Классические мультфильмы Диснея с их чудесными, сказочной красоты замками оживают в живописных землях Долины Луары; долины, в которой французским владыкам было так приятно жить, охотиться и устраивать празднества, долины, знаменитый известняк которой – белоснежный туф – был настолько ослепительно прекрасен, широкая лента Луары – настолько маняще-свежей, а пейзаж – бушующе-зеленым, что у королей и знати не было иного выбора как воздвигнуть один за другим сказочные замки; замки головокружительного масштаба, пьянящей красоты, покоряющей самобытности.
Шесть лет назад, когда мне впервые посчастливилось бросить взгляд на голубую с легкими малахитовыми отливами Луару, дорогие мне люди привезли меня в легендарный средневековый город Шинон, полуразрушенная твердыня которого внушает пиетет: суровые очертания замка красноречиво намекают, что они – не про Дисней, а про жестокие войны с англичанами, про встречу Орлеанской Девы с будущем королем Франции, про освободительную борьбу французского народа.
Тяжелая башня замка не парит – крепко наседает над городком, будто застывшим во времени. Вот он весь как на ладони, когда, обдуваемый свежим ветром, подходишь к парапету мощной крепостной стены: старинные домики, черепичные крыши, набережная, вдоль которой течет прекрасная река Вьенна, а справа, у самых стен города, раскинулись исторические виноградники, засаженные старыми лозами великого сорта Каберне Фран. Закрываю глаза и переношу мысленный взор с раскинувшихся под ногами домов через сине-ледяную Вьенну на возвышающийся на холме Clos de l’Echo, окруженный, как и положено настоящему кло, невысокой каменной стеной.
В Шиноне, ныне полуразрушенном, но все еще свирепом и гордом, держали в темнице знаменитого главу ордена тамплиеров – Жака де Моле. В его камере, находящейся в одной из холодных башен, вырезанных из пожелтевшего от столетий пористого туфа, я, к моему огромному удивлению, собственными глазами увидел вычерченные на стенах рисунки человечков, напоминающих инопланетян. И немудрено: всё, что окружало жизнь и смерть этого человека, было покрыто мистической пеленой. Французский король Филипп Красивый, завидуя богатству и могуществу тамплиеров, в сговоре с римским Папой сокрушил некогда мощный и процветающий рыцарский орден, и в мрачных казематах под страшными орудиями пыток храмовники признались в самом гнусном разврате и поклонении Бафомету. Но, когда Жака де Моле вывели на площадь, чтобы сжечь его на глазах распаленной французской черни, он отверг показания, данные под пытками, и проклял Папу и французского самодержца. Через несколько столетий голова казненного Людовика XVI отлетела в сторону под действием холодной в своей расчетливости гильотины, и человек из толпы, согласно легенде, прокричал во весь голос: «Жак де Моле, ты отомщен!».
От одряхлевшего за столетия могучего Шинона мы, влекомые сказочным ожиданием, мчимся по образцово-показательным дорогам Луары мимо густого Шинонского леса, плотно сплетенного из высоких каштанов и дубов – хранителя королевских охотничьих угодий во времена Ренессанса, прибежища французских партизан во времена Сопротивления.
Под тенями могучих лесных сводов до сих пор живут дикие кабаны – любимое лакомство французской знати – и сошедшие с кадров диснеевской «Белоснежки» грациозные олени. Отвергнув отравленный посул индустриального мира, Шинон продолжает жить своим опавшим от времени могучим замком, возвышающемся над крохотным историческим городком, окруженный ледяной свежестью Вьенны, густыми лесами и холмами, засаженными виноградными лозами.
Через леса, через поля – к диснеевской сказке, ставшей явью. Азе-ле-Ридо – белый, чуть палевый туф под сизой черепицей. Изящный прямоугольник с тонкими башнями, парящий над озером. Над озером! Великолепный английский парк, раскинувшийся вокруг замка своей изумрудной свежестью. Торжество слитого воедино естества и рукотворной красоты. Пять столетий сияет Азе-ле-Ридло, пять столетий манит к себе жадные и восхищенные взгляды людей со всего мира: он, построенный на месте жестоких феодальных войн и разрушений, - символ человеческого ренессанса и триумфа созидания над угрюмой пещерностью средневековья.
Через года – к яви, пьянящей сильнее, чем сказка. Сияющий белизной Шенонсо, застывший своим длинным, вытянутым остовом над узкой лентой прозрачной реки. Правильный белый квадрат, вырезанный из туфа, увенчанный четырьмя угловыми башенками с тонкими шпилями. Высокие резные проемы окон в стенах, маленькие окошки в свечах-башнях. Великолепные мансарды, огороженные тонким парапетом, и – венцом над ними – резные печные трубы. От белоснежного, облепленного свечами квадрата тянется через рябь волнуемой реки каменная галерея под пятью арками – одной узкой и четырьмя широкими, раскидистыми, под которыми проплывают небольшие лодочки.
Вокруг Шенонсо – сразу несколько прилегающих парков, вмещающих все исторические здания: прачечную, пекарню, конюшню, цветник... Было знойно, и мы хотели пить и пили, набирая холодную воду через насосы, предусмотрительно раскиданные по всей прилегающей территории; бродя между правильно подрезанными клумбами и кустами, мы освежались срабатывающей время от времени системой орошения, и испытывали минутное облегчение и свежесть. Заплатив за вход в замок, мы получили чернильный оттиск на руку – вещь, на которую я пошел с иррациональным, детским опасением: а вдруг не сотрется? пройдя по оттиску через длинную галерею, под сводами которой было прохладно, мы вышли на другой берег реки и оказались в тени под раскидистыми сводами деревьев и посмотрели на Шенонсо с другого бока, навеки запечатлевая образ красоты и грации.
На самом берегу великой реки Луары раскинулся на высоком холме великолепный замок Амбуаз, в часовне которого похоронен великий да Винчи. Со стен замка как на ладони – великая река, в голубой глади которой, как в зеркале, отражаются дома, воздвигнутые на противоположном береге, и окружающие их деревья. Амбуаз – собранный, могучий, не одряхлевший, как старый Шинон – резное торжество белого и серого, с тянущимися высоко, под небо, витыми башенными лестницами, с парапетами, ограждающими многочисленные смотровые площадки, с которых виден и город внизу, и чарующий пейзаж реки и прилегающих к ней берегов с темной линией бесконечного леса на горизонте, и огромная площадка замка, тянущаяся холмом верх, с разбитым на нем садом и маленьким виноградником, на котором выращивают редкий для этих земель сорт Мальбек, дающий фиолетовые, свежие в своей «фруктовой» чистоте вина.
Часовня, хранящая прах великого человека, была закрыта на реконструкцию, а от покупки бутылки амбуазского вина мы беспечно отмахнулись: не пили мы, мол, что ли мальбека? Всё, как в жизни: какие-то двери перед нами закрывают другие, а какие-то – мы сами.
В десяти минутах езды от Амбуаза – знаменитая своими белыми винами деревушка Вувре: когда-то дегустационного зала не было, и вина пробовались в погребах. Хотелось попасть именно в них, в атмосферу аутентичности и древности: но вместо пещерных дегустаций, как в Шиноне, мы попали в современное здание, оснащенное по последнему слову дегустационных комнат, с автоматическими системами, сохраняющими бутылки открытого вина от окисления. Сказка закончилась - началась индустрия.
Покидая Амбуаз, мы поднялись на высокую площадку рядом с виноградными лозами, чтобы посмотреть на замок через картинную рамку, остроумно приделанную к парапету. Рамка, безусловно, милая. Но ненужная.
Как не нужен был и оснащенный по последнему слову техники дегустационный зал Вувре, и чернильные оттиски на руках в Шенонсо, и музейные мониторы в Шиноне, и бесконечные ряды машин, прилипшие к подножиям замков красоты, – артефакты, болезненно напоминающие о границе между осаждённой мечтой и осаждающей реальностью.