Как Вы знаете, в славном городе Тарасконе, который расположился в кантоне Шаторенар на юго-востоке Франции, жил известнейший и наиславнейший из всех провансальцев... да что провансальцев... известнейший из всех французов — Тартарен. Его невероятные приключения и слава известны, надо полагать по всему миру, его память вечно жива в Тарасконе и приносит, между прочим, немалую прибыль, поскольку любой, кто оказывается в тех местах, непременно норовит увидеть домик этого великого и достославного человека. Но слава и почитание в Провансе и Лангедоке стоят многого, в том числе и тому, кого славят и почитают. Положение, как говорится, обязывает. Однажды, как вы все помните, в Тараскон заехал бродячий зверинец, в котором был лев с Атласских гор — величественное и грозное животное. Разумеется, вся публика в Тарасконе отправилась посмотреть на зверей. Пришёл туда с ружьём из оружейной лавки Костекальда, где он в это время объяснял устройство сего игольчатого ружья, и наш Тартарен. И... стоило Тартарену обронить, в задумчивости глядя на взрыкнувшего льва: «Вот это охота!»... как немедленно вся публика славного города решила, что Тартарен непременно отправится в Алжир охотиться на львов.
Словом, деваться было некуда и Тартарен с немалыми приключениями отправился на охоту в Африку. Приключения сего великолепного мужа описал в своих трудах Альфонс Доде. Там было много чего: и приключения шешьи на пакетботе «Зуав», и путешествие в старом дилижансе, и прекрасная мавританка, и вездесущий кнэзь Григорий Черногорский (вы же понимаете, что истинный провансалей Тартарен особо напирал на это замечательное провансальское «э»)... И... представьте себе, что он так-таки добыл льва, вопреки всем уверениям мсье Бомбонеля (Bombonnel), впрочем, охотника не на львов, а на пантер, — а ведь это вовсе не одно и то же, согласитесь, ибо пантера это же просто большая кошка, — что никаких львов в Алжире уже нет, так как последнего убил знаменитый охотник Жак Шассен (Jacques Chassaing). Как видим, не стоит слишком уж доверять охотникам на пантер, ничего не смыслящих в охоте на атласских львов. Но при этом великому тарасконцу довелось, по правде говоря, потерять свой бумажник и банковские билеты и остаться наедине с верблюдом-дромадером, которого он купил для похода на львов, ибо кнэзь Григорий Черногорский, которому он вверил свои авуары, попросту исчез, растворился в сумраке ночи, покуда Тартарен устраивал засаду на льва в олеандровых зарослях. Впрочем, та засада была устроена впустую.
Тем не менее, наутро...
Вот как описывает происшествие Альфонс Доде, всё равно я не в силах описать это лучше:
Le lendemain de cette aventureuse et tragique soirée, lorsqu’au petit jour notre héros se réveilla, et qu’il eut acquis la certitude que le prince et le magot étaient réellement partis, partis sans retour ; lorsqu’il se vit seul dans cette petite tombe blanche, trahi, volé, abandonné en pleine Algérie sauvage avec un chameau à bosse simple et quelque monnaie de poche pour toute ressource, alors, pour la première fois, le Tarasconnais douta. Il douta du Monténégro, il douta de l’amitié, il douta de la gloire, il douta même des lions ; et, comme le Christ à Gethsémani, le grand homme se prit à pleurer amèrement.
Or, tandis qu’il était là pensivement assis sur la porte du marabout, sa tête dans ses deux mains, sa carabine entre ses jambes, et le chameau qui le regardait, soudain le maquis d’en face s’écarte et Tartarin, stupéfait, voit paraître, à dix pas devant lui, un lion gigantesque s’avançant la tête haute et poussant des rugissements formidables qui font trembler les murs du marabout tout chargés d’oripeaux et jusqu’aux pantoufles du saint dans leur niche.
Seul, le Tarasconnais ne trembla pas.
« Enfin ! » cria-t-il en bondissant, la crosse à l’épaule… Pan !… pan ! pfft ! pfft ! C’était fait… Le lion avait deux balles explosibles dans la tête… Pendant une minute, sur le fond embrasé du ciel africain, ce fut un feu d’artifice épouvantable de cervelle en éclats, de sang fumant et de toison rousse éparpillée. Puis tout retomba et Tartarin aperçut… deux grands nègres qui couraient sur lui, la matraque en l’air. Les deux nègres de Milianah !
Ô misère ! c’était le lion apprivoisé, le pauvre aveugle du couvent de Mohammed que les balles tarasconnaises venaient d’abattre.
Cette fois, par Mahom ! Tartarin l’échappa belle. Ivres de fureur fanatique, les deux nègres quêteurs l’auraient sûrement mis en pièces, si le Dieu des chrétiens n’avait envoyé à son aide un ange libérateur, le garde-champêtre de la commune d’Orléansville arrivant son sabre sous le bras, par un petit sentier.
La vue du képi municipal calma subitement la colère des nègres. Paisible et majestueux, l’homme de la plaque dressa procès-verbal de l’affaire, fit charger sur le chameau ce qui restait du lion, ordonna aux plaignants comme au délinquant de le suivre, et se dirigea sur Orléansville, où le tout fut déposé au greffe.
Ce fut une longue et terrible procédure !
перевод на русский язык Н. Любимова:
По прошествии чреватой событиями и трагической ночи, когда наш герой
пробудился чуть свет и окончательно удостоверился, что князь сбежал со
всей его мошной, — сбежал и уже не вернётся, а он остался один в маленькой белой гробнице, обманутый, обворованный, брошенный, один в этом диком Алжире, не считая верблюда, и в кармане у него завалялось всего-навсего несколько мелких монет, — только тут впервые тарасконец разочаровался.
Разочаровался в Черногории, разочаровался в дружбе, разочаровался в славе,
разочаровался даже во львах, и, как Христос в Гефсиманском саду, великий
человек горько заплакал.
И так он, всё ещё в раздумье, сидел у входа в марабут, уронив голову на
руки, зажав карабин между колен, а верблюд не спускал с него глаз, как
вдруг кустарник зашевелился, и ошеломлённый Тартарен в десяти шагах от
себя увидел гигантского льва; лев приближался, высоко закинув голову и
издавая страшный рёв, и от этого рёва задрожали стены марабута, сплошь увешанные всякой всячиной, и подпрыгнули даже туфли святого, покоившиеся в нише.
Один лишь тарасконец не дрогнул.
— Наконец! — воскликнул он, подскочив, и приставил приклад к плечу.
Бах! Бах! Фюить! Фюить!.. Готово... В голове у льва две разрывные
пули... В одну минуту к огнедышащему небу Африки ужасающим фейерверком взметнулись кусочки мозга, капли дымящейся крови и клочья рыжей шерсти. Затем всё рассеялось, и Тартарен увидел... двух рослых разъярённых негров, которые мчались на него с дубинами. Двух негров из Милианаха!
О, горе! То был ручной лев, жалкий слепец из Мухаммедовой обители, —
вот кого сразили тарасконские пули.
На сей раз, клянусь Магометом, Тартарен отделался дёшево.
Негры-сборщики, эти исступлённые фанатики, конечно, разорвали бы его в
клочки, не пошли христианский бог ему на помощь ангела-хранителя в образе сельского стражника Орлеанвильской общины, с саблей под мышкой
прибежавшего на место происшествия по глухой тропе.
При виде муниципального кепи негры тотчас же присмирели. Величественный и невозмутимый, человек с бляхой составил протокол, велел взвалить на верблюда львиные останки и, предложив истцам и ответчику следовать за ним, направился в Орлеанвиль, а там это дело было передано в суд.
Началась длинная, томительная процедура.
Ну, там долго ещё решался вопрос — какой суд должен рассматривать это дело — военный или гражданский, а так как выяснилось, что хтя лев был убит на территории военной, но сам Тартарен стрелял на территории гражданской, то дело разбирал гражданский суд.
Чем там дело закончилось в Алжире, вы, конечно, знаете, так как это очень красочно и подробно описал Альфонс Доде, но что поделаешь — туземцы! — однако всё-таки хотелось бы разрешить вот какой вопрос:
а как бы рассудили в этом случае Вы — отвечает ли Великий Тартарен за убийство льва?