Я написал много статей о чём-то, а теперь решил поставить опыт и написать статью ни о чём. Вы, наверное, думаете, что это очень просто, гораздо проще, чем писать о чём-то, ведь там необходимо понимание предмета, там требуется подготовка, там нужно что-то знать, а иногда даже, спаси Господи, думать. А когда пишешь ни о чём — не надо ничего. Знай себе стучи пальцами по кнопочкам, будя жену, детей и кота. Да только всё это враки. Написать статью совсем ни о чём почти невозможно. Ведь это не будет статья о ничто, поскольку ничто сразу же станет предметом этой статьи, и это уже будет статья не ни о чём, а о ничто. Значит, статья ни о чём обязана совершенно не иметь предмета. Конечно, можно просто представить в виде статьи случайный набор символов — знай себе тыкай по клавиатуре, можно даже закрыть глаза и немного вздремнуть. Но это не то, сами понимаете. Надо, чтобы это была именно статья, но без предмета.
Чтобы написать статью без предмета, нужно, чтобы твоё сознание было без предмета, то есть чтобы оно работало вхолостую, не имея ничего сознаваемого. Получается, нужно выкинуть из сознания любые сознаваемые предметы, и когда после этой чистки в сознании останется чисто и пусто, сознанию не останется ничего другого, как сознавать самого себя. Но может ли сознание сознавать только самого себя, и больше ничего? Может ли мышление мыслить только самого себя, и больше ничего? А давайте-ка спустимся на другой — материальный, предметный уровень, и посмотрим.
Можно ли нести в ведре не нечто, а само это ведро? Да, именно так: когда ты идёшь с якобы пустым ведром, в нём нет никакого содержания, никакого предмета. Но в то же время нельзя сказать, что ты не несёшь ничего: ты несёшь именно ведро, и ничего больше. Стало быть, в этот момент ведро выступает и как инструмент переноски, и как содержание переноски. Ведро как бы раздваивается, разделяя свою инструментальную и свою содержательную природу, хотя в сугубо материальном аспекте оно остаётся одним и тем же предметом — ведром. Вот так же и сознание: если в нём нет других предметов осознавания, сознание становится одновременно инструментом осознавания и его предметом. Если медведю нечего есть, он начинает сосать собственную лапу.
Но эти соображения ставят перед нами один очень каверзный вопрос: а если у сознания нет других предметов для осознавания, кроме самого себя, признаётся ли оно в этом или начинает изобретать предметы осознавания, чтобы показать нам свою всенепременную занятость? Переводя это в практическую плоскость, позволительно спросить: можем ли мы в каждый момент времени определить, сознаёт ли наше сознание предметы внешнего мира или собственные порождения? Если сознание способно врать, то способны врать и органы чувств, служащие сознанию поставщиками первичных впечатлений. Мы, например, считаем, что глаз неспособен видеть самого себя, а только противостоящий ему мир. Но что если глаз способен видеть самого себя? Какие в таком случае зрительные впечатления он поставляет нашему сознанию? А может, глаз вообще не видит ничего, кроме самого себя, и всё то, что мы видим якобы вокруг, есть лишь наш собственный глаз в его превращённых формах? Философия нам рассказывает, что есть превращённые формы сознания, но почему бы не предположить, что есть превращённые формы чувственного восприятия?
Вот, выстукиваем мы по клавиатуре дальше, нос: что на самом деле нюхает нос — запах вокруг или запах в самом себе, в этом ограниченном хрящеватыми крыльями кожано-волосатом пространстве? Ну правда, ведь чем-то же в носу должно пахнуть, или пахнуть может что угодно, только не сам нос? Но разве пространство в носу не имеет запаха? Обязано иметь, и значит, мы в каждый момент времени не знаем, что нюхаем — воздух вокруг или воздух в собственном носу. Или, скажем, осязание: когда мы дотрагиваемся пальцем до другой части нашего тела, наше сознание получает осязательное впечатление пальца или этой другой части тела? Проще говоря, надавите пальцем себе на лоб, и что вы почувствуете — палец или лоб? В этом, простите за скабрезность, заключается проблема онанизма: в чувственное впечатление стимулируемого органа вмешивается чувственное впечатление стимулирующего органа и изрядно ему мешает. Поэтому лучше использовать другое существо, дабы разделить чувственное впечатление стимулирующего органа и чувственное впечатление стимулируемого органа.
Ничего не понятно, что мы есть вообще и чего хотим, стучу себе, стучу по клаве, а всё ни о чём, и слава Богу. Глаза, носы, онанизм, вёдра какие-то... Пустое ведро несёт самого себя, раздваиваясь на переноску и переносимое. Вот вам две ипостаси одного и того же материального предмета. А если взять и нарисовать чёрный квадрат, то получится, что форма выступит в то же время содержанием, потому что нет у картины, на которой изображён квадрат, другого содержания, чем его же собственная квадратная форма. Квадратность есть и форма, и содержание. Но тогда, может быть, нет и у сознания другого содержания, кроме продуктов его способности к формообразованию? Тьфу, каналья, да так ведь можно и весь внешний мир под сомнение поставить, погрузившись в бездны солипсизма и потеряв связи с миром. Лучше такого не допускать и думать всегда о чём-то, кроме думания, сознавать что-то, кроме сознания, видеть что-то, кроме глаза, нюхать что-то, кроме носа, трогать что-то, кроме собственных органов.
Писать о чём-то, а не ни о чём. А ещё лучше — вообще не писать.