В российском прокате идет победитель каннского «Особого взгляда» и фестиваля «Зеркало» в Иванове «Черный пес» Гуань Гун. Анастасия Сенченко пишет о том, как в картине о дружбе человека и собаки встречаются социальная хроника в лучших традициях Цзя Чжанкэ и эксцентричная комедия, наследующая Бастеру Китону.
В прошлом мотоциклист-каскадер, циркач и рок-звезда Лан (Эдди Пэн) возвращается в родное захолустье где-то в пустыне Гоби. Десять лет назад он был осужден за непреднамеренное убийство племянника мясника Ху (Ху Сяогуан) — местного авторитета, владельца змеиной фермы и единственного преуспевающего предпринимателя в округе. На освобожденного по УДО Лана немногочисленные горожане смотрят с интересом и любопытством, а из темноты пустых оконных рам скалятся одичавшие псы. За годы его отсутствия шахта закрылась, люди уехали, оставив дома пустовать, а собак — сбиваться в стаи и терроризировать оставшихся, в основном одиноких мужчин и стариков. Они тоже сбиваются в стаи: вокруг то ли бандита, то ли городского активиста дядюшки Яо (Цзя Чжанкэ), мясника Ху (этим Ху, узнав о возвращении обидчика, сразу говорит «фас!») и местного офицера полиции Лю (Ван Ицюань). Кто из них закон, а кто криминал — вопрос открытый, но всем от новичка что-то нужно и каждый пытается его, так сказать, «социализировать» на свой лад.
На дворе лето 2008-го, Китай готовится к Олимпиаде в Пекине и, как всегда, делает это радикально: на каждом заборе красуются олимпийские кольца и бодрящие лозунги, на каждом доме в таком же красном кольце иероглиф, означающий «под снос». Собак изловить, зоопарк закрыть, город снести и построить заново — так звучит скромный план реновации по-китайски. Пока Лан пытается ради вознаграждения поймать особо злую и кусачую тощую черную собаку, его самого выслеживает офицер Лю, чтобы пристроить в организованную дядюшкой Яо дружину по отлову бездомных животных. Лан, прикованный к этому гиблому месту условиями УДО и заботой о спивающемся отце, смотрителе зоопарка, на работу идет, но только чтобы постоянно ее саботировать. Здесь их пути с черным псом-задирой вновь пересекутся, а вынужденный десятидневный карантин поможет двум отверженным наконец стать одной бандой.
Никакой сентиментальности и оды собачьей преданности у режиссера Гуань Ху не было даже в проекте. После мытарств с большим патриотическим блокбастером «Восемь сотен», выпущенным в прокат с изрядными доработками по идеологической линии, Ху, кажется, решил от греха вернуться к своим инди-корням и снять историю не про идеологию, а про человека. Поэтому «Черный пес» не о том, что собаки лучше людей (чего автоматически ожидаешь от фильма про животных), а о том, что люди — те же собаки. «Все понимает, только сказать не может» — эта расхожая характеристика больше относится к самому Лану, чем к его четырехлапому напарнику. Гуань Ху сатирически сближает своих героев через простые гэги в духе немой комической: от привычки мочиться на угол одного и того же дома до бюрократической необходимости легализоваться и получить документы.
С эксцентрическими комедиями начала прошлого века у «Черного пса» вообще прослеживаются родственные связи. Практически немой Лян на протяжении всего фильма колесит по городу, как по арене цирка, перемещаясь от аттракциона к аттракциону. То комически гоняется за псиной с самодельным сачком и справедливо получает от нее по заслугам, то висит вниз головой на тарзанке, облитой бензином с оставленной рядом горящей зажигалкой. Сует руку в клетку с тигром, бросается в комнату, полную змей, падает на мотоцикле с обрыва и всегда остается невредим. Собачка, к слову, тоже не отстает, и, как герои крутых экшенов, эффектно с фейерверком осколков влетает в закрытое окно. Даже реальность вокруг героев подкидывает собственные коронные номера. Жаркое лето 2008-го в Китае и без предолимпийских реноваций было щедрым на зрелища и стихийные бедствия: печально известное землетрясение, песчаные бури, солнечное затмение тоже становятся частью этой истории. Под занавес грохот сносимых многоэтажек сменяется еще более оглушительным грохотом салюта на церемонии открытия — красивая и опасная с точки зрения цензуры рифма-комментарий к излюбленной политике «больших скачков», сметающих старое без жалости ко всем тем, кому в новом нет места. Пока народные дружины собирают бродящих по пустыне псов в огромные вольеры, их места на песчаных барханах Гоби занимают люди, наблюдающие за тем, как солнце погаснет над их оставленными и разрушенными домами.
Построенная как череда цирковых номеров, история тем не менее сохраняет свою строго реалистичную манеру. Как если бы шедевры Цзя Чжанкэ, главного летописца и хроникера социальных, экономических и даже экзистенциальных перемен китайского ландшафта, скрестили с грустными комедиями Бастера Китона. Такой неожиданный симбиоз стал возможен еще и потому, что Гуань Ху намеренно оставляет выразительные пустоты на месте сцен насилия. Каждый раз, когда на экране должна пролиться кровь живых существ, камера благочестиво «отворачивается», оставляя звуки борьбы и собачий визг за кадром. Эти отсутствия в пространстве фильма оказываются в разы выразительнее на фоне других навязчиво зияющих пустот, полуразрушенных клубов и кинозалов, пустующих клеток распущенного зоопарка. Разгуливающий по безлюдным улицам тигр или взгромоздившийся на руины павлин — это сцена из эксцентрической комедии или из человеческой трагедии? У Гуань Ху они идут рука об руку — или лапку, если хотите.