал и устраивал скандалы, продолжая пытаться заглушить рев разрывающей его ревности и неуверенности, страха быть брошенным, как уже было однажды, изменами и попытками убежать от решения проблем в компаниях друзей. Но самое страшное, в попытке простить себя, за свою несостоятельность разрешить это иным способом, он начал злоупотреблять, в алкоголе топя свою неуверенность и страхи. Жизнь становилась все более невыносимой.
Естественно, когда между супругами кипят такие страсти страдают дети. Каждый раз эти скандалы происходили при них. Мы являлись немыми наблюдателями того, как их брак разрушался. Самое печальное, что они, к сожалению, этого не понимали. И каждый раз вместо того, чтобы сгладить и нивелировать пагубное влияние своих ссор на детей, напротив втягивали их. Чаще всего это происходило во время семейных собратий. «Дети, семейный совет. Мама и папа разводятся. С кем вы остаетесь?» Естественно, мы начинали плакать и умолять их помириться, потому что хотели жить с обоими родителями и не способны были сделать такой выбор.
Когда через несколько лет я сама буду стоять на пороге развода, в голове моей будет только одна мысль: «Я не хочу, чтобы мои дети были свидетелями наших ссор. Я не хочу, чтобы они повторили мой опыт». Я думала, что они не смогут создать хорошую семью, если будут жить в скандалах и ругани. Они не смогут быть по-настоящему счастливы в своем собственном браке, если будут видеть только один компромисс – жить ради детей.
Долгие годы я винила своих родителей и считала, что все мои беды и неспособность создать свою полноценную семью оттуда, из моей травмы детства. Мне казалось, что занятые собой и погруженный в свои личные проблемы наши родители порой не замечали нас. Будто бы им вовсе не было до нас дела, и мы были предоставлены сами себе. Это лишило нас уверенности в себе в своем будущем. Когда у тебя нет крепкой семьи надежного оплота, ты чувствуешь себя как здание без фундамента, готовым в любой момент обрушиться. Любое даже мелкое неприятное обстоятельство способно выбить у тебя почву из под ног и внушить мысль о собственной неполноценности. Тяжело жить с таким грузом, тяжело с таким грузом искать спутника жизни и надеяться, что тебе-то повезет и ты в своем браке будешь счастлива; ты не повторишь ошибок родителей; ты не разрушишь свой брак, потому что изначально не достойна лучшего. Груз прошло всегда будет висеть над тобой и диктовать определенную модель поведения. За внешней агрессией, бравадой и чрезмерной демонстрируемой самоуверенности всегда будет скрываться комплекс неполноценности. Ты всегда будешь думать о том, из какой семьи ты вышла и достойна ли ты лучшего. Эти вопросы всю жизнь мучали меня и не позволяли стать счастливой и обрести настоящую уверенность в себе. Пока я не увлеклась психологией.
И вот, недавно я пересмотрела все свои юношеские взгляды. Будто бы настало озарение и пришло новое осознание и моего прошлого и моего настоящего. Я как в замедленном кино стала вырывать из своей памяти не те моменты, которые так или иначе травмировали меня, а те, которые сделали меня мной. Которые сделали меня сильной, закалили мой характер и позволили моей душе и разуму развиться и научиться неординарно мыслить, находить выходы из сложных ситуаций, принимать решения и их последствия.
Да, мой отец был не самым лучшим мужем, но он безусловно был хорошим отцом. Это он рассказывал нам сказки на ночь и в них я узнавала о волшебных героях, которые совершали отважные поступки и всегда побеждали зло, с которым сталкивались. При чем каждый раз, пытаясь нас поскорее усыпить, он останавливался на самом интересном месте. «А продолжение вы узнаете завтра, если быстро заснете». И мы с сестрой сильно жмурили глаза, силясь поскорее заснуть, чтобы завтра иметь новую возможность прикоснуться к тому волшебному миру, который он создал своей собственной фантазией. Он сочинял эти истории на ходу и сюжет всегда был таким необычным, не походил ни на одну из известных мне сказок. Вот откуда у меня моя фантазия.
Мы никогда не знали голода. И даже когда в лихие девяностые людям по полгода не платили зарплату, у нас всегда было, что поесть. Когда мои подруги приходили ко мне после школы в гости, и я так запросто жарила им котлеты из фарша, который практически не заканчивался в холодильнике, их удивляло: откуда у нас мясо? Они не видели его месяцами. А отец долго не думал, когда нам нечего было есть, он брал ружье и шел в лес. Кабанятина, лосятина. Вкус этого мяса хорошо известен мне с детства.
Мы всегда хорошо одевались, потому что отец даже в самые сложные времена умел достать деньги. Он умел все: строить, ловить рыбу, охотиться, ремонтировать машины, пахать землю. От калымов отбоя не было. Жаль только, что многие в те времена, когда было сложно достать алкоголь, особенно в период попытки введения алкогольной монополии, расплачивались бутылками, что только усугубляло отцовскую проблему и еще больше пристращало его к спиртному.
Все лето мы проводили на Волге. У отца был катер и мы переплывали на другой берег или уплывали на острова и оставались там с ночевкой. Мы никогда не купались на городском пляже и не знали, что такое искать хорошее место среди толпы полуголых пляжников занявших самые лучшие места. Эти вылазки до сих пор вспоминаются мною как одни из самых светлых моментов. Катание на катере, плеск воды и золотистый чистейший песок, без мусора и посторонних окурков. А как чудно было купаться в песчаных озерах на островах с водой как парное молоко. Вода в Волге холодная ты быстро замерзаешь, а из этой теплой лужи можно не вылазить весь день. И так продолжалось все лето.
А еще до семи лет я росла как папин сын. Это именно он и его друзья научили меня играть в шахматы и я помню, как каждое утро с восторгом бежала в его гараж, чтобы послушать их истории о том, как отец одним ударом своего не дюжего кулага раскалывал доску сотку или о том, как одним ударом в нос убил лося подранка. Для меня в эти моменты он был бесстрашным героем, прям как персонажи его вымышленных сказок или боевиков с Ван Даммом. Долгое время я считала, что он не победим и что сильнее его нет никого на целом белом свете. Мне никогда не было с ним страшно. Ни тогда, когда мы удирали на машине от бандитов и нам стреляли по окнам, ни тогда, когда мы поздно возвращались из гостей и, идя через лес, слушали страшный скрежет деревьев в ночи, представляя себе немыслимых чудовищ и вурдалаков.
Отец всегда защищал нас и, если нас вдруг кто обидел, горе было тому обидчику, его ждала хорошая взбучка. Я всегда знала, что он за меня постоит. А потом его не стало и это чувство, что я под защитой, что за меня есть кому постоять, есть кому за меня заступиться, к сожалению, исчезло. Но я смогла вырастить в себе новое чувство, чувство уверенности, что я сама могу за себя постоять, ведь я дочь своего отца. Я тоже бесстрашная и все могу. Именно поэтому, когда я уже воспитывала своих детей одна после развода, я пыталась им внушить то же чувство. И если мы поздно откуда-то возвращались и дети начинали пугаться кустов и посторонних шорохов, я каждый раз говорили: «Не бойтесь я их всех одолею. Со мной вам ничего не грозит».
Эти прекрасные воспоминания сейчас всплывают в моей памяти и греют мне душу. Теперь я уверена, что мой отец был лучшим.
Моя мама тоже не стала лучшей женой. Она не научилась гасить чрезмерную вспыльчивость своего мужа, не могла проявлять решительность, идти до конца. Мне даже кажется, что их развод был результатом не ее решительности и твердости характера, а некоей обреченностью, потому что другого выхода уже не было. Но она безусловна была хорошей мамой, самой доброй, такой которую мы себе представляем, когда говорим об этой социальной роли. Она никогда нас не била и особо не наказывала. Родители, собственно, никогда нас не били, лишь один раз отец меня выпорол. Он уже был в состоянии прогрессирующего алкоголизма, а мне было четырнадцать. Он в очередной раз устроил дома импровизированный «сабантуй» - пьянку с друзьями. Я пришла со школы и мне надо было убираться, потому что мать придет с работы и будет ругаться, если в доме будет не убрано. Я хожу, ворчу и посмела сделать какое-то нелестное замечание в его адрес. Что-но вроде «Надоели со своими пьянками». И он вспылил. Как я, соплячка, посмела делать ему замечания при его товарищах. И он первый раз в жизни спросил мой дневник. Не помню, чтобы он до этого его спрашивал. «Давай-ка я посмотрю, как ты учишься». А я училась хорошо, хоть и без особого напряга, за четверть у меня всегда выходили четверки пятерки. А тут, в этот день, мне за что-то поставили двойку. Нелепую, совершенно ничего не значащую. Вроде нам тогда пол классу их поставили за поведение. И тут его понесло. Я уже не могла остановить его приступ агрессии. Он схватился за ремень и стал меня пороть. Четырнадцатилетнюю девочку подростка, которая уже ощущала себя взрослеющей женщиной и искала восхищенных взглядов у противоположного пола, но никак не обратного. Помню я тогда убежала в комнату, в попытках скрыться от его друзей, чтобы это происходило хотя бы не у них на глазах. Не думаю, что он тогда сильно меня бил. Больнее было моей душе, которая считала этот поступок крайне несправедливым. Я долго рыдала, а потом отрубилась. Не знаю досталось ли ему от матери за его выходку. Но думаю, что да, потому что на утро он извинялся. И потом я постаралась забыть этот момент.
Мама всегда нас защищала и никогда не давала ему нас даже ругать. Она старалась удовлетворять все наши желания и исполнять все мечты. С раннего детства у нас в семье был заведен порядок, если день рождение у одного ребенка, подарки покупают всем. Поэтому на дни рождения никто из детей никогда не устраивал скандалов и не вопил: «Я тоже хочу такую игрушка». До смешного. Помню мне было уже почти четырнадцать, должно было исполниться летом, а в марте у сестры день рождения и ей подарили первую Барби. Тогда они только появились на прилавках наших жигулевских магазинов и выбора не было, был всего один вариант – маленькая кукла в желтом платье с розовыми волосами. Эту куклу торжественно вручили сестре, со словами: «Юля, ну ты же уже большая, тебе же не надо куклу». Я кивком согласилась, а у самой аж ком застрял в горле, и я не смогла удержаться, слезы сами брызнули из глаз.
- Ты чего? – удивились родители.
- Я тоже хочу такую куклу, - выдала я.
И они тут же поехали в магазин и купили мне такую же. Моему счастью не было предела и до пятнадцати лет я продолжала играть в куклы.
А еще мама учила меня читать и читала нам книги. Помню читала нам «Онегина» и что «Герой нашего времени» Лермонтова она прочитала нам еще до школы. Потом, когда мы проходили его в старшей школе, я вспоминала те моменты, которые особенно меня впечатлили. Помню, что до шести лет я не ходила в детский сад и воспитывалась у бабушки, а перед школой было принято решение отдать меня в садик. И оказалось, что в саду уже все дети умели сносно читать. А я не бельмеса, читать меня не научили. И тогда мама стала читать со мной по вечерам после садика, проявляя терпение и каждый раз восхищаясь, когда у меня получалось складывать слоги.
Но самое большое за что я ей благодарна – это за нашу свободу. Нас никогда ни в чем не ограничивали и ничего нам не запрещали (естественно, в меру дозволенности). Мы могли заниматься, чем хотим: посещать кружки, творить в саду беспорядки, строя домики и шалаши, вытаскивая во двор все одеяла и подушки. Она отдала мне все свои красивые платья, чтобы я смогла сшить своей Барби лучшие наряды. Это сейчас я жалею об этом. Сейчас я могла бы эти платья носить, они были действительно прекрасны, она шила их на заказ из дорогих красивых тканей. Она научила меня шить и без страха давала пользоваться своей подольской машинкой, не боясь, что я ее сломаю, помогала кроить. А какие наряды она шила нам на праздники. В четырнадцать-пятнадцать лет она шила мне платья, которые можно было увидеть только в американском кино или в модных заграничных журналах. Сейчас я тоже жалею, что ни одно не сохранила. Некоторые мне особо нравились.
Но важнее, что эта свобода сделала нас внутренне свободными. У нас никогда не было шор, мы никогда не боялись за что-то браться и верили, что все у нас получится.
Помню, как незадолго до развода решила пойти учиться в институт, тогда у меня уже было двое детей. И никто не верил, что у меня получиться. А она верила и искренне радовалась моим успехам. Она никогда не отказывалась сидеть с детьми, особенно когда я на сессии. А когда я защитила диплом и довольная вернулась домой, меня ждал сюрприз. Она купила торт. Я еще тогда удивилась: «Что за повод?» Я и подумать не могла, что в таком возрасте родители могут так выражать свою радость за успехи своих детей в учебе. Также детей стимулируют, но никак не взрослых. А она запросто ответила: «Ты же диплом защитила. Будем отмечать». Сейчас вспоминая об этом мне хочется ее обнять и сказать спасибо. Она снова тогда дала мне возможность почувствовать себя ребенком. Ребенком, который получил одобрение родителей за то, что что-то делает правильно. Это как доказательство того, что ты на верном пути. Она и сейчас мной гордится.
Мои родители жили как могли, поступали так, как могли, в меру своего опыта и опыта, наблюдаемого со стороны. Тогда все так жили. Они не могли иначе, многого не знали и не понимали. Это сейчас не надо быть психологом чтобы научиться разбираться в сложных взаимоотношениях, масса литературы, которая доступно тебе все объяснит. Мне обидно, когда мать говоря о себе часто повторяет: «Да что я? Я глупая в школе на одни тройки училась. Еле-еле училище закончила». Она просто не понимает, что она сделала большее. Она смогла вырастить своих детей свободными, уверенными, а самое главное дружными. Мы с сестрой и братом очень дружны. Иногда мне кажется, что между нами есть какая-то невидимая космическая связь. И это не просто кровное родство, это нечто большее. И эти чувства в нас развила она.
К сожалению, моего отца уже нет. Мне очень жаль, что в последние годы меня не было рядом с ним. Я никак не помешала стремительному процессу его саморазрушения на почте длительного алкоголизма. Тогда я считала это не болезнью, а прихотью, некоей дурью, с которой человек не хочет справляться. Будто бы это его выбор, и он его сделал неправильно. А потому была склонна скорее осуждать, а не понимать. А ведь он просто по-другому не мог заглушить голос внутренней совести. Тогда у людей и мысли не было, что эти проблемы можно решить с помощью психолога. В лучшем случае люди кодировались, в худшем обращались к бабушкам, которые, привлекая высшие силы, заговаривали от алкоголизма. Но разве это решение проблемы? Это лишь попытка от нее отмахнуться, прикрыть покрывалом и постараться забыть. Но память все равно все возвращает и рано или поздно ты вспомнишь, что тебя мучает, и новая волна разочарования и самоосуждения накроет тебя.
Моего отца уже нет и мне жаль, что я не могу сказать ему, как я его люблю. Но эта любовь живет в моем сердце. «Папа, я люблю тебя».
И ровно также я люблю свою маму. Я хочу, чтобы она жила как можно дольше, чтобы продолжала радоваться нашим успехам. Чтобы вместе со мной дождалась моих внуков, своих правнуков и уже радовалась их успехам, давая мудрые советы. «Мама, я люблю тебя».
Юлия Рут