А дальше была война. Вот здесь надо сразу заметить, что личных воспоминаний у меня не много. Война это в основном дело взрослых. Правда страдания детей, их безвременные смерти, а вернее злодейские убийства от голода, от снарядов, от бомб ставит их в ряд жертв войны наравне со взрослыми. Рассказы родителей, часто просто подслушанные их разговоры с друзьями, документы, сохранившиеся письма позволяют создать более не менее связную картину тех дней с 22 июня 1941 года по один из неизвестных мне дней весны 1942 года, когда плохо сегодня представимыми усилиями моего отца и его младшего брата (М.Л. Гиндина) наша ВСЯ вавиловская семья была отправлена (спасена) в эвакуацию в далекий сибирский город Бийск. Прежде всего об отце. 22-го июня состоялся на Ленфильме митинг, где Я.Б. Фрид призвал записываться в ополчение на защиту Родины. И отец сделал это. Я не знаю, был ли учебный отряд, но уже в июле он сражался в составе 252-го стрелкового полка, а во время 2-й Синявенской операции 8-го ноября был в тяжело контужен и отправлен в госпиталь.
И вот это тяжелое ранение спасло нам жизнь. Но об этом позже.
В начале лета меня отправили на дачу в ленфильмовский детский сад (ясли) под Лугу. В начале войны казалось, что это весьма безопасное место. Но уже к августу 1941 года стало ясно, что надо срочно вывозить детей назад. Мама вместе с другими некоторыми мамами поехала, чтобы забрать меня домой. Поезд, в котором нас везли домой, подвергся бомбардировке, вагоны горели. Мама подхватив меня на руки, забрав еще нескольких детей, пробиралась в Ленинград пешком. Так она рассказывала. А я сейчас даже представить не могу, как эта хрупкая женщина смогла это сделать. Короче, мы остались в Ленинграде, т.к. на эвакуацию Ленфильма не успели, а отец уже воевал и не мог нам помочь. А уже в сентябре кольцо вокруг Ленинграда замкнулось, началась Блокада. Несколько эпизодов, о которых, как мне кажется, я помню. Играем с мальчиками во дворе, тетя Нюра, наша дворничиха, гонит нас домой водой из шланга, объявлена тревога. Бомба упала в люк канализации у нас во дворе, там взорвалась, а мы собираем, как грибы, осколки. Пара таких осколков хранились у меня долго, потом куда-то пропали. Я, прошу прощения, сижу на горшке, а вдруг объявляют тревогу, и мама подхватывает меня вместе с горшком и бежит в бомбоубежище. Потом она рассказывала: немцы очень пунктуально, т.е в одно и то же время бомбили Ленинград, а я также пунктуально в это же время садился на горшок. И маме, наконец, надоело носить меня вместе с горшком, и мы перестали бегать в бомбоубежище. Бог миловал, в наш дом бомба не попала, хотя еще долгое время уже после войны можно было увидеть на внешних его стенах отметины от осколков. Я очень рано научился читать, да память на стихи была хорошая. Говорят, что я ходил по квартирам нашего дома и предлагал за корочку хлеба продекламировать первую главу Евгения Онегина, за что меня прозвали Сережа Корочкин. Дальше я приведу стихотворение, которое я давным-давно написал в одну из годовщин снятия блокады. Я назвал его "Моя Блокада".
Городов-героев стало много
Даже слишком - люди говорят.
Но смолкают споры, если строго
Скажет кто-нибудь: „Блокада, Ленинград“.
Было так - дома сковала стужа,
Голод, смерть, пожаров смрадный дым.
А на Петроградской никому не нужны
Мальчик маленький и мама рядом с ним.
Вывозили детский сад на дачу.
Речка, лес, панамок белых ряд.
Но фашист решал свои задачи -
Отступил „с боями“ детский сад.
Было так - терпеть не стало мочи.
С голоду ослабли мать и сын.
И однажды ночью, долгой ночью
Тихо и серьёзно сын спросил:
„Мама, почему боятся смерти?
Умирать приятно и легко.
Правда ли, что только в сказках черти?
Очень жаль, что папа далеко.“
Так и было, вы уж мне поверьте.
Сытый немец лёг с женой в кровать.
А на кухне ленинградской царство смерти -
Мать и сын решили умирать.
Было так - сейчас поверить трудно,
Но через артобстрелы и мороз,
После госпиталя, в эту ночь, под утро,
Согревая телом, папа кашу нёс.
Всё прошло, и сгинул враг проклятый,
Детский смех на улицах звенит.
Тем же, кто не встретил сорок пятый
Город мой, как памятник стоит.
Городов-героев стало много.
Каждый похвалить свой город рад.
Но смолкают споры, если строго
Скажет кто-нибудь: „Блокада, Ленинград!“
Вот так было. Отец спас нас, а потом вместе с дядя Мишей, а вернее дядя Миша вместе с папой (сам бы папа вряд ли смог бы дать взятку, уговорить начальство ремесленного училища взять в эшелон семейство Вавиловых - нас с мамой, тетю Катю с сыном, тетю Симу и, конечно бабушку, Наталью Никифоровну). Мы ехали в вагоне начальника поезда. Там я увидел чудо - полки, набитые буханками хлеба, которым в дороге кормили ремесленников. Тех, которые умирали, оставляли на станциях. Помню, по-своему обычаю попросил у дяди Начальника корочку хлебца для бабушки. Я это видел, дорога была долгая. Мы ехали в Сибирь, в Алтайский край, в город Бийск