Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны
«Как же ты меня бесишь!
Восемнадцать лет вместе, мог бы запомнить, нет, даже превратить в автоматизм простое движение — донести носки до бельевой корзины. Но нет. Носки будут где угодно: под кроватью, под столом или даже рядом с корзиной для белья. Не в ней. Рядом. Словно ты героически нес, нес, а в конце вдруг ослабел. И выронил эти несчастные носки, словно боец уронил знамя, пал в неравном бою с беспорядком.
Вечно тебе некогда. Голова болит — нужно просто выпить таблетку. Зрение стало подводить — надо бы к записаться к глазному, пусть выпишет рецепт на очки. Вихрастая голова — две недели не можешь попасть на стрижку. Или хоть пригладить эти непослушные пряди волос утром перед зеркалом. И я ору тебе: «Поменяй футболку! На этой пятно!» А ты мне: «Вечером переодену, сейчас уже опаздываю, некогда.»
Где ты, там беспорядок. Словно ты ведешь за собой небольшой ураган, локальное стихийное бедствие. Если на завтрак решил приготовить блинчики — стены потом будут в потеках яиц и теста, плита присыпана мукой, а в раковине выстроится гора посуды.
Эй, как насчет не только накормить семью завтраком, но и убрать за собой последствия этого урагана? Конечно, тебе некогда.
Опять нужно ответить на звонок по работе, потом срочно доделать тот проект, а через полчаса еще созвон с коллегами. «Я все уберу чуть позже, дорогая!» Никогда. Никогда ты ничего не убираешь. Я проверяла. Выдержала 24 часа в окружении потеков теста и немытой посуды. Ты успел сделать тысячу важных дел. Уборка кухни в этом списке не значилась, те утренние блины давно стали частью семейной истории, а грязь на кухне — досадной помехой, которую ты больше не собирался замечать.
О, еще эти вечные чашки, кружки и стаканы, которые нужно собирать за тобой по всей квартире. Кофе оставляет на столе разводы. Черничный смузи в сто раз хуже кофе. Впрочем, черный чай не уступает в своих разрушительных свойствах ягодному соку, если речь идет о светлой поверхности стола. Чертовы кружки. Я проверяла: если не собирать их за тобой повсюду, через трое суток запас чистой посуды иссякнет. А ты как ни в чем ни бывало пойдешь на улицу, чтобы купить молока или хлеба, а вернешься с бумажным стаканчиком кофе. Который оставишь на полу, на подлокотнике кресла или на стиральной машинке. О, как же это бесит. Так же, как и твои ночные бдения по выходным.
Милый, нормальные люди ночью спят, даже если им утром не нужно на работу! Чтобы встать утром свежими и бодрыми, чтобы затеять генеральную уборку или, скажем, пойти погулять в парке, пока хорошая погода… И ладно, тебе не спится, но наведываться каждые полчаса на кухню, чтобы взять кусочек сыра, или хлебцы, или яблоко, и хрустеть-хрустеть-хрустеть во тьме, будучи уверенным, что никто тебя не слышит… В то время как я лежу без сна, разбуженная шуршанием упаковки и размышляю о том, что и соседи наши, верно, тоже не спят, ведь громкий звон упавшей на пол кастрюльной крышки в два часа ночи вряд ли можно расценить как убаюкивающий белый шум…
Если бы не твое умение рассмешить, превратить что угодно в абсурдную сценку, если бы не твой легкий нрав и умение не придавать значения вещам, что не зависят от нас, но способны надолго испортить мне настроение, я давно бы с тобой развелась.
Но когда ты надеваешь эмалированный салатник на голову и сообщаешь, что сейчас прозвучит гимн пастафарианцев, а потому мы должны слушать его стоя, и поешь вдруг какую-то уморительную околесицу, я прощаю тебе многое. Ты знаешь, наша любовь все эти годы держится на твоем умении смешить и легкости твоей натуры.
К тому же, ты все-таки сходил тогда к окулисту. Он выписал очки. А еще спросил, нет ли у тебя повышенного давления, потому что увидел изменения на сетчатке. Ты пожал плечами и тут же забыл, сразу после того, как пересказал мне это за ужином. Я купила тонометр. Выяснилось, что давление у тебя и вправду высокое. Я записывала тебя к кардиологу снова и снова. Ты не успевал, забывал, или какие-то более важные дела вновь и вновь отменяли запись к врачу. Шли месяцы.
А потом пришел тот день... Помнишь? Я так надеялась, что ты просто задержался на работе. А потом звонок, и все изменилось. «Он в больнице, подозрение на инсульт, скорая забирала его без сознания.»
Ты всегда считал себя неуязвимым, этакой константой нашей реальности, был уверен, что с тобой ничего не случится. «Вот я, голубка! Что может пойти не так?..»
Я даже не помню твоих последних слов. Что ты сказал, уходя утром на работу? «До вечера?» Или, может быть, «люблю»? Я была погружена в обычные заботы, круговерть мелких утренних дел. Я поцеловала тебя, как обычно, и попросила вечером зайти в магазин, потому что у нас кончился чай. Я забыла, что ты сказал тогда.
Как же мне жаль, что я не заставила тебя пойти к врачу.
Я бы многое отдала, чтобы снова увидеть разбросанные носки, неопрятные пятна от кофе на столе и брошенную тобой банановую кожуру, что свисает с подлокотника кресла. Я не умею готовить такие вкусные блинчики, у тебя они всегда лучше получались.
Слово «никогда», произнесенное в пылу ссоры, смешное. Бессмысленное. Оно приобретает смысл и страшную силу только здесь. Только сейчас. На этой скамейке, что стоит на квадрате земли с оградкой, на участке 38.
Здесь очень тихо. Птицы не поют. Шелестит трава. Как-то ты сказал, что не хочешь дурацкий памятник с огромной фотографией и сентиментальной эпитафией. Я запомнила. Поэтому здесь стоит простое надгробие из камня, нагретого горячим еще сентябрьским солнцем. На нем твое имя.
Как же ты меня бесишь.
Как же мне тебя не хватает.»