«— Имя, фамилия, отчество! — строго спросил Мостовой.
— Феофанова Любовь Никитична, — поклонилась баба.
— Знаешь ты этих людей? — майор указал на деревенских.
— Знать не знаю, но видала, муку они у меня давеча покупали. Только с ими еще баба была, вот ее я хорошо помню. Без ноги она, с орденом…
— Сколько мешков муки они купили?»
Часть 18
На следующий день учитель собрал всех, кто ездил с Пелагеей на рынок продавать морковку: Наталью, деда Тимоху и Ермолая. Егорку брать не стал. Ребенок! Его показания все равно не стали бы учитывать.
В городе пробиться туда, где содержали Пелагею, было не так просто. Обойтись без помощи товарища Заварзина не представлялось возможным.
— Поехали в райком, без секретаря нам тут делать нечего, — предложил Петр Иваныч.
— Добро, — кивнул дед, — а ну пошла, родимая!
Тимоха прикрикнул на лошадь, и та нехотя направилась туда, куда повелел хозяин.
Виктор Николаевич был на месте, с немалой долей беспокойства он встретил Петра:
— Жду вас, волнуюсь. Надо Пелагею вызволять. Это что же такое делается? Орденоносец, такая доблестная женщина, коммунист, и вдруг в каталажке сидит. Да по какому праву? Да у кого язык только повернулся?
— Да пойми ты, — буквально через несколько минут говорил он почти то же самое майору, который занимался делом Пелагеи, — не могла она. Про ту муку, о которой идет речь, ведь как дело было! Она по собственной инициативе для колхоза ее купила на деньги, вырученные за продажу овощей — чтобы у деревенских хлеб из чего печь было. Да не могла она — еще раз тебе говорю. На днях снова приезжала в город с бабами: семь беспризорников с рынка взяли, и тринадцать человек из детдома. Ну как ты себе это мыслишь, товарищ Мостовой? Для деревни муку покупает, ребят собирает, в семьи отдает, документы детишкам выправляет, на ферме трудится, хотя одноногая, ты же сам видел. И вдруг такое! Воровство!
Секретарь яростно раздавил окурок в пепельнице, крепко выругался и тут же прикурил новую папиросу.
Майор был растерян, его весьма удивили такие факты из жизни подозреваемой Хворостенковой. Да у него и свои сомнения давно зародились, а точнее тогда, когда он впервые увидел Пелагею. Прямая, взгляд открытый, глаза ясные, орден на груди, ноги нет, всю войну прошла.
— Да и домой она не одна с войны вернулась, а девчушку-сироту привела. Так и в тот день Егорку на базаре подобрали, накормили и в деревню с собой забрали, — продолжал говорить Заварзин. — Ну не могла она! Никак! Да кто тебе такую чушь-то про нее наговорил? Ведь чую, что человек ненадежный. Может, недруги какие? Контра недобитая? А? Можно им верить разве?
Майор махнул рукой:
— Да какое там! Тебе чего, тридцать седьмой, что ли? Какая контра? Не болтай, Виктор. А ну давай деревенских по одному заводи. Сейчас дознаюсь.
Первым зашел дед Тимоха, он нервно мял свой картуз в руках.
— Ну что, дед, скажешь? Много овощей тогда продали? — задал вопросы Мостовой.
— Так, енто, полныя телега была! А то как жа! Урожай-то в ентом годе — слава Богу.
Дед хотел перекреститься, но вовремя одумался, хотя уже занес руку для крестного знамения.
— Денег сколько выручили? — продолжал свой хитрый допрос опытный майор.
— Так ня знаю я, ня считал. Мое ж дело, оно такое, маленькое. Вона, на облучке сидеть, да на Ладушку мою покрикивать. Наташка тама усем заправляла. У ей надо спросить. Она точно кажеть тебе! Усе до копейки… отчитается. Наташка у нас, знашь…
— Куда после рынка поехали? — перебил словоохотливого деда майор, не желая слушать про Наталью.
— У магазин.
— Что там покупали?
— Так муку.
— Сколько муки купили?
— Три мешка!
— Как так? — майор от неожиданности даже подскочил.
— Да так, — пожал дед Тимоха плечами. — А чавой ты енто так удивляшься?
— Так вроде пять мешков было?
— Какой тама? Ты чавой? Кто тебе казал? На три Наташка еля наскоблила, а на четвертый Пелагея дала денег.
— Уверен? — не скрывая волнения, спросил Мостовой.
— Да хочь у каво спроси! — пожал плечами дед. — Он у колидоре Наташка с Ермохой дожидаютси. У их и спрошай. А ишшо продавшица, и у ей можешь узнать.
— Дежурный! — заорал майор. В кабинет тут же заскочил испуганный паренек.
— А ну быстро в такой-то магазин, и продавщицу доставь.
— Есть! — крикнул парень.
…Почти те же самые вопросы майор задал и парню, и Наталье. И оба они заявили, что вырученных денег хватило лишь на три мешка, на четвертый Пелагея дала своих денег.
— Дажа ня так немного было, — игриво поглядывая на майора, сообщила красивая Наталья.
— А как? — с придыханием спросил майор, ожидая новых фактов.
— Таки и на третий мешок дажа чуток ня хватало. Пелагея полезла у карман и кажеть продавщице: а ну глянь, хватаеть здесь. А продавщица ей, а то как жа, тута у тебе ишшо на один цельный мешок и ишшо на килограмм пять-шесть лишку.
— Ну дела! — схватился майор за голову. — То есть четвертый мешок ее личный был.
Наталья пожала плечами:
— Ну выходит, што так! А вот и я вопрос имею, товарищ командир.
— Слушаю вас, — машинально ответил Мостовой.
— Вы женатай? Али как? — поведя изогнутой черной бровью, спросила баба.
— Дежурный! — крикнул майор. — Проводи! И давай следующего.
Ермолай почти слово в слово подтвердил то, что сообщили Наталья и дед Тимоха, добавив лично от себя:
— А на оставшиеся деньги она конфет ребятне купила и пряников. Егорка тада казал, што конфеты года три ня ел, а про пряники и вообше ня помнить. Уплетали они их, а я и сам ба ня отказалси, — расцвел улыбкой юнец.
— Заводи продавщицу, деда и Наталью, — крикнул майор.
В кабинет вошла дородная баба, с нее в три ручья лил пот, она отдувалась и вытирала лицо огромным цветастым платком, который, видимо, сняла с головы.
— Имя, фамилия, отчество! — строго спросил Мостовой.
— Феофанова Любовь Никитична, — поклонилась баба.
— Знаешь ты этих людей? — майор указал на деревенских.
— Знать не знаю, но видала, муку они у меня давеча покупали. Только с ими еще баба была, вот ее я хорошо помню. Без ноги она, с орденом…
— Сколько мешков муки они купили?
— Четыре!
— Точно помнишь?
— На три мешка вот эта дала деньги, да не хватало тама, тогда та, что без ноги, вытащила свои из кармана. Так там много было. Они еще один мешок взяли.
— И все?
— Нет! Безногая еще конфет и пряников купила.
— Свободны! — гаркнул лейтенант.
…Через пару часов из ворот вышла Пелагея, у нее был уставший вид, но, увидев своих, а в особенности Петра, она тепло улыбнулась.
Учитель подошел к ней, постоял, пристально глядя ей в глаза несколько секунд, а потом крепко обнял и прошептал:
— Палаша, как же я испугался, что не увижу тебя больше.
— И я! — еле слышно проговорила Пелагея.
— Люблю я тебя, Пелагея!
— Переезжай сегодня, — позвала женщина, и сердце ее гулко забилось, потому что губы обжег горячий и страстный поцелуй.
…В деревню въезжали поздним вечером, но почти все деревенские высыпали на улицу. Все здоровались с Пелагеей, многие называли ее по отчеству, мужики снимали картузы и кланялись.
Валя с Настей выбежали навстречу. Девочка легко запрыгнула на телегу и крепко обняла Пелагею, заплакала и сквозь слезы прошептала:
— Ты обещала меня не бросать, слово коммуниста давала.
Пелагея поцеловала Настеньку и ответила:
— Так я и не бросила.
— Я так за тебя боялась… мама.
Слезы градом покатились из глаз Пелагеи.
— Я и сама очень испугалась, доченька, что больше никогда не увижу тебя.
…Через пару часов Пелагея, чистая, в белой рубахе, сидела за столом и с удовольствием ела щи.
— Семеновна солонинки дала вчерась, грит, свари девчонке. А у нас вона какая радость, и не чаяли, — Валя не могла наглядеться на свою любимую Палашеньку.
Петр сидел тут же и тоже с удовольствием уплетал знатные щи.
Татьяна Алимова
Все части здесь ⬇️⬇️⬇️
Предлагаю к прочтению ⬇️⬇️⬇️