Дороги бывали разными - пешие тропинки турпоходов, железные пути в другие города, воздушные трассы на север… Обычные дороги моей жизни. Но есть та, главная, которая вышла из детства и стала символом всех пройденных и еще не пройденных путей – лыжня, на которой встретилось лесное чудо благословения.
Когда мой старший брат Георгий вернулся из армии, он взял меня на лыжную прогулку в то место наших лесов, где я еще не бывала. Это было прикосновением к вечности, к чуду, когда впервые в детскую голову приходит осознание того, что величественные сосны и глубокие овраги были здесь до тебя и останутся после тебя. А ты, такая маленькая, такая хрупкая – что ты значишь в этом мире? Почти ничего – едва рожденный свет, боящийся погаснуть в мире человеческого бытия.
Но сначала о моей любви к лыжным прогулкам.
В детстве я любила кататься на лыжах. И, когда мне исполнилось лет 13, родители купили мне лыжи «Марий Эл». Братья тут же установили крепления для ботинок, показали, как смазывать лыжи. И я поехала. Радость моя была неописуемой. У братьев не было лыж, кроме охотничьих. Зато у них были мотоциклы, магнитофоны, оружие. А мне родители купили лыжи!
А потом – в соответствии с моими увлечениями – приобретали то балалайку, то мольберт. И даже шестиструнную гитару на мое 18-летие. Тогда нечаянно-нежданно приехали ко мне в училище отец и брат Илья и, со скромной радостью глядя в мои распахнутые от счастья глаза, вручили мне в руки зачехленный инструмент.
Но вернусь к лыжам. Если мороз был не ниже - 25° С, то я надевала два тонких свитерка и уходила в лес. Шла, проваливаясь в снегу, мимо березовых колков по заснеженному полю в тот лес, где не было лыжных трасс, и для одной себя тропила дорогу. Или уезжала по наторенной лыжне через речку. Лыжня, ныряя в овраг, поднималась на другом склоне, волнистой полосой тянулась с горки между берез и исчезала в дальнем в сосновом бору.
Мне нравилось быть одной в зимнем, холодном пространстве, на обжигающем ветре, от которого становились румяными, как красные яблоки, щеки. Морозец тонкими сплошными иголочками покалывал кожу, забирался под свитер и заставлял идти быстрее. Радостно поскрипывал снег под лыжами. Вторя ему, поскрипывали ботинки на ногах. Впереди – белоснежный, замерзший, потрясающе красивый мир. И этот мир не хочется делить ни с кем. Свобода! Холод! Невесомое пространство! Поэзия движения. Поэзия спящей, величественной во сне, природы.
Прозрачные березы с опущенными вниз, заиндевевшими косами провожают тихими взглядами из-под пуховых белых платков и звенят ледяными бусинками вслед. Маленькие елочки, как маленькие девочки, скромно стоят рядом в легких снеговых платьицах. А чем дальше в лес, тем больше кряжистых елей, будто умудренных опытом стариков, невозмутимо наблюдающих за мной, маленькой и беззащитной среди их древнего величия.
За речкой березы весело убегают по заснеженному склону вниз, и среди них вьется двумя ниточками искристая, наторенная многими лыжниками дорожка. Вот лыжный след, смятый и вздыбленный настом возле чернеющего комля березы – кто-то не вписался в поворот и налетел на дерево. Вот лыжня раздваивается – одна кривая линия мелькает среди берез, другая волной уходит в темно-зеленый, сосновый бор, верхушки которого далеко видны с вершины пологого, березово-белого склона.
Отталкиваясь палками, сгибаюсь и, стараясь держать равновесие, руля корпусом и ногами, набираю скорость на утрамбованном лыжниками спуске и качусь по лыжне между белых берез, опасаясь летящих навстречу деревьев – вдруг выскочу из лыжни на извилистой трассе и по инерции влечу в чернеющей комель. Постепенно выпрямляюсь, когда склон меняет свой угол на более пологий. Навстречу поднимается одноклассник Костя. Притормозив, перекидываемся приветствиями и несколькими словами. Я продолжаю путь в зимнюю красоту природы, а Костя уже возвращается домой из этой красоты, чтобы, наверное, также, как я, тайно нести ее в своей душе по жизни.
Однажды одноклассники решили всем классом выдвинуть меня на лыжные соревнования, хотя более сильных девчонок в классе было много. Все они играли в волейбол, баскетбол… А я никогда не участвовала в общих играх, хоть «двойку» ставьте. Но бежать на лыжах я согласилась – это же не в общей команде.
Было это в 6 классе. Мороз стоял - 22°С. Трасса – 2 километра. Я, обогнав более старших и сильных соперниц, вышла на 2 место. 1 место заняла Таня из 7 класса, которая и по сегодняшний день участвует в разных соревнованиях.
Сразу с финиша, как-то только засекли мое время, я рванула домой, сопровождаемая поздравлениями одноклассника Славы. Мне было тогда совсем не до победы. Руки, державшиеся за лыжные палки, невыносимо болели от мороза. Моя ответственность за свой класс чуть не оставила меня без пальцев. Не могли же одноклассник знать, что с моей мраморной кожей нужно очень сильно беречь руки и ноги от мороза…
Дома меня отругала мама за согласие выступить за класс. В больнице фельдшер Мария Михайловна запретила мне дальнейшие участия в каких бы то ни было соревнованиях, официально написав в справке не обморожение, а ухудшающее зрение от физических нагрузок, заявив: «Кататься на лыжах хоть сколько можешь! В любой момент можешь остановиться и передохнуть. А на соревнования ездить не разрешаю!»
Вот и гуляю до сих пор по заснеженному лесу, оберегая руки от мороза, засунув руки в перчатках в карманы. Как-то прошла много километров снегоходными и лыжными тропами, а где-то и напрямую по сугробам. Выхожу из леса, а там стоят, любуются красотами зимнего бора женщины, занимающиеся скандинавской ходьбой. И кто-то из них спросил меня: «А почему вы гуляете по лесу без палок? Это же так полезно!» - «Знаю, что полезно, - ответила я, - только я и без палок прошагала 14 километров по снегу». Не объяснять же всем умным и правильным, почему я хожу без палок.
Главное на морозе беречь руки и двигаться неустанно, тогда даже на морозе за минус 30 станет жарко, и можно идти, и идти, наматывая километры на неустанные ноги, по застывшему, даже окоченевшему, белому от хрупкого, мелкого инея лесу далеко-далеко, неся в себе радость встречи с неизведанными еще местами и даже чувствуя кайф от мороза.
Когда мне было 15 лет, брат Георгий, которого мы все зовем Герой и который недавно вернулся из армии, взял меня на зимнюю прогулку в лес. Пока он был в армии, я ему всегда писала письма. И в одном из писем поделилась радостью – подаренными родителями лыжами. Вот он и вспомнил это и решил показать мне красоту тех мест, в которых я не бывала и куда добираться нужно с преодолением разных природных препятствий.
Здесь сделаю отступление. Все письма, которые приходили на мое имя, никто не распечатывал и не читал, прежде чем я не прочту. Гера писал письма всегда на мое имя, и если кто-то раньше меня вынимал почту из ящика, то все письма клали на мой стол. Мама была в этом отношении, да и во всем другом, очень деликатным человеком, несмотря на то, что была отнюдь не интеллигентной профессии. Скорее всего, это было отчасти врожденным качеством, заставляющим бережно относиться к нашим чувствам и тайнам, и отчасти приобретенным чувством такта – из многих которые она читала в редкие свободные минуты среди ежедневного труда без выходных и работы по домашнему хозяйству. А меня так вообще берегли от серьезных взрослых разговоров и разногласий, поэтому громкие обсуждения в кругу семьи велись на родном языке, которому меня не учили с рождения. И, наверное, не хотели учить в силу каких-то причин.
Так вот, Гера взял меня в поход. Мы прошли через березовую чащу, перешли через маленькую речку и за федеральной трассой поднялись на крутой берег, к высоким, устремившимся в небо соснам. Дальше, прокладывая путь по чистым, заснеженным полям, где зимой никто и не бывал, мимо колков и леса у реки, шли, утопая в глубоком снегу, к дальнему зеленому бору, величественному и манящему мрачной, угрюмой красотой первозданности и нетронутости вездесущим человеком.
В поле пробегали над сугробами легкие вихри сухого снега. Ветер забирался под тонкую демисезонную куртку и холодил разгоряченную физическими усилиями грудь. Гера то и дело поджидал меня на прокладываемой впереди лыжне. И снова шел вперед. Щеки мои горели от зимнего ветра. Руки, опустив палки, я прятала в карманы и упорно шла, не издав ни одного жалобного звука – как-то это было не в правилах в нашей семье, даже мысли о жалости к себе не пробегало в гудящей от ветра голове. Идешь – и иди себе! Кому здесь легко-то?
И вот он, долгожданный лес! Столетние сосны настороженно пропускают путников в свое царство и, кажется, строго смотрят вслед, как бы мы не нарушили их покой. А мы – молчаливы, тихи. Мы - застенчивы перед хозяевами леса. Только снег поскрипывает и шуршит под лыжами. За вершинами сосен прячется бледное, холодное солнце. Лес молчит. Даже ветер, сметающий снег с вершин сосен, делает это беззвучно, не выдав себя ни одним скрипом в неподвижных стволах, хотя сосны любят говорить между собой, соприкасаясь золотистыми стволами в порывах ветра. А здесь – настороженная тишина.
Впереди преграждает путь ров со спускающимися вниз деревьями. Глубина – метров пять. Обходить далеко. Поэтому, сняв лыжи, спускаемся по почти вертикальному склону, держась за стволы и кусты. Внизу я проваливаюсь в снег по пояс. С трудом выбираюсь на противоположный склон, чертыхаясь, потеряв под снегом опору для ноги, соскальзываю вниз. Снова пытаюсь ухватиться рукой за торчащий из снега кустик или ствол, другой рукой удерживая лыжи и палки, и преодолеваю несколько сантиметров подъема. Где-то не справляюсь, и Гера, уцепившись за сосенку, протягивает мне сверху руку. Наконец выбираемся. Можно выдохнуть! Сосны, кажется, скептически смотрят на нас: впереди еще не один такой овраг!
Так же проходим еще два рва и небольшие овражки и уходим далеко в лес. Где-то в гуще леса Гера останавливается и показывает на поляну, на скрытые снегом небольшие холмы и рассказывает о бывшей когда-то здесь деревне. Почему-то страшно приближаться к этим холмам. В это время вдруг в расчистившемся от бледных облаков небе ярко вспыхивает солнце, заиграв на холмиках искрящимися, зазвеневшими искрами, брызнув со снежных шапок сосен мелкими, радужными бликами - мир приветствует нас, добрых путников! Лес стал к нам благосклонен!
Я еще ничего не понимаю, а Гера уже говорит шепотом: «Смотри!» Я вглядываюсь и вижу в сиянии солнца, в сиянии снега, в сиянии дня – и в сиянии своей души – грациозную, рыжую от солнца газель, стоящую на одном из холмов с гордо поднятой головкой и трепетно настороженными ушками. Мы не шевелимся, зачарованные вдруг появившимся видением чуда. На солнце набегает облако. Радужные краски затихают. И газель, вскинув копытцами, стремительно и легко исчезает за соснами.
Так Лес отдарился за нашу тактичность в его доме чудной картиной. И можно возвращаться, унося в душе благословение таинственного, нетронутого Леса и мудрой Природы. И, сохранив навсегда светлое, возвышенное чувство благодарности, нести его через всю жизнь.
И вот в таком полете души обратный путь через рвы и овраги кажется легким, несмотря на окоченевшие лодыжки от попавшего в ботинки снега, побелевшие щеки и несгибающиеся пальцы рук.
А дома ждет тепло русской печи, на плите камина в большом чайнике всегда дожидается домочадцев горячий чай из шиповника и наваристый суп в чугунке. Угасающий зимний день во множестве окон шлет последний вечерний свет. И, стянув с себя мокрую одежду, положив ее на печь сушиться, я пытаюсь нарисовать или описать в стихах и тот девственный лес, и ту чуткую газель… Я никогда не сумею это сделать хорошо…
И, сидя вечером с чашкой кофе в уютной комнате после переходов, поездок, полетов, сравниваю дорогу жизни с лыжней – с ее уводящей далеко стремительностью, с провалами, оврагами, с выдувающим душу зимним ветром, с тающим под весенним солнцем, мокрым снегом… Увела из детства пробитая множеством ног лыжня далеко по полям и лесам и кончилась – дальше пробивайся сама!