Большинство россиян 3 сентября напевают песню Михаила Шуфутинского про календарь, который надо переворачивать. Но у меня этот день ассоциируется совсем с другим – с днем рождения Сергея Довлатова. Наверное, моего любимого писателя и некоторые время – даже соседа.
У Сергея Донатовича много почитателей, в том числе и в Петербурге. В честь его дня рождения в городе каждый год проводят праздник – «День Д».
Сегодня в материале будет много цитат из произведений Довлатова. Но главное – покажу вам квартиру на улице Рубинштейна, в которой писатель прожил с 1944 года по 1972-й.
Довлатов и улица Рубинштейна
«В разговоре с женщиной есть один болезненный момент. Ты приводишь факты, доводы, аргументы. Ты взываешь к логике и здравому смыслу. И неожиданно обнаруживаешь, что ей противен сам звук твоего голоса».
Сергей Довлатов родился не в Петербурге – в Уфе, куда родители эвакуировались из блокадного Ленинграда. Будущий писатель появился на свет 3 сентября 1941 года. Через три года его семья вернулась в Северную столицу. К слову, это было непросто – чтобы получить пропуск, им пришлось доказать, что пребывание в городе необходимо.
В 1946 году родители Сергея развелись. Мальчик поселился с мамой в двух комнатах коммунальной квартиры в доме №23 по улице Рубинштейна. По тем годам это была роскошь!
Другой вопрос, что у Норы Сергеевны было много родственников – тбилисских армян. Они постепенно перебирались в Ленинград или приезжали в гости. Довлатовы постоянно с кем-то делили свои комнаты на Рубинштейна. Об этом Сергей Донатович в ироничной и иногда даже саркастичной манере рассказывал в сборнике «Наши». Однако какие бы гадости он не писал про родню, про маму – ни разу не сказал плохого слова.
«Ирония – любимое, а главное, единственное оружие беззащитных».
Вероятно, жизнь Довлатова была не из простых. На этой почве его жена Лена и Нора Сергеевна подружились. У супруги была комната, у свекрови – две. Они обменяли их на двухкомнатную квартиру в соседнем доме. И переехали на адрес улица Рубинштейна, 22. Пишут, что на паркете в этой квартире до сих пор остались следы пролитого портвейна. Жильцы из уважения к писателю их не отмывают и называют «довлатовскими».
Летом Довлатов работал экскурсоводом в Пушкинском заповеднике. Зимой журналист перебивался в Ленинград. Однако отношения с руководством на работе и властями не ладились. У Сергея никак не получалось стать тем самым «советским писателем», которого из него пытались слепить. Он все больше пил. Работу найти было все труднее. Потом появились его первые публикации на Западе.
«Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нету музыки. А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно».
В 1976 году Довлатова выгнали из Союза журналистов, а в 1978-м арестовали. В итоге он уехал в США.
Сейчас на доме №23 висит мемориальная табличка в виде раскрытой книги, а рядом с ним стоит двухметровый памятник писателю и чуть скромнее – его собачке Глаше (которая девочка, но почему-то на постамент писает как мальчик).
Судьба комнаты
«Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить – кто написал четыре миллиона доносов?»
В комнатах на Рубинштейна, 23 после обмена поселились другие жильцы. После развала Союза помещения выкупили в частную собственность и стали сдавать в аренду.
Сложно представить сколько разных здесь жило людей и представляли ли они, что некогда тут «квартировался» Довлатов. Хотя можно даже задать другой риторический вопрос – знали ли они вообще Довлатова? Ведь последние годы тут снимали жилье мигранты.
В 2021 году квартиру с комнатой Довлатова выставили на продажу. Внимание – за 200 миллионов рублей! Если вы представляете себе типичную коммуналку в центре Петербурга, то соотнести с этой суммой картинку будет очень сложно.
С другой стороны – семь комнат, под боком «самая барная улица города» Рубинштейна (хотя сейчас ее уже перегнала улица Некрасова – но это уже совсем другая история).
Как объясняла такую сумму руководитель проекта «День Д» Анастасия Принцева, как только собственники комнат узнавали, что из квартиры хотят сделать музей, они резко повышали цены.
«Я предпочитаю быть один, но рядом с кем-то…»
Так квартира и осталась коммунальной. На ее уборной висит табличка «Приемная». Говорят, ее прибил собственными руками сам писатель.
Жильцы в это точно верят и не снимают ее.
Последний (кому больше нравится – крайний) собственник комнаты заявил, что не будет ее сдавать, а сделает из нее своеобразный музей, посвященный писателю, который можно будет посетить.
Это все, что останется после меня
«Жили мы в отвратительной коммуналке. Длинный пасмурный коридор метафизически заканчивался уборной. Обои возле телефона были испещрены рисунками… Квартира вряд ли была типичной. Населяла ее главным образом интеллигенция. Драк не было. В суп друг другу не плевали. (Хотя ручаться трудно). Это не означает, что здесь царили вечный мир и благоденствие. Тайная война не утихала. Кастрюля, полная взаимного раздражения, стояла на медленном огне и тихо булькала…»
Так описывал Довлатов жизнь в своей коммуналке. Квартира №34 находится на третьем этаже.
К слову, сам дом непростой – 1911 года постройки. До революции назывался жилым комплексом Петербургской купеческой управы.
На первом этаже в парадной до сих пор под слоем штукатурки можно разглядеть старинную печь.
С лестница мы заходим в небольшой ничем не примечательный коридорчик. Разве что старинная табуретка в углу привлекает внимание.
Сейчас жилая часть коммунальной квартиры закрыта дверью. А слева от нее как раз находится заветная комната Довлатова.
Туда заходишь как в музей времени. С разных сторон окружают шкаф с книгами, пианино, сервант, железная кровать. Посередине стоит стол с самоваром – на нем также лежат книги и остатки дореволюционных стеклянных кирпичей фальконье.
Конечно, 98% вещей здесь не принадлежали писателю. Слишком много времени утекло с тех пор. Пожалуй, единственные, кто стали свидетелями Довлатова, – это оконные рамы, огромный деревянный сундук, зеленая изразцовая печь завода «Або» и книжный шкаф (его не сдвигали десятки лет).
Все остальное – просто собрание дореволюционной старины и советской эпохи, для которых освободили эту комнату. Тут можно найти и пластинку из рентгена – те самые «танцы на костях».
И телевизор КВН – который граждане СССР в шутку расшифровывали как «Купили Включили Не работает». Довоенный телефон – через трубку которого нужно было только слушать, а говорить – в сам аппарат.
Кстати, вот отрывок из довлатовского «Ремесла» – как раз про телефонные разговоры и коммунальную жизнь:
«И вот однажды я беседовал по коммунальному телефону. Беседа эта страшно раздражала Тихомирова чрезмерным умственным изобилием. Раз десять Тихомиров проследовал узкой коммунальной трассой. Трижды ходил в уборную. Заваривал чай. До полярного сияния начистил лишенные индивидуальности ботинки. Даже зачем-то возил свой мопед на кухню и обратно. А я всё говорил. Я говорил, что Лев Толстой по сути дела – обыватель. Что Достоевский сродни постимпрессионизму. Что апперцепция у Бальзака – неорганична. Что Люда Федосеенко сделала аборт. Что американской прозе не хватает космополитического фермента… И Тихомиров не выдержал. Умышленно задев меня пологим животом, он рявкнул:
– Писатель! Смотрите-ка – писатель! Да это же писатель!.. Расстреливать надо таких писателей!»
И еще нельзя не заметить американскую машинку «Ундервуд». Ей посвящено название одной из книг Довлатова – «Соло на Ундервуде».
Но никакого отношения к писателю этот экспонат не имеет. Более того – у Сергея Донатовича никогда не было такой машинки, он лишь о ней мечтал...
Как отмечал в беседе с журналистами рассказал историк Лев Лурье, те немногие вещи Довлатова, которые остались, сейчас хранятся у его вдовы Елены. К сожалению, украсить ими большую коммунальную квартиру невозможно.
Из приятного – в комнате Довлатова можно прикоснуться к истории. В прямом смысле – все предметы можно трогать руками. Надеюсь, все экскурсанты не будут злоупотреблять этим правом и все экспонаты останутся в целости и сохранности.
«Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант… А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?»
Кроме комнаты Довлатова в этой квартире также сохранились две двери в прошлое. Комнаты, которые долгие годы не открывали, поэтому там остался дух истории. Одна из них принадлежит, вероятно, дочери дореволюционного фотографа. А вторая – художнице (кстати, комнату открыли только этим летом – приехали родственники скончавшемся владелицы). Их обязательно покажу на канале, но чуть позже.
Вместо выводов
В Петербурге до сих пор не расселены 65 тысяч коммуналок. Абсолютно разные и чужие друг другу люди живут вместе, делят кухню, ванную, туалет.
Почти год в такой же ситуации была и я. Очень ценю те времени, но это надо попробовать в молодости. С возрастом это уже кажется абсурдом. Хотя «в любой ситуации необходима какая-то доля абсурда», писал некогда Сергей Донатович.
«Я шел и думал – мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда».