«Для зрителей здесь нет загадок. Если в начале фильма полицейский комиссар собирается вот-вот уйти на заслуженный отдых и махнуть, скажем, на Антильские острова, обосноваться там, стать владельцем ресторанчика, то..? Конечно же, ему не удастся осуществить это намерение (правильно!), потому что..? Возникнут непредвиденные обстоятельства, скажем, встреча с давним соперником-преступником, убивающим, к примеру, Комиссарову возлюбленную или близкого друга (горячо-горячо!), и заставят его, закусив удила, броситься по новым следам. Попетляв, эти следы приведут нас к решающей схватке. А кто погибнет?..».
Читаем «Спутник кинозрителя» 1989 года (№ 2):
«Вспоминаю. Позвонил редактор и сказал, что в этой вступительной колонке я могу написать «абсолютно все, что хочу», можно даже не о фильмах месяца, можно даже вообще не о кино, а, например... о себе как о критике.
Но писать о себе почему-то не хочется.
Однажды один маститый критик писал, имея в виду свою профессию: «Я тот, кого никто не любит...». И дальше получилось тоже очень складно, и критика сразу обрела какой-то демонический оттенок. А наяву критик всю жизнь писал самые правильные статьи, и на самые спорные фильмы рецензии всегда поручали написать именно ему.
И об этом — тоже не хочется.
Лучше вспомню учебу во ВГИКе (1954—59 гг.), где на занятиях по драматургии нам, случалось, зачитывали постановления о тяжелой металлургии и призывали точно так же поднажать, процента на три...
Но на других занятиях Евгений Габрилович рассказывал нам о «Пепле и алмазе» Вайды и о первых набросках своего «Коммуниста»; разбирая «Пиковую даму» Михаил Ромм открывал нам в Пушкине гениального кинематографиста...
Рядом учились Андрей Тарковский и Василий Шукшин. Саша Митта и Володя Амлинский, Кира Муратова и Лариса Шепитько, Гоша Рерберг и Саша Княжинский...
Бывший суворовец Гена Шпаликов носил пластинку для выправления зубов и прыгал «солдатиком» с ночных мостов Москва-реки. На студенческих вечерах пела Люся Гурченко...
Мы вступали в жизнь между оттепелью и зимой, между триумфом «Я шагаю по Москве» и разгромом «Заставы Ильича».
В «Литературке», где после ВГИКа я набирался опыта, с гранками и «полосами» сновали по этажам (лифт возил только снизу вверх) Стасик Рассадин и Булат Окуджава, Бен Сарнов и Владимир Лакшин, в коридорах, импровизируя, гремел и хохотал над собственными остротами Ираклий Андроников, бродил по кабинетам со стихами рассеянный Наум Коржавин...
Мы засиживались в редакции заполночь, ожидая вестей «с самого верха». Помню однажды с кремлевского приема приехал сияющий, веселый Володя Войнович. Обещали квартиру! Ведь сам Никита Сергеевич на торжественной встрече космонавтов декламировал его песню: «Я верю, друзья, караваны ракет!..» Ночью песню заслали в набор, на первую полосу!..
А однажды, другой ночью, в редакцию с «хрущевского банкета» приехал наш «главный» В.А. Косолапов, только что (между сменами двух блюд), смешенный с должности. И снова ночью спешно загоняли в набор разгромную статью Е. Вучетича о выставке художников в Манеже...
Это были страшные и прекрасные годы. Едва оттаявшую культуру, ее новое, едва хлебнувшее глоток свободы поколение загоняли в долгую, колючую, беспросветную зиму.
Но людям, о которых я здесь вспоминаю (и, слава богу, многим-многим другим) было написано на роду: выстоять в треклятую пору «застоя», прорваться на экраны и страницы журналов или же бесстрашно, во весь голос заявить то, что не печаталось, не выпускалось, не показывалось, запрещалось, казнилось!..
Вот с чем смыкается — вовсе не через пропасть застоя — наш сегодняшний день.
Вот почему на экраны возвращается столько прекрасных фильмов — целый кинематограф, альтернативный спячке и фарисейству безвременья.
Это отсчет, с которого сегодня начинается каждый наш разговор о каждой новой картине» (кинокритик Андрей Зоркий).
«Узник замка Иф»
НАБОБ НА БОБАХ
«До сих пор я полагал, что знаю назубок любимый мною роман «Граф Монте-Кристо». Но посмотрев трехсерийную ленту «Узник замка Иф», в некотором трансе схватился если не за книжку, то за голову. Сколько сюжетных сенсаций открылось мне!
Оказывается, например, что аббат Фариа, одаривший Эдмона Дантеса несметными сокровищами, был экстрасенсом!.. Что королевский прокурор Вильфор не сошел с ума, а был уничтожен этаким азиатским дротиком, который метнул в него китаец Ли, ошибочно названный Дюма нубийцем Али. Что Эжени, дочка барона Данглара, выскочила замуж за благородного разбойника Луиджи Вампа и вместе с ним раздела до ниточки своего папашу-скрягу!.. Оказывается, в лихую минуту графиня де Морсер заявила напрямки потрясенному графу Монте-Кристо: «Вы знаете, что мой сын похож на вас, как две капли воды, что я родила себе Эдмона Дантеса?..»!..
Не сомневаюсь, что просмотрев эту ленту, старик Дюма-отец прикусил бы язык, убедившись, что жизнь, по крайней мере экранная, богаче всяких литературных вымыслов. И ведь не зря в фильме «Узник замка Иф» сам Александр Градский, популярный бард, с горечью пропел: «Ах, как наши фантазии, в сущности, хилы, скромны и унылы!..».
Впрочем, в титрах написано, что «Узник замка Иф» снят «по мотивам романа А. Дюма «Граф Монте-Кристо».
Ох, уж эти мотивы! Семь рок-мотивов со словами, комментирующими действие, разработал к фильму Александр Градский. Некоторые образные характеристики в них столь неожиданны и эксцентричны, что я не удержусь от цитирования: «... И в мир для мщения вернись, явись и назовись красиво — Монте-Кристо! Так кто же этот Кристо? Видно, нет на нем креста! Расхристан в чувствах, не в ладах с душою ли? Да нет, он не антихрист, но бывший арестант...». Не правда ли, лихо? А дальше?.. «Но не у всех Дантесов в делах такой успех. И не у всех богатство в сундуках, но всяк «дантес» был против всех, да, всяк «дантес» был против всех...».
Покоренный сочностью стиха, разнообразием рифм и смелых сравнений, не могу согласиться лишь с одним утверждением поэта: «Набоб на бобах не бывает»,— считает и поет он. «Еще как бывает!» — считаю, но не пою я. Например, набоб Монте-Кристо.
Мы вправе задаться вопросом: насколько допустима вольность при экранизации романов — в особенности, популярнейших. Ответ, видимо, неоднозначен. Ведь и вокруг «Трех мушкетеров» Дюма-отца возник за десятилетия целый рой разнообразных экранизаций.
И не худшими из них были фильмы-пародии, в которых подвиги Атоса, Портоса, Арамиса и Д’Артаньяна передоверялись их слугам и даже поварам, а сами мушкетеры изображались праздными, трусоватыми и самодовольными гуляками.
Можно вспомнить и популярную телеэкранизацию Г. Юнгвальд-Хилькевича «Д’Артаньян и три мушкетера», сделанную в жанре мюзикла, где перед нами представали поющие мушкетеры и их песенки, перемежающиеся дуэлями, стычками и любовными интригами, оказались вполне приемлемой для большинства публики адаптацией романа.
И все-таки «Граф Монте-Кристо» произведение совершенно иного рода. В нем трудно сыскать повод для пародирования, чего, к счастью, и не замышляли авторы фильма «Узник замка Иф». Скорее, они попытались осовременить и «омолодежить» содержание, да и форму романа.
В рок-музыке и текстах А. Градского возникают смысловые мотивы, о которых и не помышлял великий романист. Вот, например: «А к свободам народ не готов. Много слухов и слов, а народ не созрел для свободы. Ну а я убегу — не бывает набоб на бобах».
...Понравится ли столь оригинальная трактовка зрителю? Поживем-увидим.
Мне же, по меньшей мере, кажутся напрасными те маленькие сюжетные сенсации, которыми М. Захаров, Г. Юнгвальд-Хилькевич и А. Градский решили разнообразить страницы романа. Может быть, не стоило этого делать? Уж что-что, а сочинять и блистательно вести интригу Александр Дюма-отец все-таки умел!..
«Черный коридор»
ИСТОРИЯ С УЧИТЕЛЕМ ИСТОРИИ
«Вадим Дербенев, оператор и режиссер, постановщик таких разных фильмов, как «Последний месяц осени», «Рыцарь мечты» (об А. Грине), «Женщина в белом» и «Тайна черных дроздов» впервые соприкоснулся с прозой Владимира Тендрякова, к которой сегодня вновь привлечено общественное внимание.
«Черный коридор» (по повести «60 свечей») — это неюбилейная повесть об одном юбилее. «Честь и совесть нашей педагогики», «не только учитель истории, но и учитель жизни» — много приятнейших слов услышал Николай Степанович Ечевин на своем юбилее. И морской кортик бывшего ученика-героя ему преподнесли. И даже кабинетный бюст юбиляра изваяли и водрузили рядом с тортом, сверкающим шестьюдесятью свечами. Славно чествуют в провинции!.. Все было торжественно, заслуженно и крайне приятно, если б...
Если бы не жуткое, зловещее, анонимное письмо, где его, Его!., назвали «многолетним очагом общественной заразы» и пригрозили убить. И самое гадкое, что аноним также назвался бывшим учеником Ечевина, которому (якобы!), как и многим другим (якобы!!) учитель истории искалечил жизнь.
Так канули праздник и покой. Какой-то смерч вдруг подхватил почтенного Николая Степановича и зашвырнул в черный коридор памяти, потащил по его лабиринтам...
А там (как-то прежде не вспоминалось) и преданная в отрочестве первая любовь, и преданный тогда же первый его учитель истории. Там 37-й год, и 48-й, и Сережа Кропотов, тихий, милый мальчик, которого он, Ечевин, учил предавать собственного отца...
Николай Степанович Ечевин написал книгу — итог всей своей жизни, «Воспитание историей». Только не было в ней, похоже, страниц, рассказавших о том, как история может разрушать и растлевать личность. За него дописали писатель Тендряков и авторы фильма.
Вот такая история с учителем истории.
Все наше внимание в ней будет устремлено к Иннокентию Смоктуновскому, играющему центральную роль. С великолепной точностью и тонкостью, с выразительнейшей наглядностью актер вылепливает перед нами реальную фигуру Ечевина, а не его парадный бюстик.
Повалив шестьдесят свечей на юбилейном пироге, авторы фильма теперь уже до конца будут держать нас в напряжении.
Кто этот грозный аноним, вновь и вновь напоминающий о себе? Явится ли он воочию? Какие конкретные обвинения предъявит учителю истории?.. И, наконец, убьют или не убьют почтеннейшего Николая Степановича?..
«Продление рода»
ДНИ И НОЧИ В МОНАСТЫРЕ
О, я вас умоляю, во имя наших предков и ради наших детей, не разрушайте больше ничего и не реставрируйте...» — эти слова великого французского скульптора Огюста Родена не случайно вынесены в эпиграф картины.
Под сводами древнего разрушающегося монастыря собралась весьма колоритная компания персонажей. Два молодых реставратора — рыцари без страха и упрека... и, увы, без государственных средств, необходимых для восстановления исторического памятника. Два старика, которых вернули сюда угрызения совести,— в двадцатые годы вместе с другими борцами с религиозным дурманом сбрасывали они со звонницы колокола, взрывали динамитом стены, рубили топорами и жгли иконы. Теперь помаленьку латают изувеченное. Заглядывают сюда и туристы, а по ночам местные рокеры с подружками — искупаться нагишом в «чудодейственном» Серафимином пруду... И вдруг (кино есть кино) — появляются солдаты во главе с бравым, симпатичным капитаном. С соседнего военного аэродрома. Им приказано провести здесь «работы для обеспечения безопасности полетов», что в данном случае, выражаясь фигурально, означает подвести монастырь «под монастырь».
Не правда ли, что-то очень знакомое видится в этом сюжетном повороте? Совсем недавно газеты рассказывали о подобных ситуациях в Грузии и Литве. И выяснилось, что древним храмам вредят не только талантливо обустроенные в них хранилища капусты или бочкотары, но и соседние артполигоны, и адский гром проносящихся прямо над ними сверхзвуковых истребителей.
Сценаристы Владимир Валуцкий, Сергей Алексеев и режиссер Игорь Масленников предпочитают не вступать в прямой военный конфликт с солдатами, временно оккупировавшими старинный монастырь. Они «идут в обход», тактично взывая к разуму и нравственному чувству служивых людей (и на экране, и в зрительном зале).
А разрешение ситуации? В фильме предлагается вариант, скорее остроумный, нежели практический.
...Оказывается, обыкновенная влюбленность в очаровательную женщину (Елена Сафонова) может внести существенную коррективу в боевые действия конфликтующих сторон. Галантный капитан, проникшись восхищением перед очарованием героини и величавой стариной объекта, находит выход из положения. Не нанеся урон нашей оборонной мощи, установив позарез необходимые проблесковые огни на колокольне монастыря, он вместе с тем не становится и вандалом-разрушителем.
Я бы назвал этот симпатичный фильм своеобразной формой ликбеза по очень серьезному предмету: сбережению старины, культуры, нашей исторической памяти. И если эта занимательная, познавательная, грустная, а в чем-то и забавная картина (названная уж как-то чересчур серьезно) научит людей, входя под сень храма, надевать, как в фильме, хотя бы «диэлектрические калоши», не пакостить, не хамить, не замахиваться бульдозером на старину, а проникаться благоговением к предкам, то уже этим она сослужит добрую службу.
«Ожившие легенды»
С ФРЕСКИ И КАЗЕННОЙ ПОЛКИ
Не случайно эти фильмы оказались на одном журнальном развороте. Как и в «Продлении рода», в грузинской киноленте — храм, его древние росписи, труд каменотеса, на века сложившего гранитные стены, искусство реставратора, вглядывающегося в лик прошлого,— образуют связь времен. И точно с фресок сходят. «Ожившие легенды».
Но сколь различны решения этих картин!
В «Продлении рода» — пружинистый сюжет, множество хитроумных «манков», завлекающих зрителя. В «Оживших легендах» — круговорот времени, жизнь и война, любовь и смерть, обычаи и обряды, вереница картин давно минувшей жизни, поясненной лишь поэтическим словом.
«Продление рода» — простонародный фильм, доходчивый, как занимательная экскурсия. «Ожившие легенды» — фильм, народный по своему духу и материалу, но, как это ни парадоксально, взыскующий к элитарной публике.
Я не выдам военной тайны, сказав, что он с треском провалится в прокате, если будет пущен «на поток». Фильму нужен режим особого благоприятствования. Какой же? Ну, например, аудитории наших многочисленных киноклубов, залы «трудного» или «сложного» фильма, существующие в ряде городов.
Много ли у нас зрителей, которым он понравится? Думаю, что да. Ведь недаром они объединились во Всесоюзное общество друзей кино, чей учредительный съезд состоялся в конце осени. Думаю, что это общество обязано взять под свою защиту каждую достойную картину, которой угрожает нелегкая жизнь в массовом кинопрокате. Здесь не должно быть антагонизма, противостояния. И прокатчики — отнюдь не враги кино, просто задачи у них пообширнее, посиюминутнее и напряженнее. Им необходима поддержка зрительских формирований.
«Ожившие легенды» сошли не только с фресок, но и с «казенной полки», где пролежали одиннадцать лет. Знакомые сроки! Хоть и причина их (в данном случае) мне непонятна и неведома. Ни о чем ином, кроме любви к родине и сыновнем благоговении перед ее историей, искусством и обычаями не говорит эта лента. Ничего кроме поэтического и философского раздумья о народном бытии, о губительности вражды и войн, отнимающих лучшие силы нации в ней нет.
«Некассовые» понятия? Что ж, разумеется. Но очень хочется верить, что уж во второй раз «Ожившие легенды» найдут своего зрителя.
«Шаг»
ЕЩЕ ОДИН ШАГ К ЗРИТЕЛЮ
Александр Митта, ученик Михаила Ромма, однокурсник Андрея Тарковского и Василия Шукшина — сам по себе занимает видное место в нашем кинематографе. Об этом говорят и его ранние картины «Друг мой, Колька!», «Звонят, откройте дверь», «Гори, гори моя звезда». В средостении его творчества — «Москва — любовь моя», «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» и — знаменитый «Экипаж», побивший прокатные рекорды и, пожалуй, впервые утвердивший в нашем кино жанр «фильма катастроф».
Режиссер (особенно в последние годы) исповедует принципы зрительского, зрелищного, массового кинематографа и тяготеет к откровенным эффектам мелодрамы с ее эмоциональными потрясениями. Он расположен сводить кульминации фильмов к ситуациям экстремальным: более того, вся вторая серия «Экипажа», например,— сплав экстремальности с непрекращающейся ни на мгновение кульминацией. Александр Митта — рыцарь зрительского кинематографа (едва зарождающегося у нас), поступающийся во имя массовой аудитории возможностями тонкого и усложненного киноязыка, которым он, конечно же, владеет. И вместе с тем режиссер постоянно стремится удержать кинозрелище в рамках высокопрофессионального искусства.
Новая картина Александра Митты — еще один шаг на этом пути.
«Шаг» этот возвращает нас к событиям тридцатилетней давности, когда во всем мире вспыхнула эпидемия полиомиелита и с особым трагизмом отозвалась в Японии, не обладавшей эффективной вакциной от страшного заболевания. В опасности оказались дети. В Советском Союзе была создана вакцина, гарантирующая стопроцентную защиту от болезни. И фильм рассказывает о том, как, преодолев множество трудностей, проблем, неодолимых барьеров, советским врачам и японским женщинам удалось навести спасательный мост — через океан и материки, через отчужденность и недоверие, через яростное сопротивление японских фармацевтических кампаний и вязкую неразворотливость наших собственных министерских и ведомственных служб...
В результате были спасены десять миллионов японских детей.
«Фильм основан на реальных фактах. Все персонажи вымышлены»,— предупреждает вполне привычный для зрителей титр. Но в данном случае он нуждается в дополнительном комментарии. За долгие десятилетия в послевоенной Японии дважды с особой эмоциональностью пробуждались интерес и симпатии к Советскому Союзу. Две яркие эти вспышки вызвали полет Юрия Гагарина и спасение японских детей от полиомиелита. Это факты истории, которые хорошо, в подробностях, известны Владимиру Цветову, одному из авторов сценария и компетентнейшему специалисту по Японии.
Врач, создатель вакцины от полиомиелита носит в фильме вымышленную фамилию Гусев. И кто же не вспомнит тут Гусева из «9 дней одного года», прекрасного фильма Михаила Ромма, учителя Александра Митты. Преемственность образов Гусева-Алексея Баталова и Гусева-Леонида Филатова явственно прочитывается на экране.
Новый зрелищный, остросюжетный и подчеркнуто мелодраматичный фильм Митты прочно стоит на «трех китах». Это — линия медицины, врачебного долга и подвига, заставляющая вспомнить прозу Каверина. Это — любовная тема. Романтически- идеализированное чувство советского врача (Леонид Филатов) и молодой японки, матери двоих детей (Комаки Курихара). И — вполне земная, трудная, осложненная множеством обстоятельств любовь Татьяны (Елена Яковлева) и того же Гусева. Это, наконец (и неожиданно!),— тема бюрократизма, чиновного равнодушия и косности, встающих на пути у героев,— тема необычайно острая, как мы убедимся, и в далеком 1959-м.
Что же касается режиссерского мастерства и зрелищности?.. Есть в картине, на мой взгляд, и явная перегруженность кинохроникой, и избыточная сентиментальность, порой именно поэтому не особо трогающая душу, и некоторая растянутость монтажа — в угоду неукоснительной двух — ... (а почему бы и не полуторасерийности?..). Но лучшие эпизоды «Шага» обязательно напомнят вам и «9 дней одного года» и, разумеется, «Экипаж».
А блистательный, остроразоблачительный эпизод выбивания разрешения на вывоз вакцины в Японию (на ночном аэродроме, под дождем и ослепительным светом прожекторов, в суете разгневанных и насмерть перепуганных чиновников) свидетельствует о том, что зрелищному кино доступны самые серьезные творческие задачи.
«Предлагаю руку и сердце»
УЖАСНЫЙ ВЕК, УЖАСНЫЕ СЕРДЦА!
Вы, может быть, не поверите, но и эта история произошла с учителем истории!..
Только в данном случае профессия героя не имеет никакого значения.
Дело в том, что престарелого, вдового и вышедшего на пенсию учителя Чмутина Николая Михайловича дочка Людмила решила повторно женить. Вот так, взяла и перевезла его из заснеженной Гатчины в солнечную Ялту (где, кстати, так приятно снимать кино), временно поместила в своей многокомнатной квартире, а потом надумала (собственно идею подкинул Людмилин муж-комиссионщик) женить. Зачем? А чтобы не маялся старичок посреди антикварной роскоши, прекратил не гасить свет в уборной, обрел бы новый смысл в жизни, а со временем и новую жилплощадь под боком у благоприобретенной супруги.
Авторы эту брачную авантюру придумали для того, чтобы показать, как черствы и равнодушны друг к другу люди, как тяжело в этом мире престарелым и одиноким.
Вначале вдовый учитель никак не может разыскать на кладбище могилку покойной жены («Ты что, ни разу не был у мамы на кладбище?» — спрашивает дочь). Потом его, проучительствовавшего сорок лет, никто не провожает из гатчинской школы-интерната.
Преподаватели, видите ли, на уроках, а школьник-пацаненок на застенчивый вопрос Чмутина: «Ты хочешь, чтобы я остался?» отвечает: «Да мне как-то до лампочки». И так, поверьте мне на слово, все происходит и в Гатчине, и в Ялте, и в Ленинграде, везде — повсеместно, так сказать, от одного кладбища и, увы,., до другого кладбища, к которому нас приведут авторы в финале.
При столь траурном обрамлении картины «Предлагаю руку и сердце» есть в ней и целый ряд комических и даже фарсовых сцен. С точки зрения жанра — пестроватый этот фильм странным образом напоминает... человека, пытающегося усидеть сразу на нескольких стульях и при этом вызвать не смех, а жалость. Но плакать почему-то не тянет, даже когда старик Чмутин уходит из одного дома... из второго и... из третьего.
Может быть, не срабатывают мотивировки поступков? Присмотритесь. И когда завершится на экране коротенький и какой-то легковесный роман двух пожилых людей, которых играют искусные актеры Николай Гринько и Светлана Немоляева, то не осядет ли в душе многих зрителей недоуменное сомнение. Конечно, грубо и глупо сводить и женить таким образом людей. Но не глупо ли (в этом же случае) хотеть жениться?..
«Анемия»
ОХ, КАКОЙ ХОРОШИЙ И УМНЫЙ ФИЛЬМ
Вы, может быть, не поверите, но эта история произошла с учителем — молодым человеком по имени Ника, приехавшим из Тбилиси в затерянный среди снежных вершин уголок Тушетии преподавать географию.
Собственно, уже в самом этом обстоятельстве (преподавание географии чуть ли не на крыше мира, под самыми небесами) есть нечто абсурдное.
А разве не странновата (да еще как!) эта высокогорная школа-интернат, где учителей больше, чем учеников, и порой восседает в классе одна-одинешенька внучка пастуха, обслуживаемая целым штатом педагогов. Как же здесь разросся ведомственный аппарат! На одного с плошкой семеро с ложкой. А разве на каждом из нас, давно уже выросших из школьных штанишек, не сидит верхом и не кормится за наш счет целая ар¬мия бюрократов?
В этом заснеженном поднебесье, связанном с «большой землей» лишь вертолетным сообщением, бурлят и булькают те же страсти, что и в низинах. Здесь есть свои «сталинисты» и «диссиденты», есть и свой доморощенный «культик личности» директора школы Валико. Здесь на должном и высоком, даже высокогорном уровне проводятся торжественные собрания (вот только аплодисменты глуховато звучат в разреженной атмосфере). И еще здесь есть привычная канцелярщина и волокита: циркуляры, ведомости, программы, классные журналы (на одного-то ученика!), выписки и протоколы, справки и бюллетени, то есть все то, без чего просто может рухнуть в преисподнюю этот крошечный мирок — странным, почти абсурдным, но до чертиков знакомым образом напоминающий нашу «большую землю».
Скоро — согласно новому постановлению об оснащенности начальных, восьмилетних и средних школ аппаратурой — сюда, к восьми с половиной ученикам должны прислать: видеомагнитофонов — три штуки, радиоузел — одна штука, радиоприемников — две штуки, магнитофонов — две штуки, магнитофонов кассетных — пять штук и т.д. и обязательно пришлют. А куда-нибудь в тундру непременно забросят множество штук кондиционеров от тропической жары.
Сколько же в нашей жизни нелепого, бездарного, которое мы попросту отвыкли замечать. А вот высоко в горах — ох, как видно!
Фильм «Анемия», созданный молодыми кинематографистами Грузии, представляется мне бесспорно лучшей картиной февральского репертуара.
Только в нее надо всмотреться и вдуматься. И тогда в лучезарном сиянии тушетских гор, в сочно изображенном житье-бытье заоблачной школы, в истории учителя географии Ники, его коллег и учеников вы увидите не кафкианскую, а вполне нашенскую, тушетскую, тайшетскую, ташкентскую, тамбовскую модель жизни: ее бюрократическую абсурдность и заскорузлость, ее вялость, духовную анемию — все то, против чего мы сегодня всем миром поднялись на борьбу.
«Эпизод в Западном Берлине»
...ИЛИ СТЕЧЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ?
Ян Бард» поляк» известный писатель и драматург» во время зарубежного турне с театром, играющим его пьесу, решает остаться в Западном Берлине. Выбор этот как будто бы не продиктован политическими мотивами. «Я остался тут,— заявляет герой,— или, если хотите, выбрал свободу, потому что хочу здесь писать. Убежал от советников, ценителей. От политики тоже убежал. Понимаете? Хочу обрести покой».
Тема, как видите, острая. И от политики в ней все-таки не убежать. Конечно, зрителям не просто оценить и прочитать с экрана биографию писателя, неподкрепленную знакомым именем и книгами. Так что многому в этой истории придется поверить на глаз и слух.
Хотя порой высказывания писателя грешат наивностью и элементарной неосведомленностью. Вот, к примеру: «Мне запомнился афоризм: «Писатель — это гражданин мира». Наверное, какое-то рациональное зерно в этом есть».
Согласитесь, едва ли не комически звучит этот «запомнившийся афоризм» в устах известного писателя? Или другое: «Тому, кто живет на востоке, Нобелевскую премию не получить. Будь он даже гениальным писателем»,— утверждает Бард. (А как же Борис Пастернак, Михаил Шолохов?.. Может быть, Барду просто не знакомы эти имена?).
Как бы то ни было, встреча с Западом не приносит Барду ни желанного покоя, ни даже вымученного вдохновения. Имя его быстро исчезает из сенсационных заголовков газет. Роман, разрекламированный и выпущенный западноберлинским издательством, не раскупается. Словом, начинаются неприятности.
Писательские мытарства Барда осложнены в фильме и запутанной любовной коллизией. Двадцать лет назад на родине он полюбил девушку Изу. И вот новая встреча за рубежом. Любовь возвращается. Но по чисто сюжетному совпадению Иза оказывается теперь... женой издателя Лёбля. Правда, по другому сюжетному совпадению издатель с женой не живет, но все же ревнует ее к Барду, и поэтому отказывается сотрудничать с писателем.
Все-таки не слишком ли много случайностей и сюжетных совпадений набирается в одном «Эпизоде в Западном Берлине»?
Впрочем, послушаем самого режиссера Мечислава Васьковского: «Я рассказываю о судьбе человека, о его надеждах и поражениях, а также о его поздней, большой любви. Его проигрыш не следствие моих ма¬нипуляций, а скорее следствие выбора, который он сделал, стечения обстоятельств, в которых оказался. Ни сценарист, ни я не стремились отбирать события таким образом, чтобы добиться пропагандистской цели. Мы отразили в фильме сцены, типичные для судьбы такого человека, как Бард...».
Как Бард? Вот с этим, пожалуй, можно согласиться.
«Одиночка»
ЗАГАДКА ДЛЯ КИНОВЕДА
Для зрителей здесь нет загадок. Если в начале фильма полицейский комиссар собирается вот-вот уйти на заслуженный отдых и махнуть, скажем, на Антильские острова, обосноваться там, стать владельцем ресторанчика, то..? Конечно же, ему не удастся осуществить это намерение (правильно!), потому что..? Возникнут непредвиденные обстоятельства, скажем, встреча с давним соперником-преступником, убивающим, к примеру, Комиссарову возлюбленную или близкого друга (горячо-горячо!), и заставят его, закусив удила, броситься по новым следам. Попетляв, эти следы приведут нас к решающей схватке. А кто погибнет?.. Совершенно верно!
По ходу фильма мы с легкостью разгадаем и множество второстепенных задачек, потому что..? «Одиночка» — рядовой французский детектив, цветной, «кроме детей до 16 лет», поставленный рядовым французским режиссером Жаком Дере. Фильм был показан на XV МКФ в Москве и удостоился критической рецензии в «Спутнике кинофестиваля», озаглавленной «Грустно...».
Рецензия написана известным киноведом Владимиром Дмитриевым и, в основном, посвящена еще более известному актеру Жану-Полю Бельмондо, исполнителю главной роли в «Одиночке». Одна из первых фраз рецензии: «Жан-Поль Бельмондо, большой актерский талант, снялся в картине, не достойной его дарования», вызывает незамедлительный вопрос: «А разве Жан Габен и Жан Маре, Жерар Филипп и Жерар Депардье, Анни Жирардо и Катрин Денев и множество других блистательных французских и американских, и итальянских, и советских актеров снимались только в фильмах «достойных их дарования»? Увы, нет. Практика чаще убеждает в обратном.
Наверное важнее уяснить: приносит нам радость или огорчение встреча с любимым актером даже в будничном, «проходном» для него фильме? Лично я склонен считать, что все-таки радость. Дело в том, что даже в заурядную картину большой мастер привносит обаяние, притягательность своей личности, миф, некую легенду, окружающую его экранный мир.
В «случае Бельмондо» — это бесстрашие и ловкость, спонтанность, азарт и хладнокровие героя, балансирующего на пределе сил, на краю пропасти и сохраняющего при этом истинно французский юмор и жизнелюбие. Ален Делон в подобных ролях непроницаем, высокомерен и агрессивен, Бельмондо — импульсивен и ироничен. Но оба они — любимцы французской публики, которая, конечно же, не отождествляет актеров с их традиционными героями коммерческих лент.
Ну, а мы?.. Неужто «отождествляем»? В статье «Грустно...» киновед, заведующий зарубежным отделом «Госфильмофонда» приводит список наиболее престижных картин Жана-Поля Бельмондо.
К сожалению, ни одна из них не демонстрировалась в нашем прокате.
Вот и возникает прелюбопытный вопрос: «За что же мы все-таки любим и называем Жана-Поля Бельмондо одним из самых популярных у нас актеров зарубежного экрана?» (Зоркий, 1989).
Автор статей в этом номере «Спутника кинозрителя» - кинокритик Андрей Зоркий (1935-2006).
(Спутник кинозрителя. 1989. № 2).