Похоронив мужа, женщина получила письмо, в котором говорилось, что он ждёт ее за границей, прибыв по адресу она не поверила своим глазам.
Даша возвращалась домой на электричке. Короткий пасмурный ноябрьский день сменился сумерками. Даша сидела на жестком деревянном сидении у окна и смотрела как дождь мешается со снегом. Природа погружалась в анабиоз – до весны. И нужно было как-то скрепиться и пережить это тоскливое, безрадостное время.
Это особенно трудно сделать, когда ты осталась одна.
Даша замерзла. Светлый плащ, который она надела, был явно не по сезону. Просто утром он первым попался ей на вешалке, и она машинально сунула руки в рукава. Вернувшись, надо будет поискать куртку. Куда она ее засунула? Прежде Дашина рассеянность служила поводом для множества шуток в их маленькой семье. Марк недоумевал:
— Потерять дома шубу? Это надо ухитриться…
— Но я смотрела везде – и в шкафах, и на антресолях — ее нигде нет.
— Сомневаюсь, что ты ее найдешь. Карниз для штор после ремонта так и не отыскался. А ведь он был трехметровой длины, не чета какой-то шубе…
Но Даша не помнила, чтобы Марк серьезно рассердился на нее. Когда в семье собираются два творческих человека, каждый понимает, что некоторое безумие тут – своего рода норма. Когда Даша работает над очередной скульптурой – она ничего не видит, и не слышит. Когда Марк сочиняет музыку — он пребывает в своем особом мире, ему можно хоть в ухо кричать – не услышит.
Им не было нужды прощать друг друга, потому что они друг на друга не обижались.
Но вот теперь Даша уже никогда не сможет попросить у Марка прощения, разве что на том свете.
Ехать до дома электричкой ей нужно было всего четверть часа. Прежде Даша добиралась на машине, но после трагедии, случившейся в семье, она избегала садиться за руль. Теперь с Дашей часто случалось такое – она на короткое время будто выпадала из реальности, а за рулем это нельзя, невозможно. И если самой Даше жить не очень-то хотелось, то рисковать другими людьми она не имела права.
Мать Марка так и не узнала правду. Впрочем, ее не узнал никто. Ни следователи, ни родные, ни друзья. Это был словно прощальный подарок мужа. Дашу не винили, ее жалели. И старались помочь молодой женщине оправиться, прийти в себя.
Вот и ее остановка. Даша встала, внутренне сжавшись. Выйти на перрон сейчас было всё равно, что нырнуть в ледяную воду. А она и так замерзла. Дай ей волю – она бы притулилась где-нибудь в уголке электрички и осталась там. Но нужно было не показывать никому, что она - почти сошла с ума. Надо жить обычной жизнью – во всяком случае, чтобы другие думали о ней именно так. Что она - нормальная.
Перчаткой прикрывая лицо от ветра и снег (зима уже побеждала осень) Даша добралась до своего дома. Тусклый цвет в подъезде, стены, выкрашенные серой краской…Даша долго искала в сумочке ключ, уже подумала было, что потеряла его, но потом он неожиданно отыскался.
Обычно возвращение домой было радостью, а если на улице царила непогода, то особенно. Но сейчас на душе у Даши не стало легче, когда она открыла дверь. Да, в квартире тепло, но тут особенно остро ощущалось одиночество. Даша сама попросила мать Марка забрать к себе на время Кристину:
— Я пока не смогу о ней хорошо заботиться, а она еще слишком маленькая, и не надо ей делить со мной горе.
При этих словах невестки Анна Степановна посмотрела ей прямо в глаза. Казалось, этот взгляд говорил: «Неужели ты думаешь, что твое отчаяние больше, чем мое? Ты – молодая женщина, у тебя наверняка еще будет муж, родятся дети. А для меня теперь всё кончено. Марк был моим единственным сыном. Вымоленным».
Но Даша видела, что свекровь берет внучку с радостью. Все-таки будет в доме живая душа. Сама же она и вправду не способна была бы должным образом заботиться о ребенке, Ей бы сейчас выжить.
Замерзшие пальцы в первые минуты плохо повиновались, и расстегивала пуговицы Даша будто не своими руками. Наконец, она повесила плащ на вешалку, вошла в ванную комнату, пустила горячую воду. И бездумно сидела, глядя как наполняется ванна,
Когда-то Даша занималась отделкой квартиры, продумывая декор каждого уголка. Она не жалела времени, считая, что это окупится в самом главном, Достаточно будет войти в их дом, чтобы почувствовать - все тревоги, вся суета - остались там, за порогом. А здесь можно успокоиться, отдохнуть душой. Тут, где все любят так, что не мыслят жизни в одиночку А оказывается, такая жизнь возможна. Правда, она и не жизнь вовсе, так, существование.
Даша стащила с себя вещи. Тряпки эти стоили дорого, но сейчас она равнодушно бросила их на стиральную машину. Хотелось одного. Забраться в горячую воду, закрыть глаза и хотя бы какое-то время ни о чем не думать.
Она погрузилась по шею в пышную пену и замерла. Конечно, это была не лучшая идея - их старенькая соседка так и ушла в мир иной, лежа в ванне. Вода переливалась через край, озеро на полу росло, а потом в краеведческом музее, что находился на первом этаже, стало капать с потолка. Так народ забеспокоился -и Антонину Григорьевну нашли.
Но Дашу никто искать не станет. Она - свободная птица, вольный художник. И если молодая женщина несколько дней не появится в своей мастерской - никто не забеспокоится.
Итак, Марк.
Даша знала, что муж ее - вымоленный. Что у свекрови не было детей долгие годы, так что все родные уже потеряли надежду. И, в конце концов, муж решил от нее уйти. Тогда Анна сказала ему: “Подожди немного, давай попробуем в последний раз”.
Она уехала куда-то далеко, то ли к чудотворной иконе, то ли к женщине, которую считали колдуньей. Не было ее неделю, в течение которой муж “дозревал” до развода. Он глушил во-дку и думал: когда жена приедет - он поставит вопрос ребром. Она должна его отпустить - нельзя отнимать у человека право иметь наследников.
Но Анна вернулась воодушевленная, радостная, полная надежд и сказала:
- Вот посмотришь. Теперь все получится.
И действительно, через месяц она забеременела. Вот только с долгожданным сыном все оказалось…сложно. Мальчик родился семимесячным, и как говорится - все детство "дышал на ладан". В детской поликлинике у него была самая толстая карточка, болел Марк почти непрерывно, и бедная мать позабыла обо всем. Она бралась за любую подработку, чтобы покупать лекарства, (некоторые из которых были очень дорогими), и чтобы хоть раз в год возить Марка в хороший санаторий.
О себе Анна в это время не думала вовсе. Замученная, вечно в одном и том же платье, она казалась старше, чем была на самом деле. Муж для нее тоже отошел на второй план, и теперь уже ничто не могло удержать его.
- Ты просто гробишь себя, - сказал он жене, - Даже врачи говорят, что такие дети как Марк, долго не живут. Надо это принять.
Но Анна пришла в такой гнев от этих слов что муж просто махнул рукой.
- Ладно, поступай как знаешь. Продолжай выхаживать его, но рано или поздно ты увидишь, что я прав. И я больше так не могу. Хочу жить нормальной жизнью. Деньги на сына я тебе стану присылать, что же касается остального…
Анна махнула рукой. В этот раз Марк болел особенно тяжело, и на этом фоне для нее меркло все.
-Лети, голубь, куда хочешь…
А потом была та страшная ночь, когда Анна не знала, доживет ли Марк до утра. Восп-аление легких оказалось настолько тяжелым, что мальчика забрали в реанимацию, и мать к нему не пускали. Оставаться в палате, где спали другие дети, Анна не могла. она не знала покоя, и не могла лежать тихо, чтобы никого не разбудить. В коридоре, на подоконнике, она поставила маленькую икону - и до рассвета простояла перед ней на коленях, моля Богородицу сохранить ее сыну жизнь.
- Я больше ни о чем тебя не попрошу, ни на что не пожалуюсь, только оставь Марка мне! Снесу любые тяготы, все выдержу… Не отбирай его у меня.
Анна не видела как проходили за ее спиной медсестры, как качали они головами -парнишка был и правду безнадежен. Вот-вот мать должна была услышать горестную весть.
Но утром усталый молодой врач спустился вниз с четвертого этажа, и тронул Анну за плечо.
- Вашему мальчику лучше. Просто чудо какое-то… Если так пойдет и дальше, завтра вы сможете его навестить. На пару минут.
Анна поднялась, глаза у нее были полны слез. Врач поддержал ее под локоть, помог дойти до палаты. И только здесь она вспомнила, что несколько дней, пока сыну было совсем плохо, она крошки не брала в рот, и теперь ноги ее не держат. Все в палате еще спали. И Анна взяла без спросу у соседки несколько печений. Жевала их, а слезы лились, лились…
На другой день ее и вправду отвели к Марку. Реанимация - большой светлый зал, много сложного медицинского оборудования. Но Анне запомнилась - белизна. Все вокруг было белым - потолок, стены, простыни.
- Он у нас молодец, - сказал дежурный врач, подводя Анну к мальчику, - Совсем маленький, а такой герой… Не плачет, не зовет маму… А вот мама к нему и пришла…
Марк смотрел на Анну и по лицу его бродила тихая улыбка.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила она шепотом, потому что боялась - возвысит голос, и горло опять перехватит спазм.
-Хорошо, - сказал Марк чуть слышно.
- Не скучно тебе здесь?
Анна уже знала, что в реанимации никаких развлечений детям не положено. Никто не почитает книжку, не покажет мультфильм.
- Нет, не скучно. Я музыку слушаю.
Анна недоумевала. Никакой музыки не было и в помине. Радио тут никто не включал…
- Это может быть от лекарств. Что-то вроде слуховых гал--люцинаций. Потом пройдет, - сказал врач, - Я, конечно, не гарантирую на сто процентов, но, наверное, завтра мы переведем Марка в палату.
На прощанье мать и сын пожали друг другу руки, и никак не могли расцепить сплетенные пальцы.
С этого дня Марк пошел на поправку. Вскоре мальчика вернули в палату. Он был очень слаб, и Анна кормила его с ложки. Она предвидела, что выздоровление после болезни будет долгим. Так и произошло. Когда мальчик, наконец, стал вставать, он подолгу стоял возле того самого окна, возле которого мать провела ночь на коленях. Марк стоял там и что-то тихо напевал. Гудел себе под нос - казалось Анне. “Это пройдет", - утешала она сама себя.
Марк понял тонким каким-то чутьем, что пение его расстраивает мать, что она считает его проявлением болезни - и замолкал, когда матьподходила.
Но после того, как его выписали из больницы, Марк хворал уже очень редко, реже даже, чем остальные дети.
- Перерос, - хвалила его врач-педиатр, - Так бывает. Расти теперь большим и сильным.
Анна помнила о своем обещании - никогда больше не жаловаться на жизнь, ничего не просить у Бога. И она не жаловалась, и не просила.
Анна знала, что муж ее снова женился, в другой его семье на свет появились дети. Но алименты бывший муж слал, Анна продолжала подрабатывать - и им хватало. Если, конечно, не позволять себе ничего лишнего.
Но потом Анне позвонила учительница музыки и попросила прийти в школу, поговорить.
- Вы знаете, что у Марка настоящий талант? - спросила она, - Такого ученика у меня еще не было. Его непременно нужно отдать в музыкальную школу. Вы знаете, в мое время родители тащили туда детей просто потому, что это было престижно. Не всех, конечно, ребят заставляли, у некоторых и правда были способности. Но для многих “музыкалка” стала каторгой, ведь совмещать ее с обычной школой непросто. Я знаю, что у Марка долго были проблемы со здоровьем, что вы боитесь перегружать мальчика… Но хотя бы попробуйте… Ведь грех зарывать такой талант в землю…
Анна отвела сына на экзамен, и он прошел его с легкостью. Позже, осенью, за символическую сумму директор продал им старое, списанное пианино.
Нельзя сказать, что в музыкальной школе Марк стал лучшим учеником. Как каждому мальчишке, ему порой было лень садиться за инструмент и разучивать урок. Иногда он пропускал занятия. Марк чувствовал себя виноватым, потому что знал - матери не так уж просто оплачивать его занятия музыкой. Но чем дальше шло дело, чем больше он совершенствовался в игре, тем легче ему становилось передать наяву ту музыку, которая звучала у него в голове.
Его учительницей была старенькая, сухонькая Серафима Сергеевна. И как-то, когда Анна пришла в школу на традиционный новогодний концерт, старушка подсела к ней и сказала:
-А Марк сегодня будет играть свое собственное произведение.
- Что?
- Он сочиняет музыку. Вы разве не знали?
Анна была отнюдь не музыкальна. Медведь, который наступил ей на ухо, имел изрядный вес. Когда Марк в черном костюмчике, уже тесноватом ему, вышел на сцену, Анна напряглась. Все ученики до этого исполняли классику. Не придется ли сейчас сыну пережить насмешки? Пусть даже никто не скажет ему открыто, что его музыка дурна, это можно будет почувствовать. Аплодисменты тоже могут звучать снисходительно. Анна почувствовала, что у нее горят щеки.
…Это была легкая светлая мелодия. Анна увидела солнечный осенний день - листва уже облетела, и все наполнено светом, воздух кажется хрустальным. И сама природа примирилась с тем, что кончено лето, и с ним кончится жизнь… Примирилась - и благодарна за все.
Сын никогда не играл при ней это произведение, но Анна знала - когда он писал его, то думал о ней. В этой короткой вещи - была вся ее жизнь. И когда ее не станет - эта музыка будет звучать, ее станут исполнять другие…
И аплодисменты были совсем не натянутыми, но искренними, горячими.
-У вашего сына большой талант, - сказала Серафима Сергеевна.
…После музыкальной школы было училище, и имя Марка становилось известным. Потом его пригласили работать в театр, он писал музыку для спектаклей, изредка выступал с концертами…
Анна могла считать, что главное дело в ее жизни - сделано. Она не потеряла сына, вырастила его, поставила на ноги. Он уже написал музыку не только к десятку спектаклей, но и к нескольких фильмам. Марк женился, у него росла дочь.
А потом он пог-иб.
Продолжение следует