1891 год
«Ростов-на-Дону. И так, «последнее сказание» о ростовских улицах и тротуарах – и «летопись моя» об этом предмете будет «окончена». На этот раз я хочу трактовать этот вопрос совсем, как говорится, «с другого конца».
Дело в том, что Ростов едва ли не единственный город в обширной России от Тулы до Ташкента, где так называемой «чистой публике» негде гулять, негде хоть вечерком часок пройтись, размять кости, подышать хотя и не вполне чистым, но все-таки свежим воздухом, чем спертый воздух комнаты. Если у вас нет собственного экипажа на резинах и рысака, то прямо сидите круглые сутки в комнате и не выходите, ибо пройтись вам негде, безусловно негде.
- А Большая Садовая, а городской сад? – слышу я возражение.
Но это возражение может сделать именно владелец экипажа на резинах и рысака, который, по-видимому, не знает, что значит прогуляться вечерком, особенно в воскресенье или в праздник по Б-Садовой или в городском саду, да еще в дни, когда там играет музыка.
Ростов – город промышленный, в котором насчитывается до 20 тысяч фабричных и всякого рода рабочих, присоедините сюда домашнюю прислугу, мелких лавочников, и их приказчиков и вы получите цифру весьма внушительную.
И вот эта огромная масса чернорабочих кавалеров, каждый обязательно со своей дамой, высыпают вечером на ту же Б-Садовую и в тот же городской сад. Высыпают потому, что, ведь, они тоже люди, тоже, чай, отдохнуть, освежиться, поразмять кости хочется. Хотение совершенно законное.
Теперь представьте себе эту армию в несколько десятков тысяч, обязательно для ради праздничка, а не то и безо всякого праздничка, подвыпившую, а подчас и совсем так в «надлежащих градусах», армию со специфическим жаргоном подкаретной словесности и таким же специфическим запахом, которая заняла всю длину тротуара Б-Садовой и все аллеи городского сада, заняла вплотную, так, что не только гулять, но протолкаться удается с трудом.
Но допустите, что вы, отказавшись от прогулки, от моциона, решились двигаться медленно, шаг за шагом в этой толпе. Что же тогда? Во-первых запахи, от которых, если у вас хоть мало-мальски чувствительное обоняние, голова закружится от обморока (недавно был обморок с одной дамой против городского сада), а во-вторых, и это самое главное, подкаретная словесность, льющаяся широкими потоками вокруг вас, а иногда она и нахлынет на вас целой волной, и так захлестнет вас, что вы и дух перевести не успеете.
Какой-нибудь ярый демократ, народник, из тех, которые все свое народничество полагают в ношении шелковой рубахи с косым воротом да сапог бутылкой, готов обвинить меня в аристократизме, в том, что я гнушаюсь обществом младшего брата и т. д. Но, Бог мой, я готов все отдать моему младшему брату: и мой труд, и мои знания и даже кошелек, если он у меня будет с содержимым. Но если мой меньший брат грязен, как свинья, если от него несет сивухой и всякой иной дрянью, если он ведет себя, черт знает как, и не может слова вымолвить, чтобы на втором слове не загнуть трех-этажной заковыристой любезности, адресуя ее даже не кому-либо лицу, а «так вообще промеж себя», как выражается Горбуновский фабричный, - то тогда воля ваша, а я откажусь от общества его, и никакая любовь, никакой принцип народничества не заставит меня пересилить себя, именно потому, что мое ни обоняние, ни мои уши мне этого не позволят, а как их заставишь? Ведь, это органы рефлекса.
Остается одно – сидеть 24 часа в сутки дома, не выходя из комнаты. Но разве это возможно? Наконец, справедливо ли меня, обывателя, несущего на своих плечах тяжесть городских налогов, лишать возможности хоть час в сутки подышать наружным воздухом?»
«Ростов-на-Дону.Праздничный день. Ярмарка полна народом; красные, синие, желтые платочки пестреют всюду… Кой-где видна и чистая публика.
- Мамзель, барышня, мадам и девица, пожалуйте, у нас покупали, - кричит молодец из мыльной лавки, зазывая группу «барышень».
- Вот и не правда, ничего мы у вас не покупали, и нет у вас для нас товара подходящего.
- Помилуйте, зачем так выражаться? У нас товар для вас особенный.
- Какой там еще особенный…?
- Пожалуйста, удостойте вашим собственным присутствием наш разнообразный магазин, и, можно сказать, собственноручно убедитесь в правильности моих слов. Вот, например-с мыло, привезенное из города Берлина, Казанской губернии. Обладает это мыло непременнейшими свойствами: кто раз лицо им помылит, тот получает особенную свежесть лица и лишается навеки зубной боли. А вот, другой сорт-с – старичок умоется, в молодца превратится, а молодец умоется, красной девке приглядится. А вот мыло новой композиции, для женского сословия весьма необходимо: кто им лицо омоет, свежим полотенцем притрется, тот от женихов по гроб жизни не отобьется. Одно слово, товар отменный, пожалуйста, покупайте…
Из другого «магазина» слышен тоже крик:
- Пожалуйте, пожалуйте, материя вечная, никогда не рвется, не портится, не трется, не требует ремонту, на солнышке не линяет, на дождь не мокнет.
Толпа собралась возле двух дерущихся малороссов.
- Ты горилку пыв? - спрашивает один.
- Пыв и пытыму, а тоби якэ до сего дило?
- А колы ты горилку пыв, чого ж гроши ховаешь?
- А хто мэнэ звав, кто маныв, як не ты? Ось тоби за це, - и размахнувшись мужик мужичка съездил по рылу.
- Калавур! Калавур!
Толпа хохочет. Слышны крики:
- Чего же ты стоишь? И ты его смажь, вот, дело и будет полюбовное.
- Калавур! Що мы наробылы! – кричит избитый мужичок (как будто что-то вспомнив).
- Мыкыто, голубчик, ось чуй, що я тоби скажу: мы горилку пылы?
- Ну, пылы…
- Ты гроши отдав?
- Та отдав, чого ты пристаешь?
- Бис же твоему батькови, чого ж ты бъешься?
- А що?
- Та мы ще не допылы!
- Та ну?
- Та вже кажу ж тоби, давай братыку поцилуемся, та пидем допьем, гроши заплачено, а тоди и побачимо, хто кому вкутая…
Мужики, обнявшись, как ни в чем не бывало, при дружном хохоте толпы, направляются в кабак. Шум и гам, толпа растет ежечасно, все стремятся к раешнику, который громко выкрикивает:
- Честные господа, пожалуйте сюда, представление начинается, панорама открывается! Вот большое представление, для нашего брата разорение, заводом водочным зовется, вода с водкой продается! Случается»! (Приазовский край. От 08.09.1891 г.).
1895 год
«Ростов-на-Дону. На Ростовской набережной летом работает ежедневно около 7000 человек. Весь этот рабочий люд проводит весь день тут же, на набережной, многие остаются там и ночевать. Ничего, следовательно, не удивительного, что при таком стечении рабочих вся набережная покрыта экскрементами, тем более что, начиная от Казанского переулка до железнодорожного моста, не существует ни одного места, специально предназначенного для этого. Городскому управлению, получающему большие доходы от набережной, следовало бы давно уже устранить это безобразие постройкой будок по всей набережной в надлежащем количестве». (Приазовский край. От 08.09.1895 г.).
1897 год
«Таганрог. 18 лет назад проживало в Таганроге семейство Дежуриных, состоявшее из отца матери 5 малолетних детей. В один день глава семейства Иосиф Козьмин Дежурин, скрылся неизвестно куда, оставив свое семейство на произвол судьбы. Много горя пришлось испытать бедной женщине, обремененной детьми и не имевшей никаких средств к существованию. Тем не менее, с помощью добрых людей ей удалось воспитать детей и пристроить их к делу. Сама она тоже нашла приют у одной из своих замужних дочерей. Но вот, 5 сентября, вечером к этой дочери является какой-то субъект и заявляет, что он ее отец, оставивший свое семейство 18 лет назад. Черты его лица, некоторые подробности прежней жизни, рассказанные явившимся, заставили всех домашних признать, что перед ними действительно никто иной, как сам Дежурин, так долго находившийся в безызвестном отсутствии. Явившийся был встречен всеми домашними со слезами радости, тем более что, по его словам, он сколотил состояние в 10000 рублей. В тот же вечер была устроена маленькая пирушка, во время которой члены семьи вполне убедились, что нашли своего отца. На другой день, однако, когда зять Дежурин запряг лошадей и стал приглашать тестя ехать на вокзал за багажом, тот стал сперва отнекиваться, а затем вдруг заявил, что он вовсе не Дежурин и знать их не знает. После такого заявления члены семьи сначала оторопели, а затем взяли таинственного субъекта и отправились с ним в участок. Здесь у него найдено было проходное свидетельство, выданное ростовской городской полицией на имя Филиппа Семенова Корытина, 42 лет. Сама Дежурина и дочери ее разошлись во мнениях: первая не признает в явившемся мужа, хотя не отрицает того обстоятельства, что во внешних приметах между ее мужем и явившимся субъектом много общего; дочери же всецело признают в нем своего отца. Посторонние люди, знавшие Дежурина, говорят, что последний должен быть гораздо старее. Чем кончится эта история – пока неизвестно». (Приазовский край. 238 от 08.09.1897 г.).
1899 год
«Ростов-на-Дону. Пристав 4-го участка В. Н. Антонов обратился в городскую управу с заявлением, в котором указывает на то, что на берегу Дона нет ни одного общественного клозета. Что касается до частных клозетов, принадлежащих экспортным конторам, то они всегда заперты. Поэтому берег крайне загажен и загрязнен, и необходимо, кроме устройства нескольких общественных ретирад, произвести там основательную очистку».
«Станица Романовская. Предсказание, что наша станица с проведением Царицынско-Тихорецкой ветки окончательно заглохнет, в нынешнюю осень не совсем оправдалось. Совпадение окончания этой ветки с последними неурожайными годами нагнало порядочную панику на наш торговый люд, который, впрочем, не отличается терпением и лишь преисполнен одним желанием скорее разбогатеть. Бесконечной вереницей привозят казаки, хохлы и калмыки хлеб в станицу. Улицы около амбаров до того запружены хлебными фурами, что днем просто проходу нет. Хлеб здесь в хорошей цене, за него платят звонкой монетой, и значительная часть вырученных денег переходит к романовским кабатчикам. Кабаки у нас торгуют бойко, открываясь с восходом солнца и закрываясь после полуночи. Хлебники наняли все амбары, которые до сих пор пустовали, и наполняют их хлебом с лихорадочной поспешностью. Странно только то обстоятельство, что цены на хлеб здесь не только одинаковы с ростовскими, но иногда даже превышают их. Оказывается, что в данном случае ссыпщика выручает его ловкость и умение обращаться с весами. В большинстве случаев его проделки проходят безнаказанно, но иногда бывает, что продавец, следя зорко, поймает ссыпщика на месте преступления, и тогда слышно, что такой-то «хлебник» заплатил такому-то казаку столько-то рублей «во избежание дальнейших неприятностей», или что такой-то ссыпщик по приговору мирового судьи, отсидел в станичном правлении семеро суток. Все сказанное относится, конечно, к мелким конторам. Впрочем, вся хлебная торговля здесь более похожа на азартную игру, чем на солидную торговлю…». (Приазовский край. От 08.09.1899 г.).