— Ой, батюшки, и кого это к нашему дому принесло, радость-то кака! — всплеснула руками высокая жилистая старуха в простом ситцевом цветастом платье, белом платке и резиновых галошах на хэбэшный носок. — Ты на выходные, али в отпуск, али как?
— Али как! — буркнул худощавый молодой мужчина, вытаскивая сумки из багажника.
— Жить что ли приехал? — хмыкнула она, бросив на него внимательный взгляд.
— Жить.
— А чего так?
— Меня Настя из дома выгнала, разводиться со мной собралась.
— А чавой-то она, белены чё ли объелась?
— Я с работы уволился. Так она меня запилила: когда работу найдешь, когда работу найдешь. А вчера мы с ней поругались и вот.
— От, Мишка, и как давно ты без работы сидишь? — старуха прищурилась в недовольной гримасе.
— Полгода всего.
— Тю, всего-то полгода, вот же она коза такая, потерпеть не могла здорового мужика на своей шее, — она брезгливо глянула на мужчину.
— Мать, не на своей шее, а жили мы на отложенные деньги.
— Агась, и на то, что она зарабатывала. А чего тебя ко мне принесло? — она поджала губы.
— Пожить. Мужские руки в деревне всегда пригодятся. Да разве родная мать откажет в углу собственному ребенку?
— Отказать я тебе не откажу, да и мужские руки нужны, в этом ты прав. Вон как раз у меня забор завалился, поправить надобно.
— А это я мигом поправлю, — обрадовался Миша и потащил в кирпичный дом две сумки с вещами.
— Вот токма гнилое к гнилому плохо прибивается, надо бы забор справить.
— У меня нет денег, — насупился Михаил.
— Так у меня есть. Генка прислал. На базу с тобой сгоняем, железо купим. Я уже все посчитала, померила. Надо будет старый забор убрать, столбы новые поставить, потом железо закрепить, и все, новый забор готов.
— Может, на старые столбы рабицу натянуть? — с тоской спросил Миша. — Или убрать гнилые доски и новые поставить?
— Можно и так, токма завалится он на бок при первом же ветре. У всех соседей уже заборы железные, одна я, как сирота казанская, с таким живу, при каждом чихе рассыпается на труху. Его еще твой отец ставил, когда тебе десять лет было. Отца уж сколько нет, а забор только сейчас сгнил, — кивнула старуха и проследовала за ним в дом.
Она достала из холодильника кастрюлю со щами, банку со сметаной, надергала лука на огороде, нарезала хлеб.
— Ты чего же меня не предупредил? Я бы чего приготовила, а так придется трехдневные щи хлебать, - сказала она.
— А посвежей у тебя ничего нет? - поморщился Миша.
— А меня и щи устраивали. Могу яичницу на сале пожарить. Подождешь?
— Да чего с этой яичницы. Настя ее постоянно жарит, говорит, ничего не успевает сделать после работы, надоела уже. — поморщился он.
— Яичница или Настя? — хмыкнула старуха, зыркнув на него из-под нависших бровей.
— И то и другое.
Миша заглянул в кастрюлю.
— Щи без мяса, что ли? — удивился он.
— Дык пост ведь. И так сметаной вон разговляюсь. Мужуков у меня нет, мясо не для кого готовить. Ты ко мне надолго?
— Так пожить приехал.
— Ага, если пожить, то значится так, сейчас поешь, отдохнешь и лопату в руки и как говорится, копай вот отсюдава и до ужина. Нас теперича двое, и еды нам надо с тобой тоже на двоих. Я-то одна сажала по грядочке того и этого, а теперича и картохи надо посадить так, чтобы на всю зиму хватило, и закрутки делать. У меня огород большой, там еще поле рядом есть, можно около забора чего посадить. Ага. Еще тогда надо бройлеров надо взять десятка два, парочку поросят, индюков пяток. Мужик же в доме появился, рабочие руки есть. Для живности сарайки подделать, глиной с соломой подмазать. А то же я после смерти твоего отца ничего уже такого и не держала, мне и не надо было. Еще нужно новый туалет выкопать, а то старый практически полный, ну и старый засыпать. Хорошо, что ты приехал, а то ж я собиралась людев нанимать и на забор, и на землю, и на туалет. Еще крыша в летней кухне потекла. Надысь залезть подлатать ее или вообще перекрыть. Железо на забор с тобой возьмем, и для кухни тоже чегонить купим.
Мишка с испугом смотрел на разошедшуюся мать, которая с азартом загибала пальцы на руках.
— Мать, ты меня хоть покорми, — попросил он.
— Ась? — вынырнула она из своих мыслей. — Так ты и не сказал, чего исть будешь.
— Давай яичницу, да щи свои грей. Пока яишенка пожарится, я щами перекушу.
— Ага, это можно, — кивнула она. — Я Наське-змеише потом позвоню, все ей выскажу, чего это она тебя выгнала.
Мишка довольно улыбнулся.
— Позвони, позвони, вразуми ее, а то ишь мужиками хорошими разбрасывается.
— Обязательно позвоню, — она глянула на него как-то недобро.
Поставила сковороду на плиту и миску, в которую отлила немного щей.
— С тобой поем.
— А чего не в микроволновке греешь?
— Так сгорела она еще прошлым летом, - хмыкнула мать.
— Так Генка тебе денег давал на новую, - удивился Мишка.
— Давать-то давал, да кто мне ее из города привезет? Машка вона в Москве живет, Генка во Владивостоке, только один ты в городе, можно сказать под боком, да и тут тебе все некогда и некогда. Чагось делал, кады без работы сидел?
— Ну, работу искал.
Бабулька нарезала крупными кусками замороженное сало и кинула его на сковороду.
— Мам, а можно помельче?
— Дык вылавливай да мельчи, — кивнула она на сковороду. — Отец твой любил крупным куском, чтобы видно было. Да и ты пока с нами жил, не особо в еде ковырялся, а туточки посмотри на него, и щи ему постные, и сало кусками. Избаловала тебя Наська, от позвоню я ей козе такой, все выскажу.
— И лук не клади пожалуйста, — попросил он.
— Баба с возу — кобыле легче. Лук кривыми пальцами все равно тяжело чистить. Яиц тебе сколько разбивать?
— Пяток.
— Надо еще молодок-несушек завести, а то мои старые курицы ужо несутся плохо. Два десятка в месяц всего дают, а нам с тобой этого мало будет. На базар тоды завтра с тобой сгоняем за живностью. Эх, Мишка, придется мне расчехлять свой гаманок, — покачала головой старуха. — Я чего тут подумала-то. Ты же на отсутствие работы жаловался? Да. Так у нас в деревне работа для тебя найдется.
Она налила ему в тарелку закипевших щей и положила ложку.
— Это какая работа? — испуганно спросил он.
— Так же, та на которой я всю жизнь отпахала, только вот последний год не выхожу.
— На ферму что ли, к коровам? — ложка со щами так и повисла в воздухе не долетев до мишкиного рта.
— Ну да.
— Так ты говорила, что колхозная ферма вся развалилась.
— Колхозная развалилась, а частная стоит. Платят там хорошо, тридцать тыщ скотнику или доярке. Хошь скотником, хошь дояркой иди. Я бы сама там работала, да артрит будь он неладен покоя не дает, - она согнула руку в локте и показала скрюченные пальцы. — Ешо в интернат требовался завхоз с машиной, прачка и водитель. Вишь, работа у нас есть. Ешо на бойню нужны были рубщики. Там воще сменный график, отработаешь смену и два дня отдыхай, как раз успеешь все по хозяйству сделать. Да и зарплата там хорошая, как у скотников на ферме, а на работу кажный день ходить не нужно. Да еще мясо можно взять по себестоимости, да и обрезь для собак, вообще, за полтинник отдают за килограмм, а там можно и хорошего мясца найти, на супчик. В школу еще кто-то требовался, не помню, надось Маруське позвонить, уточнить. Я тебе по окрутке еще пяток, а можно десяток работ найду. Агась.
Мишка посмотрел на мать, как затравленный зверь.
— Ну ты чегось зенки то повылупливал, рубай, покась не простыло, - сказала ему мать.
Он сунул ложку уже остывших щей в рот.
— Так мать, что это за зарплата такая в тридцать тысяч? За нее на работу ходить то стыдно, - возмутился он.
— Зажрался чё ли? Чегой-то стыдно? У меня пенсия семнадцать тыщ, хорошая говорят, но меньше же чем тридцать, считай почти в два раза меньше. А я одна на эти деньги живу, как говорится, ни ребенка, ни котенка, кошки мои на самообеспечении, мышов вон ловят, курям тоже много не надо. Летом вообще на подножном корме, да на просроченном хлебе сидят. Но я много с них и не требую, живы, да и ладно. А у тебя еще дети. Ты, как дитев то собираешься обеспечивать?
— Мать не порти аппетит, - сердито зыркнул на нее Миша.
— А чего я такого запретного спросила? Ась? Я своих детев подняла, на ноги поставила, и Машкой и Генкой гордиться могу, нормальные люди выросли. Генка вон пятерых настрогал, от двух разных жен, старших ужо на ноги поднял. Ужо сам стал дедом, и младших тянет, никого не бросил. Машка одна вон крутится в своей Москве, дочку замуж собирается отдавать, да младшего в какой-то хоккей пристроила, говорит у мальчонки талант, агась. Раз в полгода ко мне приезжает, не в Турции какие и Парижи, а к матери в деревню едет в свой отпуск.
— Мать не надо нас сравнивать.
— А чего не надо то? Вы все от одной матери, да от одного отца рождены, условия воспитания у всех были одинаковые. Никого не обделили и не выделили, всем поровну всегда было, даже тебе чуток больше доставалось, чем старшим. Ты же последыш, ты же родился, когда Генка с армии вернулся, а Машка в город уехала учиться.
Мишка со злостью бросил ложку на стол и собрался вставать со своего места.
— Исть не будешь? Я тады щи Бобику отдам, а яишенку себе на вечер оставлю, хоть и на сале она, но это твой грех, не гоже еду выбрасывать, — сказала она.
— Я думал, ты меня поддержишь, — с обидой произнес Миша.
— Так я тебя поддерживаю. В тарелке супа не отказала, вон еще яйца пожарила, вон комната твоя, живи сколько хошь, воды натаскаешь, дров нарубишь, печь затопишь и баня тебе будет. На отсутствие работы пожаловался, так ить я тебя обнадежила, что у нас с этим проблем нет, не то что в ваших этих городах мужику и приткнуться некуда. Чего еще тебе надо? К груди своей старческой тебя прижать, да по головке погладить, пожалеть? Так не убогий какой, все живы, здоровы. Жалеть то чего? Али я чего не знаю. Болезнь у тебя кака смертельная?
— Нет у меня никаких болезней, — насупился Мишка.
— Ну вот и хорошо, и ладненько, а Наське-змеюке я щас вот прямо и позвоню.
Она вытащила из кармана старенький кнопочный телефон, достала очки и стала искать подслеповатыми глазами номер в записной книжке.
— Дай, я сам тебе наберу, — сказал Миша и выхватил у нее телефон. — Вот на, — вернул его назад, нажав на кнопку вызова.
Мишка подпер кулаком щеку и приготовился слушать, как мать будет чихвостить невестку.
— Алле, Наська? Привет, змеиша. Я тя щас ругать буду. Ты чего Мишку то выгнала? А чего полгода ждала-то? Не нашел за три месяца работу, гнать его надо было в шею, а то цельных полгода тебя с дитями объедал. Токма надо было найти ему каку полюбовницу и к ней выгнать. А то ж он на мою голову свалилси. Я хоть старуха и крепкая ешо, токма восьмой десяток пошел, и ужо на горбу своем здорового мужика не вывезу. Да и руки у меня крюки, больные артрозные, ложку держать тяжко не то, что сыночку обслуживать.
У Мишки резко вытянулось лицо.
— Ну знаешь, мама, — отшвырнул он от себя тарелку со щами, вскочил со своего места и выскочил на улицу.
— Бобику щей захвати, и там поленница с дровами, топор в пенек я воткнула. Щепу наруби, коли отдыхать передумал, — крикнула ему в спину старуха. — Ну чё, Наська, рассказывай, как докатилась до жизни такой? Чего разбаловала, распустила мужика, что он у тебя как трухлявый старик на печке все полгода провалялси? — продолжила она разговор с невесткой.
— Вот знаете, Ольга Пална, вы его таким воспитали, — сердито ответила Настя.
— Э нет, я его в эти ваши города отправляла работяшим. Мы сами с отцом на лавке не сидели без дела, и детей всех к труду приучили. Не хотишь работать по дому — иди тогда денег заработай себе на еду. У нас вон Генка с тринадцати лет оболтусам задачки чертил, да и Машка с десяти лет со мной на ферму ходила. А Мишка всегда нам с отцом по хозяйству помогал, мы же с отцом и свиней, и коров, и курей держали, да и сажали по полгектара картошки. Избаловала, ты мужика, Наська, избаловала, а теперь мне вернула, чтобы я твои огрехи исправляла. Никогда у нас никто на печи не лежал, и бока не нажирал. Через полгода, чтобы приехала и забрала его, а я уж постараюсь за это время из него мужика назад сделать.
— Ладно, Ольга Пална, потом поговорим об этом.
— Ну пока, змеиша. Внукам привет передавай, я им деньжат на шоколадки скинула.
— От змеищи и слышу, передам обязательно, спасибо за денежки, сами не болейте, - проговорила скороговоркой Настя и сбросила звонок.
— Ну вот и добре, — кивнула старуха, прислушиваясь, как Мишка со всего размаху колошматит по бревну топором. — А еще мне старшие говорили, что я его избаловала, ну уж нет я вас всех порядочными человеками родила, вырастила и воспитала. На шею свою никого сажать не собираюсь. Ишь чего удумал, на мою песнию жить собрался. Шиш тебе без масла.
Старуха накрыла тарелку сына крышкой от кастрюли, поставила себе миску с горячими щами и принялась хлебать.
Мишка все же и забор новый матери поставил, и крышу перекрыл на летней кухне, и туалет новый на улице справил. Вот только сажать они много не стали, и живность не купили, нашел Миша в городе хорошую работу, да вернулся к семье, и полгода на исправление не понадобилось.
Конец
Автор Потапова Евгения