1893 год
«Таганрог. «В одной из мастных второстепенных гостиниц имел случай возмутительный грабеж. Некто К. М-р, немецкий колонист, приехал в Таганрог по делам и остановился в гостинице. С ним немедленно познакомился содержатель оной, не то турок, не то грек, и, узнав, что у приезжего имеется крупная сумма денег, более 2000 рублей, стал кутить с ним. Немец не прочь был выпить, и вот началось пьянство. Простодушный колонист вскоре впал в бессознательное состояние. На утро, когда он проснулся, то увидел в номере двух «девиц» и массу пустых бутылок на столе. «Девицы, как оказалось, были привезены услужливым содержателем из дома терпимости; денег у него не оказалось, но зато у содержателя оказались какие-то расписки, подписанные немцем. Бедняга, по словам «Таганрогского Вестника», теперь затевает процесс, и, вследствие запутанности дела, он, вероятно, не скоро еще закончится». (Приазовский край. От 24.08.1893 г.).
1897 год
«Станица Нагавская Второго Донского округа. Вот уж более двух недель, как вблизи нашей станицы, на так называемом Нагавском перекате вдоль обоих берегов Дона выстроилась грандиозная флотилия пароходов, барж, плотов. По ночам, когда все эти суда зажигают сигнальные огни, зрелище получается довольно величественное: широкая водная поверхность, масса огней, вырисовывающиеся в ночной мгле силуэты пароходов – все это производит впечатление большого морского порта. Большой морской порт и Нагавская станица, эта бедная, стертая песками с лица земли станица – трудно придумать больший контраст! Воды на перекате 53 см. Эти 53 см и впечатление морского порта – тоже разительный контраст, тоже ирония природы, которую, увы, господа инженеры путей сообщения десятками лет не могли приспособить для нужд человека. Борьба с перекатами и трата громадных денег на эту борьбу привели к результату, который отнюдь не может считаться отрадным: пароходы, а, следовательно, и пассажиры, и грузоотправители должны приспосабливаться к перекатам – и как приспосабливаться – ждать, пока Бог пошлет дождик и воды на перекате прибудет. В начале августа через перекат могли еще проходить маленькие пассажирские пароходы, как «Богучар», «Висла» и известная пародия на пароход – «Варшава», но в настоящее время проход на перекате окончательно закрыт. Не пускают, даже страшно подумать, «Варшаву». Дон разделился на две части: на суда, находящиеся выше Нагавского переката, отрезанные от Ростова, и суда, находящиеся ниже Нагавского переката, отрезанные от Калача, а затем и от Царицына. Несомненно, что все пароходовладельцы должны бы проклинать Нагавский перекат, но, оказывается, что между ними есть один такой, для которого правильно прекращение рейсов по Дону послужило на пользу. Это – И. Х. Чумаков. Пароход его «Чумаков» не считает нужным даже и доходить до злосчастного Нагавского переката. Стоило ли, в самом деле, ходить выше Цимлянской станицы, когда это нужно только для 5 – 6 пассажиров? «Чумаков» счел за лучшее делать рейсы только до Цимлянской станицы. 6 августа в этой станице была ярмарка, 5-го же туда явился и пароход «Чумаков». Должен был он там быть 5-го, но он не спешил, хорошо зная, что к 6-му он захватит из всех соседних станиц пассажиров, стремящихся на ярмарку. С 6-го по 8-е включительно пароход остается в станице. Ярмарочная площадь вблизи пристани, а потому буфет парохода во время стоянки торгует прекрасно. 7-го ярмарка закрыта, разбирается, и почти весь товар сносится на пароход «Чумаков». 8-го, в 2 часа дня, «Чумаков», захватив массу груза и пассажиров, идет вниз. В данном случае «подсиживание» и захват ярмарки «Чумаковым» могут быть оправданы существованием переката. Но все, знакомые с характером приемов Чумаковских пароходов, отлично понимают, что перекаты – только предлог. В деле конкуренции этот пароходовладелец мало придает значения постановлениям начальника округа путей сообщения, благо тот живет далеко, в Москве, и Дона летом не видит. Еще меньше внимания господин Чумаков оказывает пассажирам. Он, как вольный казак, чувствует себя свободным от всего, чем связаны другие пароходовладельцы. В прошлом году, например, во время весеннего половодья, когда, значит, о перекатах и речи не могло быть, пароход господина Чумакова «Князь Барятинский» взял из Ростова пассажиров до Калача, довез их только до Цимлянской станицы и тут, несмотря на протесты, ссадил их на берег, а сам пошел назад. Пассажиры ждали на берегу 12 часов прибытия из Ростова следующего парохода «Висла». Распространяться о возмутительности подобного факта, конечно, излишне. Это ясно для всех. Можно только удивляться организации надзора со стороны округа путей сообщения за пароходством по Дону. В нем есть что-то весьма неладное, если при его существовании возможным становятся со стороны пароходовладельцев подобного рода выходки». (Приазовский край. 194 от 24.08.1897 г.).
1898 год
«Станица Гниловская. 20-го августа в Гниловской станице, вблизи мойки Стукена, имел место следующий несчастный случай. Бродивший по Гниловским пустырям неизвестно кому принадлежащий бык набросился на проходящую вблизи мойки беременную женщину и, продавив ей живот, поднял на рога. Рабочие, увидя эту сцену, бросились к месту происшествия и с трудом сняли обезумевшую от испуга беременную женщину с рогов разъяренного животного. Живот и нижняя полость ее оказались повреждены до того, что внутренности стали вываливаться наружу. К довершению беды у несчастной начались роды, и ее в бессознательном состоянии отнесли на носилках в больницу, где ей была сделана довольно сложная операция. Однако, организм у пострадавшей оказался настолько крепким, что она, не смотря на перенесенное тяжкое увечье, осложненное родами, не только осталась жива, но и родила живого ребенка». (Приазовский край. 223 от 24.08.1898 г.).
1899 год
«Ростов-на-Дону. И. д. ростовского полицмейстера М. А. Измайлов издал следующий приказ по полиции:
«Замечено в последнее время, что с наступлением вечера на Большой Садовой улице (от Николаевского переулка до Таганрогского проспекта) появляется масса проституток, которые не только навязываются с предложениями услуг проходящим мужчинам, но часто позволяют себе оскорблять гуляющих дам и девиц. Получив много жалоб по этому поводу и принимая во внимание, что Большая Садовая улица служит местом гуляния массе учащейся молодежи, я предлагаю господам приставам 1-го и 2-го участков усилить надзор в указанном районе и принять все меры к удалению проституток из тех мест, которые служат гулянием для публики».
«Азов. Недавно ко мне пришел один знакомый в крайне возбужденно состоянии. На мой вопрос, что с ним, он поведал мне следующую грустную историю.
Часов в 12 ночи у него заболел ребенок. Жил он довольно далеко от центра, послать за доктором тотчас было некого, так как дома оставалась лишь жена с прислугой, а его самого дома не было. Заболел ребенок острым расстройством желудка, и мать провела полную тревоги ночь. Часа в четыре, когда в летнюю пору весь рабочий люд подымается на ноги, несчастная мать, не смыкавшая всю ночь глаз, посылает свою прислугу к доктору Г., который отлично знал эту семью и считался, так сказать, домашним врачом ее. Придя на квартиру доктора, посланная узнала, что нужен извозчик и пошла искать его. Надо сказать, что еще несколько лет назад в Азове не имели почти представления о легковых извозчиках в общепринятом смысле и разъезжали по городу обыкновенно на простых дрогах, застланных каким-нибудь ковриком и имеющим подножку. Прислуга, не встретив ни на пути, ни на бирже легкового извозчика, вынуждена была пригласить извозчика «с подножкой», так как дома с величайшим нетерпением ждали врача. Но каково же было изумление прислуги, когда врач, проснувшись и выйдя уже совсем одетым на улицу, заявил вдруг, что он на простых дрогах не поедет. Она начала было убеждать его, что теперь еще слишком рано, и ни одного извозчика нет, но эскулап был неумолим: он заявил, что поедет лишь тогда, когда будет легковой извозчик. Бедная девушка растерялась при виде спины уходившего обратно к себе доктора, но ее выручил сердобольный извозчик, сказав, что теперь она может застать такого извозчика, какой нужен для доктора, возле пристани. Ничего не оставалось делать, как последовать мудрому совету «простого» извозчика и отправиться к пристани, отстоящих верстах в 2 – 3 от квартиры доктора. Там ей, действительно, удалось найти легкового извозчика, и эскулап, наконец, был доставлен к больному ребенку… через три часа, которые ушли на поиски легкового извозчика.
Эта история показалась мне прямо-таки невероятной, но лицо, передававшее ее, не могло породить во мне ни тени сомнения. До этого господин Г. казался мне корректным врачом, и затем, когда я говорил по поводу только что рассказанного случая с разными лицами, мне передали, что корректность его чисто внешнего свойства, и в подтверждении своих слов ссылались на другие аналогичные случаи. В нашем городе два врача, и оба они занимают общественные должности, так что частная практика является для них, так сказать, подсобным занятием. Допустим, господин Г. не интересуется частной практикой, чего, впрочем, нельзя сказать, но тогда он, кажется сам, должен бы прямо заявить приглашающим его, что не может, не хочет или что-либо в это роде, а то вдруг «я поеду только на легковом извозчике». Это уж, как говорят немцы, немножко много.
Заговорив о представителях медицины, не могу пройти молчанием еще одно лицо, тоже эскулапа, или следуя табели о рангах – эскулапика. Я имею в виду фельдшера нашей лечебницы господина К. К клиентам лечебницы он относится крайне различно: одним жмет руки, которыми только что приготовлял какое-нибудь лекарство или выдавливал нарыв, других совершенно игнорирует, а с третьим позволяет себе даже шутить. Но что за милые шутки позволяет себе этот господин? Он, например, стоит за прилавком и готовит лекарство. Вдруг у него является фантазия подойти к кому-нибудь и дать понюхать совершенно неожиданно… нашатырного спирту. Эффект получается полный: у субъекта, на которого обратил свое милостивое внимание господин фельдшер, глаза полные слез, а то и полуобморочное состояние, публика смеется, сам фельдшер долго после того ходит, улыбаясь во весь рот. Если же понюхавший нашатырного спирту или чего-либо другого в этом роде захочет протестовать, то может услышать нечто весьма неумное со стороны веселого эскулапика. Все это, говорят, хорошо известно врачу, заведующему лечебницей, и надо поэтому удивляться, как до сих пор К. продолжает занимать ответственную должность фельдшера, где нужны серьезные, гуманные отношения к больным, и даже предупредительность, но не как не арлекинство». (Приазовский край. 221 от 24.08.1899 г.).
1902 год
«Область войска Донского. В царстве мрака. В большом распространении между местным населением рукописные листы и книжки: «О праздновании воскресного дня», «Сон Пресвятой Богородицы», «Житие Кирика и Иулитты», причем на всех этих книжках красуются надписи: «Кто это будет иметь в доме, к тому дому не прикоснется лукавый, будет избавлен от различных бед, не войдет вор, не случиться пожара; хозяину дома простятся грехи, хотя бы их было столько, сколько песку в море, человек этот не умрет напрасной смертью. Всякий запасшийся этим талисманом, уже не беспокоится ни о чем; в церковь не ходит, не говеет, так как он обеспечен и на счет грехов и всех благ небесных и земных: грехи будут прощены Богом, не будет судим, будет избавлен от гнева властей». На этих листах, кроме надписей, есть еще одна, проклинающая неверующих: «Кто этому не будет верить, то проклят, анафема».
Кроме этих рукописей, еще много ходит среди казаков разных нелепых поверий, относящихся так или иначе к загробной жизни и к религии.
Так, например, в каждую пятницу казачки не варят щелоку и не прядут конопли. Последней не прядут потому именно, что боятся, по поверью, болезни на руках и еще из-за боязни запорошить глаза пятнице. Они ее олицетворяют в виде женщины, одетой в зипун (одежда из грубого сукна), исколотый весь кострикой. Щелоку не варят в этот день потому, что воду будут пить, а золу есть на том свете.
В Великий четверг обрезанные ногти зашивают в чистую тряпку и носят на шее или же тщательно берегут. Сберегают ногти за тем, чтобы на том свете легче было вскарабкаться зачем-то на какую-то стеклянную гору.
Вихрь казаки объясняют тем, что это бегают некрещенные дети.
Падающие звезды означают, по мнению казаков, смерть какого-либо человека, а в особенности душу умершего младенца, летящую на небо.
Чтобы не умирали дети, родители делают так: подбирают кумовьев с такими же именами, какие носят сами. Иногда, ради того же, берут кумовьями первых встретившихся. Последние не отказываются. Если не желают детей, то называют последнего родившегося ребенка именем первого.
Некоторые казаки приготавливают себе к смерти лапти, в которых их и кладут в гроб. Делается это казаками затем, чтобы при хождении по мытарствам не приставали к душе бесы, потому что лапти имеют много крестов и оставляют их на дороге тоже порядочное количество.
24 декабря и 5 января казаки во дворе жгут навоз, чтобы их родители грелись на том свете.
Кроме этих поверий, относящихся к религиозной жизни казаков, есть еще масса их, относящихся к бытовой жизни.
Так, в каждый понедельник белья не переменяют: раны на теле будут. В четверг сала не солят – черви заведутся. В великий четверг семена не сеют – насекомые уничтожат растения.
Шерсть бабы на святках и масленицу не прядут из боязни болезней на скот и червей в сыре и масле. Капусту сажают не в постный день. Курицу сажают на нечетное число яиц.
Казаки, а в особенности молодые девушки, вынимая хлеб из печки, обмывают его водой, которой после умываются, чтобы быть румяной и белой в лице.
После выпадения зуба в детском возрасте и когда ожидают новый, то мать или отец посылают ребенка на потолок бросить выпавший зуб и сказать: «Мышка, Мышка, на тебе костяной зуб, а дай мне железный».
Для того, чтобы у девочки росли волосы возможно скорее, то мать делает так: увидя народившуюся луну, сажают к ней девочку спиной и стригут. Волосы эти позже зарывают в землю.
Чтобы девочка умела прясть, а мальчик был наездником, то их стригут в первый раз от роду – девочку на Донце при пряхе и с коноплей в руках, а мальчика в седле и с уздой в руке.
Радугу казаки называют девицей, берущей золотой кружкой воду из реки для нового дождя.
Часто казаки меняются домашними птицами. Меняться считают вредным по течению реки – уплывут или переведутся птицы. Меняются хозяева птицами, но только с получением друг от друга незначительной суммы денег, т. е., как будто продают один другому хотя за 2 – 3 копейки.
На Троицын день с осени ставят в дом ветки и ветки эти берегут. Когда с первым толком будет корова, то ей просверливают рог и забивают туда колышек с троицкой осины – ведьма, по поверью, ту корову не испортит.
Казаки найденную подкову прибивают к корыту, из которого кормят собак. Это для того, чтобы они не бесились.
На Новый год дети берут разного рода хлебные зерна и, ходя по домам, поют: «Уроди, Боже, жито, пшеницу, всякую пашницу; да будьте здоровы, с Новым годом, с Васильем». При этом они хлебные зерна рассыпают по комнате и с таким усердием, что часто разбивают стекла в киотах и окнах. Хозяйка дома пришедших детей сажает на порог и заставляет кричать их по-гусиному, утиному и куриному. Это для того, чтобы птицы велись хорошо в наступающем году. Статья не полная. (Приазовский край. От 24.08.1902 г.).