В окне утро. Золотистый свет с колдовской зеленоватой примесью. Приходит призрак. Тенью подплывает к стеклу и тихонько скребется. Он знает, что я вижу его. Только я его и вижу, только ко мне он и приходит. Так вот, он говорит, что это утро не для меня. В этом утре есть темнота, которую никакой свет не сведет. Темнота эта пульсирует где-то в уголке моего ума, расползаясь временами по всему видимому миру, не давая полностью в нем раствориться, стать его частью. Ничего с этим не поделаешь. Ах, ничего-то с этим не поделаешь. Призрак уходит. Рад он сказанному или нет – неясно, у него нет лица, он только антропоморфная тень, а голос его у меня в голове. Голоса в голове похожи на твой собственный, но собственный голос всегда слышишь не таким, какой он на самом деле. А я ведь знаю, что все это фикция. Я знаю, что и написанное – фикция. За окном вовсе не утро. Это только для того, чтобы меня выманить. Достать замкнутого человека из замкнутого пространства.
На столе телефон. Да, такой, с барабаном и трубкой. Вставляешь палец в щель с нужной цифрой и крутишь, тянешь по часовой стрелке. Отпускаешь. Барабан отматывается назад. Так каждую цифру. Мучительный, как сейчас кажется, изнурительный процесс, чтобы добраться до чужого уха. А раньше ничего, пользовались... Телефон звонит. Я снимаю трубку, слушаю. Оттуда женский голос. Говорит: «Выгляни». Тащу за собой телефон, провод позволяет. Присаживаюсь на подоконник. Там, за оградкой, на детской площадке сидит очень приятной наружности женщина. Будто бы знаю ее. Смотрит на меня. «Ты обещал выйти, сколько тебя еще ждать? Поторапливайся». Первый импульс к немедленному выполнению ее настойчивого пожелания успешно подавлен. Постой, я ее не знаю и никогда ничего ей не обещал. Она знает мой номер, знает меня. Обман. Как она может знать меня? Я кладу трубку. Еще смотрю на женщину, а она на меня. Она манит рукой. Идти к ней меньше минуты. Как она может знать меня? Что-то есть в ней обольстительное, потрясающее. А иной раз – родное и теплое.
Стук в дверь. Дверь из дерева, выкрашенная в легкий зеленый. Матовая краска. Прохожу коридорчик и прикладываюсь к глазку. На пороге молодой человек в спецовке. Черные короткие волосы, густые брови. Плохо побрит. Глаза желтые, что редко встретишь. «Вы дома? Я принес вам. Открывайте, пожалуйста». Молчу. Он переминается с ноги на ногу. «Открывайте, пожалуйста, у меня еще много заказов». Я молчу и одной рукой сдерживаю другую, она прихватила щеколду, хочет открыть. «Пожалуйста, не задерживайте меня». Человек нервничает – порядочный работник, принес что-то, что должен бережно передать, и есть другие, кто его ждет. Как не открыть? Хотя бы давай спрошу, что он там принес. Но это ведь делу не поможет. «Послушайте, день не вечно будет стоять на дворе. Мне нужно дальше». Как точно он сказал, даже поэтично. День не вечно будет стоять на дворе. Философия. Но, пожалуй, отступлюсь от двери.
Телевизор, как ему и положено, включается сам. Он включается сам, и вы не в силах его выключить. Поживешь так с ним пару дней, и больше не можешь без. Спасает только сон и таймер на пульте, который и гасит телевизор, пока ты переключился на кабельные сны. Но потом он сам собой включается, даже не замечаешь, когда. Из полной тишины большой палец вздымается, идет вниз, утапливает кнопку пульта с таинственным символом: кругляшек, с прошивающим его сверху колышком. Всё само происходит, не ты. Включается. На экране передача про животных, слегка космическая музыка. Диктор, выдержав паузу, говорит, что такие птицы водятся только у нас. И теперь, если выглянуть на улицу – можно увидеть их перелет. Они следуют на юга. Взрослые, дети. Стройным клином. Можно увидеть собственными глазами. Я стал думать о птицах – как они медленно покидают здесь и проплывают там, а потом они уже где-то. Если не посмотришь теперь – когда посмотришь? Ведущий появляется на экране, держит микрофон и увлеченно жестикулирует, тычет пальцами в небо. Рассказывает еще много интересного об этих птицах. Глаза у них разные – по цвету и по форме. И оперение отличается у каждой, а крыльев, так часто бывает у данного вида, больше четырех пар! Посмотреть хочется. Подхожу к окну, вглядываюсь в небо. О, слышу, слышу странные напевы в небе и шлёпанье крыл. Но их не видно. Только если выйти во двор. Ведущий бежит по экрану, в экране городской парк, ведущий машет руками, будто бы у него крылья и сейчас взлетит.
Звонит телефон. Поднимаю. Это снова она. «К тебе приходил человек, приносил что-то». Не отвечаю. Интересно, он еще там? «Почему ты ему не открыл? Ну хоть бы щелочку, он бы передал тебе что-то». «Я бы на твоем месте открыла». «А знаешь, мне может кажется… Нет, не кажется – небо в птицах. Если выйдешь – посмотрим вместе. Они такие необычные. Я хотела бы держать тебя за руку и смотреть». Она могла бы ласкать одним голосом. А если мы встретимся, я думаю, что просто растаю. Наверняка вблизи она еще приятнее. Кладу трубку. Интересно, как бы отключить этот телефон от станции? Я следую за проводом – в соседнюю комнату, в следующую. Он ползет то по полу, прячась под половиками, то поднимается по стене и петляет там, частично одевшись в строительную изоленту, частично закрашенный. Следующая комната. Где же база? Выхожу в гостиную, где стоит телефон и откуда я начал путь. Провод обманул меня, не дал себя выследить. А что если его вырвать из аппарата? А? Какого тебе будет? Одной рукой придерживаю телефон, другой тяну шнур. Но вот шутка – то ли руки у меня, то ли провод – в жиру. Пальцы скользят и ничего не удается сделать. Хватить разве что об пол всё это дело? Скребут в окошко. Отвлекают от дела. Кто это там? Это призрак. Он говорит, что с этим ничего не поделаешь. Что-то и хочешь сделать, но поделать с этим нечего. Снова уплывает куда-то.
Собачий гав? Слышится. Иду посмотреть. Это другое окно, в кухне. На ходу тру ладони – нет, они вовсе не скользкие. Теплые и сухие. А зачем я это проверяю? Ладно. Вспомню потом. За окошком, там, где дверца во дворик, сидит милый такой пес и повиливает коротеньким хвостом. Аж слезы наворачиваются, какой он трогательный. Он не прочь подружиться, ты только впусти его. Пес встает на все четыре и бодро гавкает, хвост ускоряет вращение над его пушистой задницей. Ну что за чудо. А теперь он, приметив, что я уже почти готов, опускает ушки, опускает хвостик, смотрит на меня желтым взглядом вселенской сироты и во всю силу скулит. Ну пусти ты, что ты за человек, если не впускаешь? Может хоть еды подкинешь?
Это тяжелое испытание и, чтобы его выдержать, я открываю кран и пару раз окатываю лицо ледяной водой. Вода пахнет рыбой. Капли, впившиеся в губы, слегка солоны, привкус гнильцы. Но это слегка переключает. Иду к книжным полкам и хватаю за корешок первый глянувшийся манускрипт. Нужно же отвлечься покрепче. Пес продолжает жалобно скулить. Открываю, прочитываю случайные строки. Потрясающее написано. Просто блестяще! Прочитав, хочется выбежать на улицу и просто наблюдать мир, описанный автором. И здесь ловится та самая горчинка. Это как пересматривать фильм, который ты раньше любил, а теперь вдруг видишь, что при всех его достоинствах, он врал тебе в лицо и направлял твое сердце не по тому пути, который держал у тебя перед глазами. Так и здесь – автор, могуществом истинного мастера, толкает тебя в объятья беды, упаковывая всё в безупречную прозу. Обещает одно, но знает, он ведь знает, что произойдет совсем другое. Впрочем, я и сам хотел рассказать историю, чистосердечную и бесхитростную, но вижу – это дается всё сложнее.
В дверь стучат. Я, чего еще делать, бреду смотреть в глазок. На пороге стоят парни в пожарных костюмах и долбят в дверь. «Открывайте! Срочно! Пожар! Крыша горит! Спасайтесь!». Я чувствую запах дыма и… Да, они, похоже, не врут! Бегу в чулан, вытаскиваю лестницу, подбираюсь к люку чердака. Но он не открывается. Что-то сверху будто бы упало на люк и не дает ему распахнуться. Оттуда явно пахнет, и то ли мне это кажется, то ли это дым начинает спускаться в жилое пространство. Я думаю, что же делать. Что делать… Телефон снова звонит. «Я вижу, у тебя крыша дымом исходит. Это ты сам затеял, чтобы привлечь моё внимание? Если нужно, можешь пожить у меня какое-то время. Скорее выходи оттуда, задохнешься!». Ее приятный, спокойный голос. Связь прерывается, и в трубке остается только молчание, дающее понять, что телефон перестал работать. В дверь продолжают стучать. С другой стороны я слышу как собака визжит, возможно, рисует мне воображение, на нее свалился кусок горящей крыши. А дым и в самом деле густеет, я начинаю мелко кашлять. Телевиденье еще со мной, там диктор сообщает, что прямо на моей улице, кто бы мог подумать, горит жилой дом. Владелец, судя по всему, внутри и пока не желает выходить. Диктор снимает очки, кладет их перед собой. Камера подкатывается поближе к его лицу, глаза его холодны и янтарны, но, в то же время, исполнены сочувствием. «От лица нашей студии, от лица всех сограждан, мы просим вас, уважаемый гражданин (называет мои ФИО), покинуть небезопасное место. Спасайте свою жизнь». Далее, эфир уходит на рекламу. Девушка бежит по улице, такой же солнечной как у нас. Показывают то ее обувь, то ее лицо. За кадром, она же или какая-то другая, зачитывает монолог о свободе выбора и о том, что ее выбор – почаще выходить и бегать, в удобной обуви, которую она также сама выбирает. Телевизор гаснет. Окна, все это время ярок освещенные тем, что, как я знаю, не является утром, слегка темнеют. Ненавижу бегать.
Я сажусь в низкое кресло и закрываю глаза. Стараюсь дышать коротко. Чувствую, что мне хочется заплакать. И выбежать, распахнуть дверь, броситься обнимать этих пожарных, забрать, наконец, что там принес курьер, погладить собачку, встретиться с особой на детской площадке. Так этого хочется. Мне кажется, все они сейчас глядят в мои окна, прижались к стеклам, и говорят, что все это возможно. Даже теперь. Ты выходи. Выходи, милый, дорогой. Спасем, согреем, гав-гав. Пальцы мои впиваются в поручни кресла. Жестковатые, но есть, во что воткнуть когти сорвавшимся нервам. Чувствую, снова призрак у окна. Говорит, что ничего не получится, ничего с этим не поделать. И я говорю – спасибо, брат. Иногда единственный союзник или просто тот, кто не врет, говорит ка есть – твой призрак.
Время – это фикция. Любой псих вам подтвердит. А уж в тексте – как его отсчитаешь? Предположим, прошло около трех пустых абзацев, и я открыл глаза. Тишина, всё то же утро с зеленоватыми лучами солнца в окошках. Я встаю на ноги. Дом в порядке. Дышится нормально. Я смотрю в окно с одной стороны двери, смотрю в то, что с другой. Это не утро. Я знаю об этом. Знаю. И никак меня не выманить. Возможно, это уже много раз получалось, именно поэтому я знаю, что выходить нельзя? Почему я знаю это? И знаю ли? Может быть, нужно надеть вон те удобные новенькие кроссовки, выйти и отправиться на пробежку, улыбаясь небу? Бежать и кричать всем: «Здравствуйте! Ура!». Нога уже делает шаг, но я останавливаюсь. Нет. Идти некуда. Некуда! Некуда!
Телефон. «Ты слышишь? Я ухожу. Я устала ждать от тебя первого шага. Первого шага? Смеюсь. Сколько я сделала их к тебе. Первых шагов. А ты? Ты и слова мне не говоришь. Достаточно. Слышишь? Я больше не позвоню. Тебе нечего мне сказать? Правда нечего? Даже не попрощаешься? Ладно...». Гудки. За дверью, вроде бы, тихо, никто не ломится. Никто не хочет передать мне посылку.
Что меняется в атмосфере, после всего написанного? Всё то, что светит в окна, всё, что там видно, вдруг сдвигается в сторону. Улица, женщина на детской площадке, сам свет – отдаляются, оставляя вокруг яркой картинки черноту. На самом деле это глаза. Это желтые, лучезарные глаза гигантского создания. Много глаз. В каждом часть утренней улицы, ее обитатели. Существо прижимается глазами к моим окнам и показывает мне всё это. А где-то там, за дверью, ждут меня его лапы и ждет меня его пасть. Только лишь я приоткрою дверь, оно достанет меня, вытащит и проглотит. Оно способно не только визуализировать что-то глазами, оно способно забираться в разум, включать там звуки, мысли и ощущения. Иначе я не могу это объяснить. Оно выманивает меня всеми доступными ему способами, но полностью мной завладеть ему не удается. И теперь существо, утомленное моим сопротивлением, отползает от дома. Я слышу громкое шуршание, скрежет, оно издает возгласы, похожие на смесь звуков ночного города. В многочисленных желтых глазах появляются жуткие зеленоватые зрачки. Темнеет. Глаза полны абсолютно непонятных эмоций и мыслей. Это очень умный взгляд. В нем даже слишком много смысла. Что этот взгляд говорит мне? Непостижимо. Существо, находясь уже на отдалении, отворачивается. Или, вероятно, закрывает разом все глаза.
Полная темнота. Электричество работает, но я решаю не включать свет. Мне становится одиноко. Теперь мне трудно даже осознавать свое существование, настолько пусто вокруг. Я погружаюсь в небытие и тьму, гадая – а не часть ли я сам разума этого гигантского существа? Не часть ли его странного воображения? Что если сейчас наощупь добраться до двери и открыть ее. Что будет? Заметит ли, достанет ли меня существо? Или я улизну? Буду бежать и бежать, красться и красться, по враждебной бесформенной темноте? Куда? В каком направлении? Или соскользну в бездну. Когда падаешь в темноте, как я думаю, когда летишь долго – перестаешь понимать, что падаешь и, наверное, тебе может показаться, что летишь ты вверх или в сторону. Или вовсе застыл. Может быть, набирая скорость, ты загораешься и постепенно рассыпаешься пеплом. Я не знаю. Я не знаю, что за мир находится за моей дверью. Кто я? Даже призрак заблудился в этой темноте и не говорит со мной. Возможно вся темнота и все одиночество – это он и есть? Как одиноко, страшно и пусто. Я перестаю ощущать себя. Кто это говорит? Кто? Существо вернется, и снова будет утро… Ведь так? Оно вернется, и снова будет утро с зеленоватыми оттенками. Снова будет утро. Это последнее, о чем удается помыслить. Утро в окне. Последняя надежда.
ЦВ