Уже второй час подряд я сижу в кабинете, смотрю в одну точку. Пытаюсь осмыслить. За что получил по лицу? Значит, Вита и есть тот «воришка». Но что она видела? Что могла видеть? Мы делали это в гостиной. По-моему... Я даже не помню, как вышел от Милки. С трудом вспоминаю момент, когда понял, что был у неё... между ног.
Натираю виски и вздыхаю. От стыда мои щёки горят! Как я мог докатиться до этого? Переспать с её лучшей подругой. Тогда, в давней юности, это был просто отчаянный шаг. Да и Витка была не моя! Я тогда не надеялся даже... Теперь же. Боюсь потерять! А, может, уже потерял?
Вспоминаю тот голос, тот взгляд. А главное, фразу:
- Я ненавижу тебя.
Надеюсь, она проронила в сердцах? Надеюсь, не думает так, в самом деле?
В голове абсолютный сумбур. Уж если Виталя так жаждала быть с Богачёвым, то отчего же расстроилась? Подумаешь, муж изменил. Даже к лучшему! Теперь с чистой совестью можно уйти от него. Как там Мила сказала: «Её к нему тянет, и она ничего не может поделать с собой».
Опускаю в ладони лицо. Как же мы докатились, Виталя? Как же мы умудрились с тобой до такого дойти?
На рабочем столе фотография Витки. Мой солнечный зайчик смеётся, и россыпь веснушек на нежных щеках. Ей на этой давнишней карточке лет 17, наверное! Ещё до всего. Я целую подушечку пальца, тянусь к ней, касаюсь. На стекле остаётся расплывчатый след.
Понимаю, что должен найти её. Сделать хоть что-нибудь! Эта мысль затмевает другие. И в этот момент наплевать на свою диссертацию. На то, что сегодня, впервые за всю мою жизнь, мне не нужно идти в институт. Виталя, наверное, думает — я на работе. Навряд ли она будет ждать. А значит, мне нужно явиться туда, к ней в кафе. Повиниться во всём! Будь, что будет.
Натянув джинсы, майку, те самые кеды, и взяв телефон, выхожу из квартиры. Пока иду к Опелю, думаю, что ей сказать? На чём сделать акцент?
Выручают научные знания. Итак, примем за данность, что это - доклад. У любого доклада должна быть структура. А это — вступление, на этапе которого докладчик приветствует всех. В данном случае можно его опустить.
Далее следует «введение». Что называется, «ввести в курс дела». Иными словами, начать нужно с самого главного! Поставить контрольный вопрос, в котором вся суть моих будущих слов.
Формулирую речь про себя:
- Я - скотина! Прости!
Далее следует выбрать себе наказание.
- Хочешь, убей? Хочешь, ударь по лицу? По левой щеке уже била, я подставлю правую.
«Бредовые мысли», - ругаю себя. И шепчу еле слышно:
- Я люблю тебя, Вита! Умоляю, прости.
«Не прощу! Не люблю», - скажет Вита. И будет иметь полноценное право так сделать.
- Ну, позволь объяснить! - попрошу.
Она согласится: «Давай, объясняй». Вот с этого шага идёт основная часть моего выступления. Содержащая то, что в науке зовётся «теоретическим базисом». Врать не стану! Скажу всё, как есть. Уж если она ЭТО видела, нет смысла вешать лапшу на её миниатюрные ушки.
Возникает вопрос: «Как есть - это как?». Рассказать ей, что я заподозрил в измене? Приехал к Милане искать. Не найдя, я расстроился так, что позволил Милане себя «успокоить». Чудесно! Будь я Виталиной, простил бы такое? Будь я честной и верной женой, то не смог бы простить. Но далее следует встречный вопрос:
- А где ты была, дорогая моя? А главное, с кем?
Мысли отчаянно мечутся. И поэтому путь до кафе я преодолеваю в полнейшем молчании. На каком-то автопилоте вливаюсь в утренний трафик. Используя каждый момент остановки для поиска новых идей, новых слов. Всё стопорится на том, где она была прошлым вечером. Если всё, что сказала Милана, окажется правдой... То имеет ли право Виталя меня упрекать?
У кафе нет Фольксвагена. Но я всё равно выхожу, притулив свой хэтчбек у обочины. Одна часть меня так отчаянно хочет увидеть Виталю. Другая... боится! С таким же отчаянием. Понимая, что это, возможно — финальное «па» в нашем танго длиной в двадцать лет.
Выдыхаю на входе, толкаю входную. Помню, как на заре я почти ежедневно сюда приезжал. Мы с Виталей обедали вместе, я пробовал что-нибудь новое. И выносил свой вердикт. Правда, всегда был предвзят! А Виталя ругала меня за предвзятость...
- Здравствуйте! Что вам предложить? - интересуется девочка с бейджиком.
Я щурюсь, пытаясь прочесть её имя. «Ирина».
- Простите, Ирина. Мне нужно увидеть жену! - говорю на ходу и иду напролом, огибая красивый прилавок.
- П-подождите! Вы куда? - доносится в спину.
Но я направляюсь в конец коридора, где, по памяти знаю, находится комната отдыха. Если её нет в закутке за рабочим столом, значит, она будет там! Распахнув двери, вижу картину. Двое девушек в фартуках, несколько вёдер и швабры в руках. На полу, будто тесто месили. Всё в каких-то разводах! Но пахнет приятно. Клубникой со сливками. На столе, на подносе верхушка торта. И кусок поздравительной надписи: «С днём рож..., Крис...».
- Простите, а вам кого? - одна из девчонок, увидев меня, застывает.
Обретаю дар речи:
- Мне бы увидеть хозяйку.
- Ой! А я вас узнала! - воскликнув, вторая вцепляется в швабру, - Вы муж Виталины Михалны?
- Д-да, верно, - хмурюсь, пытаюсь понять, что случилось. Наверное, торт оказался «с секретом», с петардой внутри. И его разорвало ещё до торжественной части.
- Ой, а она ушла, - объявляет вторая слегка виновато.
- А куда, не сказала? - задаю я глупейший вопрос.
Обе смотрят с сомнением. На меня, друг на друга. Я выдыхаю, беру себя в руки. И, бросив:
- Спасибо, - понимаю, что я опоздал.
Когда я бреду в направлении выхода, то двери с табличкой «Туалет» открываются. Наружу выходит Милана. Я набираю в грудь воздуха, чтобы спросить у неё... Но так и держу его в лёгких, не в силах найти подходящее слово. Вид у Миланы такой, будто её, вместо кегли поставили в боулинге. Блузка в пятнах, двух пуговиц нет. Волосы мокрые, как после душа и убраны за уши. А на одном из ушей...
- Что случилось? - смотрю на неё. Замечаю! К тому же разбита губа. А правое ухо залеплено ватой. Она прижимает к нему упакованный лёд.
- У жены у своей спроси, что случилось! - огрызается Мила.
По глазам вижу, плакала. Долго и горестно.
- У жены? - уточняю рассеянно, - Где она?
- Не знаю! И знать не хочу! - отвечает подруга, - Она сумасшедшая! Просто ворвалась сюда, опрокинула торт, над которым я сутки работала. Повалила меня и набросилась. Посмотри, что она сделала со мной!
Мила отводит руку, держащую лёд. Я вижу, что вата на мочке пропитана красным, и блузка на правом плече, очевидно, в крови...
- Она вырвала серёжку у меня из уха! Разбила губу! Обозвала такими словами, от которых..., - взгляд Милы мутнеет. И я порываюсь обнять. Но она отстраняет меня, - Я просила тебя! Ей ни слова! Шумилов, ведь ты обещал?
Милана на грани истерики. Я сжимаю дрожащие плечи, смотрю на неё сверху вниз:
- Мил, послушай меня! Я молчал. Виталина, она... Она была там вчера. Была у тебя, когда мы...
Ту самую комнату, куда я заглядывал только что, покидают девчонки. Увидев нас, они замолкают. Идут до туалета, неся с собой вёдра с уже помутневшей водой.
- Она видела всё, она знает, - шепчу, наклонившись к Милане. Когда девочки скрываются за дверьми санузла, - Это Виталя украла смартфон и обувку. Точнее, она не украла, взяла.
Губы Милы рождают такой... Не то вздох, не то всхлип:
- Всё понятно. Чему быть, того не миновать, - изрекает она.
- Милан, - я пытаюсь вглядеться в глаза, но в коридоре царит полумрак, - Ты ведь сказала ей, как всё было на самом деле? Сказала, что мы не хотели...
Милана вздыхает, кончик её языка исследует трещинку на нижней губе. Болезненно морщась, она произносит:
- Она даже слушать не стала. С кулаками с порога накинулась, натворила делов и ушла!
- Это так не похоже на Виту, - машу головой.
- Ты бы видел её! - восклицает Милана.
Я всё же слегка обнимаю её, и шепчу в приоткрытый висок:
- Извини.
И хотя в тоне Милы звучит обещание худшего, мне всё-таки жизненно-важно увидеть Виталю сейчас, не потом. И потому, отстранив пострадавшую сторону, я устремляюсь на свет.
- Ты куда? - произносит мне в спину Милана.
Не ответив ей, я покидаю кафе. День будет солнечный! Даже сейчас видно, что небо сегодня безоблачно. Хороший ли знак? Кто поймёт.
Усевшись за руль, я беру курс на Невский. Знаю, чувствую сердцем, она сейчас там. Так и есть! Дорулив до искомых ворот, вижу Виткин Фольксваген. Паркую свой Опель поблизости. В этот раз я намерен проникнуть туда. И охранник на входе во двор не помеха. И даже консьержка, которая тщетно пытается выяснить, из какой я квартиры. И даже отсутствие лифта. Бегу вверх пешком! И стучу в её дверь. Да так громко, что слышит, скорее всего, весь подъезд.
Щелка почтового ящика светится, Вита глядит на меня.
- Уходи! - отрезает она.
- Вит, открой! Нам нужно поговорить! - приникаю к двери.
Она опускает заслонку, уходит. И я продолжаю стучать. И стучу до тех пор, пока соседняя дверь, заскрипев, ни являет старушку. Не ту, для которой недавно читал рукописный рецепт. Но тоже весьма возрастную! С налётом былой красоты. И очками на длинном носу. Она поправляет их, смотрит с укором. Как мышь из норы.
- Извините, - бросаю в её адрес.
Тут Виткина дверь открывается. И я торопливо вхожу.
Она закрывает за мной. И я вижу, что кроме трусов, тонкой майки и светлых носочков, на ней ничего.
Говорю:
- Помешал? - и пытаюсь увидеть намёк на присутствия здесь Богачёва.
Витка молча ныряет в открытую дверь своей ванной комнаты. Я иду вслед за ней. Прежде, чем я понимаю, что делает Вита, включается фен. Она сушит одежду! Конкретно в этот момент, свои брюки, которые, судя по виду, были застираны ею недавно. А блузка висит на крючке.
- Вит! - повышаю я голос, стараясь привлечь её внимание. Но Витка не слышит, или делает вид.
- Вит! - выключаю я фен из розетки.
Она одаряет меня таким грозным взглядом, и, отобрав шнур, втыкает обратно.
- Вит! Нам нужно поговорить! - нависаю над ней.
В ванной тесно и Витка толкает меня локтем в бок, вместо брюк беря блузу. И принимаясь сушить её также. Я тяжело выдыхаю, поняв, что сейчас разговора не будет. Ну, спасибо за то, что впустила меня!
Выйдя из ванной, решаю отправиться в кухню. Во рту пересохло, плещу воды в тот стакан, что стоит на столе. Когда Виталина выходит, уже одетая в брюки и блузу, то я успеваю себя раздраконить, фантазируя, как они с Богачёвым любились, и где? На столе, на диване, в гостиной?
Виталя впервые глядит на меня, тем же взглядом, что был у неё и с утра. Замечаю порез на лице. Или это царапина?
- Что это? - хмурюсь, тянусь, чтобы коснуться её.
Но она отстраняется:
- Не трогай!
- Вит, - набираю в грудь воздуха, вот и настал тот решающий миг, - Нам нужно поговорить. Обсудить сложившуюся ситуацию.
- Сложившуюся ситуацию! - повторяет с усмешкой, - На мой взгляд, всё сложилось как нельзя лучше. Я не хочу вам мешать! Я самоустраняюсь. И съеду, как только Антоша отправится в лагерь.
- Что... Куда съедешь? Кому «нам»? Чем мешать? Да о чём ты вообще! - взрываюсь я криком.
Обернувшись, она устремляет рассерженный взгляд на меня:
- Не ори!
- Извини, - остываю, вынуждаю себя остудить нарастающий гнев, - Просто... что ты имеешь ввиду под «мешать» и под «съеду»?
Она наливает воды в тот же самый стакан. Жадно пьёт. Затем выдыхает:
- Мешать вам с Миланой! А съеду — сюда, - обводит она взглядом кухню. Будто здесь собирается жить.
Я усмехаюсь, упираю ладони в бока:
- Любопытно, и с кем собираешься жить?
- С кем? Одна! - пожимает плечами.
Глаза так и мечут горящие искры. И мне в этот самый момент совершенно не трудно представить её... Их с Миланкой, сцепившихся. Даже какая-то гордость берёт! Неужели она из-за меня? Значит, ей не плевать?
- А как же... Никита? - его имя по тону походит на брань.
Вита чувствует это. Её острый нос задирается кверху:
- Откуда ты знаешь о нём?
- Я всё знаю, - не оставшись в долгу, чуть надменно парирую я.
- Ну, что ж! И отлично! Мы оба всё знаем. Значит, нам нечего больше скрывать, - говорит она с вызовом.
Я опускаю глаза, на полу тот же кафель, который был здесь много лет тому назад.
- Как давно ты встречаешься с ним? - эта фраза выходит какой-то тяжёлой, как камень, который отчаянно давит на плечи. Я даже слегка пригибаюсь к земле.
- А тебе, не всё ли равно? - отвечает Виталя бессовестно.
Я закрываю глаза, проглотив этот грубый намёк.
- Виталина, ты спишь с ним? - рычу. Не могу не спросить. И смотрю на неё, так желая увидеть реакцию.
Виткины глазки сужаются, а щёки краснеют. Её кожу всегда покрывает румянец, когда она врёт. Оттого и царапина становится ярче. Вижу, она не одна! Целых три. Верно, Мила оставила след? У той ноготки подлиннее.
- До сих пор не спала, - отвечает, - А зря!
- Не ври мне! - цежу я сквозь сжатые зубы.
Глаза, что глядят на меня, наполняются гневом:
- Да как ты смеешь вообще упрекать меня в чём-то? Ты спишь с моей лучшей подругой? Прости! Нет, не так! Она была моей лучше подругой до тех пор, пока я не узнала, что ты с ней спишь.
- Это было всего один раз, прошлым вечером, - против воли мой голос звучит извинительно.
- Не ври! - возражает она.
- Виталин, я не вру! Ты должна мне поверить, - делаю шаг к ней, желая коснуться.
Но Вита взрывается криком:
- Не смей прикасаться ко мне! Не смей, - добавляет она уже тише, - Мне противно.
Я так и стою, с обращённым к ней взором. Ладони застыли, как будто сжимая невидимый глазу предмет.
- Вит, я прошу, это было всего один раз, - я уже не стыжусь прозвучать умоляюще.
Но она холодна, как античная статуя. Белая, будто вся кровь отлила от недавно пылающих щёк.
- Мне противно даже думать о том, что было между тобой и Миланой. Я не хочу ничего знать об этом! Ничего. Просто сейчас уходи.
- Вита..., - молю я одним своим голосом. Одним обращением к ней.
- Я прошу об одном. Уходи, - отрезает она. И нет грусти, нет злобы. Одно только твёрдое «нет» в каждом слове.
Уж что-что, а отказывать Вита умеет.
Я пару мгновений молчу, понимая, что дальше просить бесполезно.
- Ты вернёшься сегодня домой? Ведь Антоша...
- Я же сказала, я съеду, когда он отправится в лагерь, - жёстким, как сталь, голоском отвечает она.
В груди у меня загорается лучик надежды. До отъезда Антона пять дней. За пять суток многое может случиться. При сыне она будет паинькой. Правда? А уж я постараюсь исправить всё то, что наделал. Не знаю, как именно! Сердце подскажет ответ.
***
Рекомендую книгу на вечер: "Всего лишь любовь", Мари Соль.
Всех Ц.